Пенальти не было. Не было ни одного из двух пенальти в этом матче, но про первый мы говорить не будем, потому что для разговора достаточно второго. Пенальти не было никак и вообще, его не было при взгляде слева и справа, сверху и сбоку — не было пенальти. Это не спорный случай, когда можно спорить до хрипоты, обсуждая, кто первый был на мяче и чья нога чью ударила — это случай бесспорный, потому что пенальти просто не было. Нарушения не было. Ничего не было. Не было пенальти, и поставивший его судья Казарцев это знает.
Не было пенальти, а что было? Был явный, откровенный, с ухмылочкой презрения, плевок в лицо: «Спартак»? Ну получай.
Игроки «Спартака» не возмущались. Не возмущались они потому, что есть вещи, от которых наступает онемение. Джикия, воспламеняющийся обычно с первой спички, молчал. Никогда не безразличный Зобнин тоже молчал. Все молчали. Если тебе на последней минуте выигранной игры, игры, которую ты выиграл своим мастерством и оплатил своими синяками и потом, ставят пенальти, которого не было, то ты не найдёшь слов и сил, чтобы спорить и кричать. Слов нет. Это молчание, это онемение разорвал вратарь Максименко, который, пропустив, что-то очень недоброе сказал судье. Несколько слов, возможно, матерных… ну что ты делаешь, чудила, мать твою… и получил жёлтую карточку. По правилам! Ведь у нас всё по правилам!
Я играю в футбол всю жизнь и смотрю футбол всю жизнь, видел сотни игр, помню многое, но такого откровенного надругательства не видел никогда.
Это надругательство не только над «Спартаком», это надругательство над игрой, над ее честной сутью, над ее смыслом.
Мы видим, как из игры в игру топят «Спартак». Это началось в конце прошлого сезона — и продолжилось в первой же игре нового. Отменяют голы, забитые по правилам. Лепят желтые карточки. Не свистят, когда нарушает противник, свистят, когда нарушает «Спартак», даже если он не нарушает. Это такая предвзятость, которую невозможно скрыть, да и не хотят скрывать, предвзятость напоказ, предвзятость наглая, блатная: «Ну да, будет так, как я сказал. Ну, и чё ты мне за это сделаешь?»
Стоило Тедеско сказать, что в новом сезоне его команда собирается бороться за чемпионство, как тут же последовал ответ: два пенальти, которых не было. «Ты понял, фраер, своё место?»
Ты понял, чмо европейское, что тут у нас наша особая игра, мы её купили, мы её положили себе в карман, мы в неё вложили приятно пахнущие газком бабки,
мы сделали себе суперклуб, чтобы он вас всех имел и в хвост и в гриву, а ты со своим «Спартаком» будешь сидеть там, где мы скажем: на восьмом месте, под шконкой.
Им нужно и важно унизить «Спартак» по той же причине, по которой им нужно и важно обезобразить Москву уродами-новостроями и каменным истуканом в её святом месте. Они получают извращенное наслаждение, уничтожая — старинные дома, уголки города, в которых жива его душа, ну и футбольную команду заодно, ту самую команду, которая срослась с Москвой и с народом.
Что тут? Личное между Ротенбергами и Федуном? Вражда газа к нефти, голубого к красному? Откуда я знаю? Мне их отношения безразличны, мне нужен мой чистый, мой прекрасный футбол, а не заказной блатняк и судьи, ставящие пенальти по звонку сверху.
Этот пенальти на последней минуте, пенальти ни за что и ни про что, пенальти, спущенный сверху, как спускают результаты выборов и чудовищные приговоры — внешнее и зримое выражение их отношения к нам. Там жизнь, тут игра, там серьезные и страшные вещи, а тут всего лишь футбол — но отношение одно. «Утрётесь».
