В разговоре с «Новой» около месяца назад глава «Комитета против пыток», член Совета по правам человека при президенте РФ Игорь Каляпин предположил, что росгвардейцев, застреливших Владимира Таушанкова при штурме его квартиры в Екатеринбурге, не станут привлекать к ответственности:

«Я совершенно не удивлюсь, если окажется, что сотрудник, который всадил несколько пуль в этого несчастного в его же собственной квартире, ничего не нарушил. Я думаю, что [привлечь к ответственности его] не удастся. Скорее всего, просто дождутся, когда вокруг этого дела немного спадет ажиотаж, журналистский и гражданский интерес, и признают действия росгвардейца правомерными».

Так и вышло: СК не нашел признаков преступления в действиях силовиков. В первой части исследования о полицейском насилии «Новая» рассказывала, что дело Таушанкова — редкость: в России к задержанным редко применяют огнестрельное оружие, но часто избивают. При этом

следователи либо отказывают в возбуждении дела, либо перенаправляют заявления в другие ведомства.

Российские правоохранительные структуры стараются не привлекать своих сотрудников к ответственности за нарушение закона — в том числе под предлогом того, что это повредит имиджу силовиков. В изученных «Новой» приговорах против полицейских часто говорится, что своими действиями они «дискредитировали авторитет органов власти в Российской Федерации».

При этом любое выражение солидарности с гражданскими силовики считают проявлением слабости: так, глава московского профсоюза полиции заявил, что преклонять колени перед протестующими, как это делают полицейские в США, — унизительно.

С ним согласился ведущий Первого канала Кирилл Клейменов:

Не судимы будете

Если против силовика все же удается возбудить дело за побои или пытки, его обычно квалифицируют по ч. 3 ст. 286 УК — превышение должностных полномочий с применением насилия, оружия, спецсредств или причинением тяжких последствий.

«Новая» изучила более двух тысяч приговоров по этой статье за период с 2016 по 2019 год, тексты которых были опубликованы в системе «ГАС Правосудие». Чаще всего подсудимыми по этой статье становятся военные (65,2%). Как правило, к ответственности привлекают старших по званию — они избивают подчиненных за якобы проступки по службе.

На силовиков приходится меньше трети дел, большинство из них — против полицейских: в отношении сотрудников МВД был вынесен каждый четвертый приговор (25,7%), а сотрудники других силовых ведомств — Росгвардии, ФСИН, ФСКН и СК — становились фигурантами дел только в 3% случаев.

Также по этой статье выносят приговоры сотрудникам Федеральной налоговой службы, Росприроднадзора, МЧС, муниципальным депутатам и другим чиновникам (5,3%).

То, что попадает в судебную статистику, — лишь малая часть случаев насилия со стороны силовиков. Это только те ситуации, по которым потерпевшие решили подать в суд на сотрудника правоохранительных органов и сумели довести дело до приговора. У большинства пострадавших не хватает ресурсов и знаний, чтобы отстоять свои права, объясняет социолог Элла Панеях:

«Пострадавшие от насилия силовиков боятся жаловаться в подавляющем числе случаев. <…>

Если пострадавший все же подает заявление на полицейского, в большинстве случаев дело не возбуждают. «Любая статистика начинается с возбуждения уголовного дела. А тут дела просто не возбуждаются, возбуждается одно из тысячи, может быть, даже меньше. То есть речь идет о сотых долях процента. Соответственно, никакой статистики нет. По этим долям процента судить о явлении совершенно невозможно», — говорит Игорь Каляпин.

Следственный комитет не ответил на просьбу «Новой газеты» представить статистику отказов по заявлениям пострадавших от насилия со стороны силовиков, однако оценить масштабы проблемы можно, опираясь на данные правозащитников.

Правозащитная организация «Зона права» представила «Новой» выборку из 70 случаев за период с 2015 по 2020 год, по которым адвокаты пытаются добиться привлечения силовиков к ответственности за избиение или пытки.

Если дело все-таки заводят, оно, как правило, связано с пытками в отделении: только четыре из 15 дел возбуждены за насилие при задержании.

«

По данным судебного департамента при Верховном суде РФ, с 2009 по 2019 год по статье о превышении должностных полномочий с применением насилия были осуждены 13,3 тысячи человек. На основе анализа «Новой» можно предположить, что треть из них — около четырех тысяч — сотрудники силовых структур. Исходя из данных «Зоны права», до приговора удается довести в лучшем случае 12% заявлений о насилии против силовиков. Таким образом,

Официальные данные показывают, что число случаев, в которых дело удается довести до суда, еще меньше.

В конце 2019 года СК впервые раскрыл статистику по уголовным делам против сотрудников ФСИН за насилие в колониях и СИЗО. За четыре года до судебного разбирательства дошло лишь около 2% случаев — пострадавшие подали почти 6,5 тысячи заявлений, однако дела возбудили только по 148 из них. При этом сотрудники ФСИН, как показал анализ «Новой», составляют меньше процента от всех осужденных по статье о насильственном превышении полномочий.

Добиться привлечения силовика к ответственности за избиение непросто всем, однако есть отдельная категория потерпевших — те, кто получил травмы при жестком задержании на оппозиционных акциях.

В выборке «Зоны права» таких почти половина (45%), и ни в одном из них пока не удалось добиться возбуждения дела. Как отмечает Игорь Каляпин, в таких ситуациях СК просто игнорирует заявления пострадавших:

«Летом прошлого [2019] года я впервые столкнулся с практикой, когда по избиениям демонстрантов на московских протестах Следственный комитет отказался даже принимать заявления. Мы в СПЧ отслеживали 25 заявлений, и их вообще не стали рассматривать, Следственный комитет просто отказался работать. <…> Даже отказные постановления по избиению демонстрантов выносить не хотят. Когда выносят отказ, его, по крайней мере, обжаловать можно, а тут даже обжаловать нечего».

Когда дело касается нападения на сотрудника правоохранительных органов, СК и суды действуют ровно наоборот: дел возбуждают в разы больше, а наказывают строже. «Новая» рассказывала, что

По данным судебного департамента, за последние 10 лет за насилие в отношении представителя власти было осуждено в шесть раз больше человек, чем за насильственное превышение полномочий. При этом число осужденных по ч. 3 ст. 286 за последние 10 лет снизилось почти в три раза.

В пресс-службе МВД «Новой» заявили, что ведомство проводит профилактику насилия со стороны полицейских, а число таких правонарушений снижается. По их словам, по каждому такому случаю проводятся проверки, а ответственность несут не только нарушившие закон сотрудники, но и их руководители:

«В МВД России на системной основе осуществляются мероприятия, направленные на предупреждение коррупционных и иных правонарушений среди личного состава. <…> Принимаемые меры позволили стабилизировать складывающуюся оперативную обстановку. По итогам 2019 года число сотрудников органов внутренних дел, подвергнутых уголовному преследованию по ч. 3 ст. 286 УК РФ, снизилось на 13%, при этом количество должностных лиц, совершивших данное преступное деяние с применением насилия или с угрозой его применения, сократилось на 21%».

Число преступлений, совершенных полицейскими, может снижаться не только за счет успешной профилактики.

говорит Панеях:

«В российской полиции существует такой прием, как увольнение сотрудника задним числом, когда на него подана жалоба и собираются возбудить уголовное дело. Есть шанс, что будут скандалы и дело дойдет до суда. Вдруг выясняется, что этот человек уже три дня как не работает там, где он работал. Так и говорят, что зашел в участок в гости к бывшим коллегам и побил человека».

Процессуальный пинг-понг

Дела о превышении полномочий подследственны СК. Возбудить такое дело против сотрудника полиции крайне тяжело, так как следователи работают в тесной связке с полицейскими над раскрытием других преступлений — фактически им приходится вести расследование против коллег, от сотрудничества с которыми зависят их служебные успехи.

«Добиться привлечения полицейского к ответственности даже при очевидных основаниях чрезвычайно тяжело. Там целый комплекс причин, но самое главное — это то, что фактически Следственный комитет не является независимым от полиции органом. Формально у них разные начальники, они сидят зачастую в разных зданиях, у них фуражки разного цвета, — объясняет Игорь Каляпин. — Но я знаю по практике, что, когда следователи начинают слишком инициативно расследовать дела в отношении полицейских, им просто объявляют бойкот, с ними отказываются работать. Они очень тесно взаимодействуют, они вместе каждый день преступления какие-то расследуют.

Помимо этого следственные органы затягивают процесс рассмотрения заявления, говорит адвокат Максим Никонов:

«Когда человек, пострадавший от насилия, подает заявление, эти заявления очень долго волокитятся, приходится несколько раз обжаловать отказ в возбуждении уголовного дела. У нас получается такой процессуальный пинг-понг: потерпевший подает заявление, ему отказывают в возбуждении уголовного дела, он успешно обжалует этот отказ в суде, и процессуально дело заходит на новый круг: заявление отрабатывается, проводятся еще какие-то дополнительные мероприятия, снова отказ — и проблема бежит по кругу».

Если дело против силовика за насилие все-таки возбуждают, его крайне сложно довести до вынесения приговора. По данным «Зоны права», около половины из тех дел, которые удалось возбудить, были приостановлены или закрыты.

В тех случаях, когда такие дела доходят до приговора, шансы на справедливое наказание невелики. В 2019 году почти 5% приговоров по ч. 3 ст. 286 были оправдательными — это гораздо выше, чем по всем остальным статьям (0,25%).

говорит Элла Панеях:

«У них [полицейских] относительно высокий процент оправдания по сравнению с обычными людьми. У наших судов есть такая тенденция — не столько несправедливо подсуживать привилегированным подсудимым, сколько включать честный суд, справедливый и беспристрастный. Судьи вспоминают о существовании презумпции невиновности, принципа гуманного наказания, принимают во внимание наличие семьи, хорошую характеристику с работы и так далее. Поэтому они [силовики] часто получают нормальные гуманные приговоры, которые вообще следовало бы получать всем нарушителям».

Если же подсудимого признавали виновным, то чаще всего ему назначали условное наказание (47%) или штраф (29%). Никонов отмечает, что по делам о насилии силовиков российские суды выносят несоразмерно мягкие приговоры:

«Наказание [по ч. 3 ст. 286] — от трех до десяти лет. У нас в принципе суды не назначают максимальное наказание для ранее не судимых, но в этой ситуации преобладание условного осуждения, конечно, вызывает большие вопросы. Причем не только у адвокатов, но и у ЕСПЧ: он в своих решениях высказывался о том, что наказание [по делам о насилии силовиков] не является справедливым.

«

Не все дела против силовиков возбуждают с целью восстановить справедливость и наказать сотрудника, нарушившего закон. Иногда это лишь способ разобраться с конкурентом по службе или отомстить, говорит Элла Панеях:

«Часто полицейский становится жертвой подставы. Не всех осужденных по этой статье посадили правозащитники, изрядную часть из них посадило собственное начальство или конкуренты, с которыми что-то не поделили, сотрудники других правоохранительных структур. Полицейские довольно часто попадают в такую ситуацию, потому что межведомственные и внутренние конфликты решаются через уголовные дела».

В изученной «Новой» выборке тоже встретилось такое дело, где полицейский считал, что с помощью уголовного дела ему хотят отомстить. В материалах дела сказано, что потерпевший вел себя агрессивно — ругался матом, угрожал участковому и плевался. Полицейский утверждал, что не бил задержанного и поднял руку, чтобы защититься от плевка, однако в итоге его приговорили к четырем годам лишения свободы условно:

Таким образом,

Чтобы это исправить, нужно проводить реформу полиции и силовых структур, а она возможна в том случае, если в стране есть сильный внешний механизм, который может контролировать правоохранительные органы, говорит Панеях:

«У полиции вообще во всем мире плохо с механизмами обратной связи, она не очень способна к самоочищению изнутри. Для того чтобы не просто посадить одного «отличившегося» полицейского, а реформировать полицейскую организацию, нужно очень много политической воли снаружи».

Например, в США массовые протесты из-за смерти афроамериканца Джорджа Флойда привели к возникновению движения#DefundThePolice, сторонники которого выступают за реформу американской полиции. Они предлагают четче определить полномочия полицейских, сократить их штат и финансирование. Палата представителей Конгресса США уже одобрила законопроект имени Джорджа Флойда, который запрещает полицейским применять удушающие приемы, ужесточает наказание за применение насилия и предусматривает создание реестра для отслеживания таких нарушений.

Опрошенные «Новой» эксперты отмечают, что расследованием преступлений, которые совершают российские силовики, должно заниматься отдельное ведомство, никак не зависящее от силовых структур.

«Нам нужен специальный орган, который будет заниматься расследованием только должностных преступлений силовиков, то есть сотрудников ФСИН, сотрудников ФСБ, сотрудников полиции. <…> Чтобы следователи были не из одной песочницы с этим полицейским и при расследовании дела о пытках — не важно или другого преступления, которое полицейский совершил, — чтобы следователь не думал: «Как же я завтра буду с ним или его коллегами какое-нибудь изнасилование раскрывать?» — говорит Каляпин.

Помимо этого нужно усилить общественный контроль за местами, где полицейское насилие происходит чаще всего — это изоляторы временного содержания, СИЗО и колонии. Однако при существующей политической системе шансы на проведение реформы силовых структур, которая сделает их работу более прозрачной и защитит граждан, исчезающе малы.

«В России нет тех сдержек, которые мешают полиции быстро портиться, нет сменяемости власти на федеральном уровне. Последняя серьезная встряска правоохранительных органов, которая реально привела к какому-то улучшению, была в 50-х годах. После этого были советские и постсоветские попытки реформировать силовые структуры, ни одна из которых не изменила их практики», — говорит Панеях.

Катя Бонч-Осмоловская, Артем Щенников, Екатерина Мартынова, «Новая»