Вечером 1 июля, когда были объявлены результаты «всероссийского голосования» по одобрению поправок в Конституцию, на Пушкинской площади в Москве по призыву организаторов кампании «Нет!» собрались несколько сотен активистов, протестовавших против официальных итогов голосования. Через некоторое время они разошлись, протест не имел сколь-нибудь серьезных последствий, несмотря на то, что, по данным проведенных в Москве экзитполов, участвовавшие в этот день в голосовании жители столицы в большинстве своем высказались против поправок.

Девятью годами ранее, в декабре 2011 года, первые столичные протесты против официальных итогов думских выборов, на первый взгляд, также казались незначительными, но вскоре повлекли за собой волну массовой мобилизации, накрывшую всю Россию и оказавшую существенное влияние на всю последующую траекторию развития страны. В 2020 году ничего подобного ни в Москве, ни в России в целом не отмечалось.

Почему же, несмотря на немалый опыт, приобретенный российской оппозицией в 2010-е годы, и на явно негативное отношение очень многих москвичей к конституционным шагам российских властей, эффекты протестной мобилизации в ходе голосования оказались столь незначительными и что этот эпизод говорит нам о возможностях российской оппозиции?

Многие наблюдатели, говоря о барьерах на пути протестной мобилизации в России, обращают внимание на репрессии, осуществляемые властями в отношении как активистов, так и рядовых участников протестных акций.

Действительно, ужесточение наказаний и произвол со стороны правоохранительных органов выполняют сигнальные функции, давая понять тем, кто готов выступить против действий властей, что они могут понести суровое наказание. Однако в Москве число участников протестных действий было и оставалось достаточно высоким, о чем свидетельствовала активная кампания по выборам в Московскую городскую думу 2019 года.

Нет оснований списывать скромный эффект кампании «Нет!» ни на ограничения, связанные с коронавирусом (к моменту голосования они были в основном сняты), ни на иные факторы.

На мой взгляд, причины столь ограниченной протестной мобилизации лежат в иной плоскости: они связаны с теми структурными барьерами на пути российской оппозиции, которые не могли быть преодолены в ходе данной кампании независимо от стратегий самих оппозиционеров.

Оппозиция: рамки стратегической игры

Далеко не во всех случаях крушение авторитарных режимов происходит в результате действий оппозиции (чаще всего — в силу внутренних противоречий), однако наличие сильной, выступающей за демократизацию оппозиции чаще препятствует тому, чтобы на смену одним авторитарным режимам приходили другие.

При этом противостояние консолидированных авторитарных режимов и оппозиции — это обычно достаточно длительный процесс, который включает в себя несколько раундов массовой протестной мобилизации как на электоральной арене, так и за ее пределами (в самых разных форматах, от забастовок до акций гражданского неповиновения). Однако для того, чтобы протестная мобилизация оказалась не разовой и/или локальной акцией, а имела шансы на продолжение, оппозиция остро нуждается в организационных структурах, способных обеспечить преемственность.

Именно поэтому еще в начале ХХ века один из самых успешных оппозиционеров в мировой политике, позднее ставший основателем нового авторитарного режима, пережившего многие десятилетия, — Владимир Ленин — сформулировал в качестве главной задачи оппозиции создание устойчивой, дееспособной «организации профессиональных революционеров» и успешно выполнил эту задачу.

В то время как «несистемная» оппозиция осуществляет и обеспечивает протестную мобилизацию масс, «системная» оппозиция выполняет весьма важную с точки зрения режима функцию кооптации части его умеренных оппонентов. «Системная» оппозиция заинтересована в ослаблении автократии (что позволяет ей претендовать на перераспределение части властных ресурсов в свою пользу), но не в ее падении — крушение авторитарного режима его лояльные «попутчики» могут попросту не пережить.

Это не означает, что «системная» оппозиция всегда безусловно лояльна автократам, но она все же довольно редко выступает на стороне «несистемных» противников режима. Как правило, такое развитие событий (обозначаемое в российском дискурсе лейблом «раскол элит») характерно для довольно поздних стадий демократизации и выступает следствием довольно длительной и масштабной протестной мобилизации, а не ее причиной.

В авторитарных режимах ХХ века организационные функции «несистемной» оппозиции часто выполняли не только и не столько политические партии (чаще всего автократии не допускали их полноценного функционирования), сколько иные виды организаций — такие как профсоюзы (Латинская Америка) или организованные общественные движения, от студенческих (Южная Корея) до национально-освободительных (Южная Африка).

Как правило, организации такого рода носят официально неполитический характер, в силу чего они достаточно автономны и редко могут быть полностью подавлены и разгромлены даже весьма репрессивными режимами. Именно они чаще всего и выступают главными агентами протестной мобилизации, иногда будучи поддержаны влиятельными союзниками, будь то католическая церковь (Польша, Латинская Америка) или зарубежные правительства и международные организации.

«Несистемная» оппозиция не всегда представляет собой единую структуру, а чаще выступает в качестве широкой неформальной коалиции, которая группируется вокруг «ядра», обладающего наибольшим организационным потенциалом в плане мобилизации масс.

Такой формат координации, помимо прочего, оказывается менее уязвим для репрессий, которые с разной степенью кровожадности обрушивают на оппозицию авторитарные режимы. Успешным коалициям удается решать проблему устойчивой координации своих действий на основе негативного консенсуса против статус-кво, несмотря на попытки властей вносить раскол в их ряды, и обеспечивать продолжительный характер протестов, развивающихся как «волны» массовой мобилизации. Успехи, правда, случаются реже, чем неудачи, и автократам часто удается маргинализовать своих оппонентов, загнав их если не в «гетто», то в узкие ниши, за пределы которых они оказываются не в состоянии выйти.

Российская оппозиция: проблема координации

Современная Россия, в отличие от многих других автократий, оставляет для оппозиции не столь широкое пространство для организационного маневра. Часть организаций (те же профсоюзы или национальные движения) попросту непригодны для обеспечения протестной мобилизации даже в масштабах отрасли или региона. Другие — главным образом «системные» — находятся под непосредственным или косвенным контролем президентской администрации (как, например, «системные» партии — КПРФ или «Справедливая Россия»), поэтому в лучшем случае ограничиваются протестами ad hoc, а в худшем — выступают как ложные мишени, позволяющие канализировать протесты в безопасное для властей русло.

Примером такого рода могут служить протесты против повышения пенсионного возраста летом 2018 года, вполне благополучно «слитые» представителями официальных профсоюзов и коммунистами.

При этом отношения между «системными» и «несистемными» оппозиционерами носят противоречивый характер не только в силу того, что власти вбивают клин между ними, действуя по принципу «разделяй и властвуй», но и в силу более фундаментальных причин. Для многих умеренных противников режима, выступающих с позиций защиты интересов отдельных социальных групп или решения конкретных проблем (скажем, вопросов экологии), сотрудничество с «несистемной» оппозицией ставит крест на возможности достижения своих целей. В свою очередь, в глазах «несистемных» оппозиционеров «системные» партии, подобные «Яблоку», выступают как минимум спойлерами, призванными внести раскол в ряды их сторонников.

Неудивительно, что координация противников режима в подобных условиях оказывается сильно затруднена, снижая и без того не слишком высокий потенциал протестной мобилизации. Поэтому довольно редкие успехи такой мобилизации оказываются обусловлены специфическим сочетанием обстоятельств (как в случае освобождения журналиста Ивана Голунова) либо же носят локальный характер (как в Шиесе, где длительное сопротивление жителей вынудило власти отказаться от строительства мусорного полигона).

Между тем противостояние оппозиции режиму требует долгосрочной организации общенационального уровня: эта проблема пока не нашла своего решения в России.

Впервые координация встала на повестку дня российской оппозиции еще в ходе волны протестов 2011–2012 годов, когда неожиданный успех стратегии «голосуй за кого угодно, кроме "Единой России"» и постэлекторальной массовой мобилизации создал немалые вызовы для активистов, не сумевших предложить убедительного его решения. В то же время репрессии, запущенные российским властями в ответ на протесты, были призваны нанести удар не столько по отдельным лицам, сколько по тем организациям, которые могли выполнять функции координации оппозиции, — некоммерческим общественным организациям (посредством «закона об иностранных агентах»), а также ряду средств массовой информации (посредством смены их руководителей и собственников).

Серия атак на представителей «системной» оппозиции, сотрудничавших с «несистемными» активистами (Г. и Д. Гудковы, И. Пономарев и др.) также была призвана пресечь возможности для координации.

Неудивительно, что организационный потенциал российской оппозиции вскоре оказался если не полностью отброшен на уровень, предшествовавший протестам, то резко ослаблен. Новая попытка координации, в гораздо большей мере напоминавшая «ленинскую» модель, была предпринята А. Навальным, которому удалось развернуть сеть «штабов» в регионах России, сделав ее более или менее регулярным механизмом координации сторонников. Несмотря на репрессии, «штабы» оказались устойчивой формой организации локальных кампаний протестов.

Наиболее успешная кампания в ходе выборов 2019 года в Москве (и в меньшей мере в некоторых других регионах) — «умное голосование» — также выполнила функции координации для избирателей, которые, возможно, при его отсутствии вели бы себя иначе. В условиях несвободных и несправедливых выборов «умное голосование» вряд ли наносило невосполнимый ущерб Кремлю, но позволяло максимально ему навредить. Бенефициариями этой стратегии вновь (как и в 2011 году) оказались представители «системной» оппозиции, которые в итоге смогли упрочить свое представительство в Московской городской думе и несколько увеличить политическую автономию.

Навальный же благодаря этим усилиям смог закрепить за собой статус лидера неформальной коалиции, создавая условие для формирования своего рода негативного консенсуса среди и «системных», и «несистемных» оппозиционеров. Но даже с учетом всех этих тенденций влияние всех сегментов оппозиции на внутриполитические процессы в России по-прежнему оставалось относительно периферийным.

Конституционная кампания: поражение без сражения

Рутинная подготовка к намеченным на сентябрь 2020 года субнациональным выборам (последним накануне думских выборов 2021 года) рассматривалась по инерции как продолжение маневров вокруг «умного голосования» с его прямыми и косвенными бенефициариями в рядах оппозиции. Однако запуск процесса внесения поправок в Конституцию и квазиплебисцитарной процедуры их одобрения нанес тяжелый удар по этим ожиданиям. «Всероссийское голосование» вынуждало различные сегменты оппозиции определять свою стратегию в ситуации, когда во внесении конституционных поправок не были заинтересованы ни «системные», ни тем более «внесистемные» оппозиционеры, однако их шансы на успех казались практически нулевыми. По сути, они вынуждены были принять как данность собственную неспособность противостоять шагам Кремля.

Хотя последующее развитие событий весной-летом 2020 года — пандемия и реакция на нее со стороны властей на фоне экономического спада — повлекли за собой резкое снижение массовой поддержки и Путина, и предлагаемых им конституционных поправок, ожидания оппозиционеров носили по-прежнему инерционный характер, не слишком меняясь по ходу кампании.

Процедуры проведения «всероссийского голосования» были сконструированы так, чтобы напрочь исключить нежелательные для Кремля результаты: растянутый на семь дней процесс голосования, сопровождавшийся всеми мыслимыми злоупотреблениями, беспрецедентная мобилизация на рабочих местах бюджетников и работников государственных предприятий, намного превысившая прежние масштабы фальсификация результатов не оставляли шансов на успех. Ни организованное голосование против поправок, ни тем более организованное неучастие в голосовании не могли повлиять на итоги плебисцита.

Даже с учетом нараставшего в ходе кампании общественного недовольства и снижения уровня поддержки Путина и статус-кво в целом ресурсы оппозиции были достаточны, чтобы наносить удары по режиму на отдельных участках, но дать полномасштабное сражение заведомо превосходящему ее возможности противнику она была не в состоянии, да и особо не стремилась, пытаясь минимизировать риски в преддверии будущих избирательных кампаний.

В условиях такого неравенства сил большинству российских оппозиционеров оставалось лишь признать, что «всероссийское голосование» — это не их война, и использовать многочисленные злоупотребления властей как новый повод для их дискредитации.

«Системная» оппозиция в лице КПРФ, заявив о своем неприятии поправок, каких-либо дальнейших шагов не предпринимала, а «Яблоко» анонсировало свои альтернативные поправки в действующую Конституцию, не имевшие какого бы то ни было практического смысла.

Таким образом, обе партии подавали важный сигнал своим сторонникам, стремясь сохранить свои более или менее скромные позиции. В свою очередь, кампанию «Нет!», призывавшую россиян прийти на избирательные участки и проголосовать против конституционных поправок (само ее название отсылало к популярному американскому фильму о чилийском референдуме 1988 года, который завершился поражением Пиночета и последующим крахом диктатуры), возглавили именно те представители «несистемной» оппозиции, которым при ожидаемом негативном для них исходе голосования было особенно нечего терять.

Наконец, Навальный занял амбивалентную позицию, выступая против голосования как такового.

Однако эти тактические разногласия в данном случае имели не слишком большое значение. Скорее они демонстрировали структурные ограничения, носившие непреодолимый для всех сегментов оппозиции характер. Хотя по большому счету столкнувшись с массовым неприятием «всенародного голосования» и его итогов, Кремль сам наступил на грабли, роль оппозиции в этом процессе оказалась скромной, и воспользоваться ошибками своих противников российские оппозиционеры (пока) не смогли.

Дальнейшие траектории российской оппозиции, скорее всего, будут развиваться под влиянием двух групп факторов.

Первая из них связана с динамикой общественных настроений, которые в обозримом будущем (особенно на фоне вызванного пандемией экономического спада) вряд ли будут благоприятными для российских властей. Вторая обусловлена восприятием угроз протестных проявлений и вероятных реакций властей на эти угрозы в виде ужесточения репрессий в отношении как непосредственно представителей оппозиции, так и их реальных и потенциальных союзников.

Эти факторы работают разнонаправленно. Смена общественных настроений может принести очки как «системным», так и «несистемным» оппозиционерам. Хотя далеко не факт, что они смогут обратить в свою пользу ожидаемое дальнейшее снижение массовой поддержки существующего статус-кво. Усиление репрессий, напротив, подает россиянам сигналы о недопустимости любых оппозиционных проявлений.

Не гадая о том, какие из этих тенденций будут преобладать, стоит отметить, что подобное развитие событий отнюдь не специфично и присуще многим авторитарным режимам в различных контекстах, о чем свидетельствует опыт демократизации в конце ХХ века в самых разных странах, от Польши до Южной Кореи, где падению автократий также предшествовали несколько раундов сменявших друг друга протестных мобилизаций и репрессий.

Пока перспективы такого финала для России кажутся весьма отдаленным будущим, поскольку большинство наблюдателей исходят из представлений о неизбежности сохранения авторитарного статус-кво как минимум до 2036 года. Однако реальность часто превосходит ожидания, и нынешние (довольно узкие) пределы оппозиционной мобилизации могут расшириться.

Если и когда это произойдет, периферийный статус российская оппозиция со всеми присущими ей ограничениями может избавиться от своего периферийного статуса и оказаться в центре политических событий гораздо быстрее, нежели многим кажется сегодня.

Владимир Гельман — специально для «Новой»