Думаю, постоянно думаю о белорусских событиях. Идет процесс распада последней в мире империи. Уходит архаика — приходит модерн. Трудный, сложный и неизбежный. Процесс исторический, вытекает из всей социальной истории мира. Белоруссия станет самостоятельным государством, отойдет от империи, как отошли республики Прибалтики и Закавказья. Хорошей моделью, на мой взгляд, была бы настоящая федерация, как в Штатах, с большой независимостью и автономным управлением, но вряд ли это сегодня возможно. Очень бы хотелось, чтобы события в Белоруссии не принесли кровавых жертв — но это зависит сегодня только от гибкости проигравшей власти.
Пусть любым куском земли управляют люди, которые эту землю любят, о ней заботятся, не расхищают и не истощают.
— В нашей стране Зигфрида Ленца знают плохо. Больше знают Грасса, да и то в связи с Нобелевкой, ну и, конечно, Бёлля. Расскажите, пожалуйста, про премию, кто вас выдвигал?
— До получения премии Ленца я не знала ни этого писателя, ни о существовании премии. Премия, как и большинство современных литературных премий, учитывает гуманитарный вклад в литературу. Для меня получение этой премии было полной неожиданностью, и сообщила мне об этом письмом по электронной почте Кристина Линкс, которая когда-то была моим первым немецким редактором. Это было еще в те времена, когда существовала ГДР, и Кристина работала в издательстве Volk und Welt. Первая моя книга по-немецки вышла в 90-х годах, это было второе зарубежное издание. Первым было французское. В Германии моя писательская судьба сложилась необычайно удачно и до сих пор переводы моих книг выходят в Германии.
Моим переводчиком все эти годы была Ганна-Мария Браунгардт, работать с которой просто счастье какое-то! Кто меня представил на премию, я не знаю. Не думаю, что Кристина Линкс, последние годы ее жизни были очень тяжелыми, болел и умирал муж, и вряд ли она могла особенно пристально заниматься делами. Что же касается Ганны-Марии, она очень скромный человек, и тоже вряд ли участвовала в каком бы то ни было пиаре. И уж точно я их не буду об этом спрашивать…
Некоторое время тому назад, когда решение уже было принято, Кристина написала мне об этом, а некоторое время спустя я получила официальное сообщение. О том, кто еще выдвигался на эту премию, я не знаю. Но мне известно, что она присуждается в четвертый раз, и писательская компания, в которой я оказалась, весьма почетна. Сам Зигфрид Ленц, Нобелевский лауреат. И есть еще одна очень для меня ценная деталь: Ленц был дружен с Львом Копелевым, российским литературоведом, германистом, правозащитником и вполне легендарной фигурой диссидентства советских лет. Я тоже немного знала Льва Копелева, и для меня всегда очень важна эта живая нить, которая соединяет между собой людей незнакомых, но связанных между собой какими-то не вполне формулируемыми жизненными представлениями.
— Какова судьба ваших книг на европейском книжном рынке? Знаю, что сегодня мы далеко не в лидерах продаж, если не вспоминать о Толстом, Чехове, Достоевском.
— Книги переведены более чем на сорок языков. Последние лет десять в Германии меня издает мюнхенское издательство «Хансер», прежде было другое. Вообще я почти не общаюсь с издательствами. У меня есть литературный агент Юля Добровольская и она, к счастью, взяла на себя все деловые контакты, кроме работы с переводчиками. Что же касается читателей, то их групповой портрет прекрасен. На встречи ко мне приходят в разных странах одни и те же люди — учителя, врачи, та интеллигенция среднего уровня, к которой я и сама принадлежу. Вопросы одни и те же, ответы тоже. Но, как правило, все мои читатели таковы, что можно с ними немедленно сесть пить чай. У меня писательская судьба необычайно удачная, я совершенно на такое не рассчитывала. Я этому обстоятельству скорее удивляюсь. Что же касается рейтингов продаж, я этим никогда не интересовалась. Интерес к литературе падает повсеместно, и это даже не связано с качеством предлагаемой литературы: просто в цивилизационном процессе литература занимает все меньшее место.
—В первые дни самоизоляции, вы мне написали, что перечитали «Пир во время чумы». Вы перечитали, поскольку вытащили из архива свой киносценарий «Чума»? Как получилось, что в 1978-м (не путаю?) вы написали это, и есть ли уже предложения о постановках, может быть, кто-то из кинорежиссеров уже взялся за дело?
— Я шкаф разбирала от карантинной тоски и нашла «Чуму». И поняла, что я свое слово про пандемию давно сказала. А пушкинский «Пир во время чумы», как мне кажется, в эти дни все перечитали… Эту реальную историю 1939 года с чумой я узнала от моей приятельницы Наташи Рапопорт, отец которой был тем самым патологоанатомом, который вскрывал тела погибших от чумы. Сценарий я написала, когда собралась поступать на сценарные курсы к Валерию Фриду. Мне было 35 лет, и я обычно никаких дат не помню, а эту запомнила, потому что принимали туда людей до 35. То есть это точно 1978 год. Меня не приняли — Фрид сказал, что я уже все умею. Это было большой удачей, но тогда я этого не понимала. Больше сорока лет пролежал сценарий в шкафу, а теперь я его нашла — очень кстати. Никаких предложений от режиссеров я не получала. Откуда? Он же в шкафу лежал.
—В юности вы хотели заниматься наукой, потом увлеклись литературой, переводили с монгольского. Довольно экзотическое занятие… Почему Монголия?
Поддержите
нашу работу!
Нажимая кнопку «Стать соучастником»,
я принимаю условия и подтверждаю свое гражданство РФ
Если у вас есть вопросы, пишите [email protected] или звоните:
+7 (929) 612-03-68
— Монголия — чистый случай. Я по образованию генетик. Но из Института общей генетики меня выгнали. Я тогда постепенно сдвигалась в сторону литературной работы. И мой хороший знакомый, переводчик Сергей Северцев, давал мне переводы. И я получила от него подстрочники монгольских стихов, редкостно плохих, и сделала переводы, тоже плохие. Еще какие-то переводы я получала от него. Вспоминаю его с благодарностью. Я и сегодня не уверена, что литература — «это мое».
Мне нравится слова в предложения складывать, это правда. Но если бы я снова выбирала профессию, снова пошла бы в генетики.
—Как-то в Варшаве Наташа Горбаневская мне рассказывала, что самое главное в ее молодости было знакомство с Ахматовой в 1962 году. Знаю, что и у вас был поэтический период, дружба с Н. Г. Это ведь целый пласт жизни…
— Да, Наташа была моей подругой. Думаю, что она была в моей жизни, гораздо более важным персонажем, чем я в ее. Но я ей всю жизнь помогала, как могла. Ну, времена в ее жизни действительно случались тяжелые. И я написала об этом целую книгу.
—Еще Гоголь отмечал, что писатель должен «проездиться по России», сам, правда, в последние годы предпочитал Италию… Ваши странствия раскручивают маховик вдохновения?
— Нет. Совсем нет. Я не такой любитель путешествий, каким была Наташа Горбаневская. Тем более Гоголь. Хотя пришлось много поездить. Пожалуй, больше по Европе, чем по России. Про вдохновение я вообще ничего не знаю. Для меня важно только одно: чтобы меня оставили в покое, желательно в одиночестве. И путешествия скорее мешают, чем помогают в том, что можно назвать работой. Я, как и Гоголь, предпочитаю Италию. Только не шумный роскошный Рим, а скромную деревню в Лигурии, где я довольно много проводила времени, пока самолеты летали.
—Любимые композиторы, живописцы. Те, без которых вам нельзя?
— Бах почти ежедневный. Живописец под боком — муж — художник Андрей Красулин. Это не значит, что он выше Тинторетто или Де Кирико, но я за последние сорок лет, вероятно, его глазами стала смотреть. Хотя — с Босхом у меня особые отношения: я его сильно исследовала, когда писала сценарий «Босховы детки». Тоже не поставленный.
—Сегодня, в свете технотронной цивилизации, расцвета масскультуры всё меньше людей, способных прочитать Достоевского и Чехова, вжиться в Пушкина… Отсюда вопрос: будет ли Россия достойной культурной страной в нашем веке, будет ли в ней присутствовать настоящее искусство?
— Ну, что касается Достоевского, лично я с ним давно рассталась, и Чехов не из любимых моих писателей. Без Пушкина русской литературы просто не было бы, он ей отец и мать. Россия давно уже стала провинцией мира. Есть немного театра, немного музыки, немного поэзии. Времена русского авангарда во всех смыслах давно закончились. А искусство всегда есть, и всегда настоящее. Которое не настоящее, оно и не искусство.
—Если бы молодой человек, спросил вас: «Какие ваши две-три книги вы советуете прочесть?»
— Рассказы. Повесть «Веселые похороны». Последнюю книгу «О теле души» не посоветую, она написана не для молодых людей, а для тех, кому интересен переход от жизни к смерти.
Евгений Чигрин— специально для «Новой»
Поддержите
нашу работу!
Нажимая кнопку «Стать соучастником»,
я принимаю условия и подтверждаю свое гражданство РФ
Если у вас есть вопросы, пишите [email protected] или звоните:
+7 (929) 612-03-68