День первый

Официальное название учреждения — «Пункт оказания помощи лицам, находящимся в состоянии алкогольного опьянения и утратившим способность самостоятельно передвигаться или ориентироваться в окружающей обстановке, не нуждающимся в медицинской помощи», а если коротко — «Надежда». Он открылся в 2016 году и принял уже более 30 тысяч человек при населении города в 1,26 миллиона жителей. На Яндекс.Карте «Надежда» обозначена как наркологическая клиника, но находится она в одном из корпусов 30-й городской больницы. Окна на первом этаже, где находится вытрезвитель, без решеток, что уже радует. На входе — камера видеонаблюдения, пускают только по звонку. Внутри — больничная атмосфера: длинный коридор с агитационными плакатами в советском стиле, по бокам палаты — две мужские, женская и две «повышенной комфортности». Всего здесь могут разместиться до 30 человек, но сейчас пусто.

В бригаде вытрезвителя — фельдшер, санитарка и охранник. Сидят все вместе в кабинете с табличкой «Приемное отделение». Не успеваю познакомиться, как пара полицейских привозят клиента — грустного, уставшего мужчину, который неохотно разговаривает. Его зовут Евгений, он признается, что перепил накануне, вышел из дома, чтобы взять покушать, а дальше «подошли — почуяли перегар — и увезли». В вытрезвителе он уже второй раз: первое задержание было шесть лет назад, когда «перепил» в связи со смертью матери. Евгений не теряет оптимизма:

Полицейские предлагают ему пройти медицинское освидетельствование — оказывается, людей сюда доставляют в первую очередь затем, чтобы определить стадию опьянения. Процедура строго по письменному согласию — можно отказаться, но тогда полиция оформит протокол по статье 19.3 КоАП и отвезет в отдел, где придется сидеть до суда.

Начальник вытрезвителя Михаил Юрьевич Булулуков — строгий представительный мужчина — рассказывает, что сотрудники правоохранительных органов по закону имеют право доставлять сюда людей, которые находятся в общественных местах в состоянии опьянения и утратили способность передвигаться или ориентироваться в обстановке. Это право им дает ст. 13 закона «О полиции», куда недавно внесли поправку, что доставлять задержанных граждан можно не только в медицинские, но и в социальные учреждения.

Евгений охотно подписывает согласие на освидетельствование и покорно дует в трубочку алкотестера. Он действительно оказывается трезвым.

Ирина Будаева, младший сержант, отмечает, что граждане обычно неагрессивные, — просто «надо уметь общаться». Она работает в полиции полтора года и затрудняется сказать, сколько раз привозила людей в вытрезвитель, — счет идет на сотни. Ее коллега Алексей Лисин работает уже десять лет, добавляет:

— Каждую смену привозим по два человека. Физическую силу не ко всем приходится применять, лишь иногда. Молодежь в основном сопротивляется, люди в возрасте нормально воспринимают. У молодых сейчас другие понятия, другое мировоззрение.

Спрашиваю, что изменилось, и тут в беседу вмешивается Михаил Юрьевич:

Полицейский соглашается и добавляет, что людей задерживают не просто так, а согласно ст. 20.21 КоАП РФ за нарушение общественного порядка и оскорбление человеческого достоинства своим видом. По этой статье будет оформлен протокол на каждого задержанного, у кого обнаружится алкоголь в крови, и всем придется сидеть в изоляторе до решения суда.

Интересуюсь, какие обычно люди «оскорбляют видом»:

— Оскорбление — это нахождение в состоянии опьянения. Это может быть как порядочный гражданин, так и бездомный.

После процедуры освидетельствования задержанным, у которых алкотестер показал легкую или среднюю степень опьянения (до 2 % промилле), предлагают «прилечь на отрезвление». Если степень тяжелая — вызывают скорую и отправляют в больницу. В вытрезвителе можно находиться до суток, но, по словам Михаила Юрьевича, чаще людям хватает 4–6 часов.

Начальник вытрезвителя провожает меня в свой кабинет и сразу же объясняет, почему в палатах никого нет:

— Мало привозят людей — не говорит о том, что перестали пить. Полицейских мало, машин у них мало. Кто доставлять будет? Система оказания помощи придумана давно: первая состояла из фельдшера и кучера, которые собирали пьяных работников оружейного завода (первый вытрезвитель был открыт в 1902 году в Туле — прим.). А у нас — фельдшер есть, кучера нет.

Порядки в учреждении военные: Михаил Юрьевич 27 лет служил в армии, был командиром взвода, а сейчас, помимо управления вытрезвителем, занимается военно-патриотическим воспитанием молодежи в лагере «Хочу стать десантником». Он рассказывает, что армия помогла ему обеспечить в вытрезвителе строгий контроль: охранник в приемном отделении следит за ситуацией через видеокамеры. Если кто-то ложится на вытрезвление, фельдшер раз в час подходит и смотрит, дышит человек или нет.

Прохожу в палаты: мужская от женской ничем не отличается, кроме таблички на двери. Серые железные койки, заправленные одноразовыми простынями, бактерицидный облучатель, принудительная вытяжка, большие окна.

— Пятизвездочный отель, — заключает начальник вытрезвителя. — Хотя опыт показал, что демократия эта — когда шторки на окнах, окна без решеток, двери без замков — излишняя.

— ничего страшного не случится, зато человек не упадет, не получит травму. А то случаи разные бывают: человек весом 140 кг упал с кровати, а фельдшер с санитаркой его поднимают. Некоторые хулиганят, в туалет ходят на соседние кровати, хотя все открыто — душ, туалет.

В вытрезвителе есть не только санузел и процедурный кабинет, но и две палаты повышенной комфортности: в них по две койки, полка с книгами, умывальник и кулер. Как оказалось, доплачивать за «повышение класса» не нужно — «вип-клиентов» отбирают по внешнему виду. Михаил Юрьевич рассказывает, что в пункт оказания помощи поступают люди «с разным социальным статусом», и вспоминает историю, как в позапрошлом году здесь отдыхал мужчина в «хорошем, недешевом пальто, с недешевым портфелем, в недешевых туфлях».

— Он преподаватель вуза, совершенно случайно попал в такую ситуацию. В те палаты мы кладем граждан, типа как ты видел в коридоре, и представляешь, уважаемого человека к таким определить, за что?

Из коридора доносятся разговоры: полицейские привезли потенциальных постояльцев — двоих мужчин средних лет, от которых пахло алкоголем. Один отмахнулся от вопросов и попросил немедленно отпустить его домой. Второй отказался фотографироваться, но охотно рассказал о причине своего задержания:

— Я на условном сроке, приехал в инспекцию отмечаться, там сотруднице не понравилось, что от меня вином пахнет, и вот я тут. Я любой штраф в двойном размере оплачу, нарушение есть нарушение, но я не агрессивный. Дома жена, ребенок ждут. Я тут вообще впервые, ложиться не хочу, я же не самоубийца. Какой-то они контроль за пьяными хотят вести — если экспертиза алкоголь покажет, то могут поставить на учет как алкозависимого, просто жизнь ломают, человек на работу потом не может устроиться. А ведь все мы не без греха.

На автомате киваю — видимо, потому что говорящий ведет себя адекватно и прочно стоит на ногах. Отвернувшись, он стал объяснять полицейским, что ему срочно нужно к семье. Оба мужчины оказались пьяны, по данным алкотестера, а значит, домой они сегодня не попадут. Предложение полежать в палате они пропустили мимо ушей и уехали в отдел вместе с полицейскими.

Задаюсь вопросом: а можно ли положить человека в вытрезвитель насильно? Михаил Юрьевич отвечает, что по действующему законодательству — нельзя. Но если человек дает согласие, то может отдохнуть на койке, застеленной одноразовой простыней. Его осмотрят на педикулез, обработают раны при их наличии и дадут воду при желании. На учет никого не ставят, а вот свободно покинуть вытрезвитель могут не все.

— Если привезли полицейские — мы должны передать отдохнувшего человека в их руки, но если пришел сам, что редко бывает, то может уходить в любое время, кроме ночи, — согласно нашему уставу ему придется дождаться утра в целях безопасности.

если человек второй раз попал в вытрезвитель, сообщать на работу. Это был бы стимул к отказу от алкоголя, а сейчас мы никому ничего не сообщаем — не имеем права. Только граждане почему-то все еще живут советскими мифами.

В ожидании посетителей расспрашиваю фельдшера Александру Александровну Ледневу. Она работает в вытрезвителе с первого дня, помощь оказывает строго доврачебную, но говорит, что неплохо бы и здесь «капать» (речь о капельницах с физраствором — прим.), как в советские времена, чтобы клиенты подольше лежали. По ее словам, железные койки пустуют по несколько дней: многие считают, что вместо вытрезвителя лучше посидеть в изоляторе (там содержат нарушителей КоАП до суда — прим.) — в нем кормят. Заработок у Александры Александровны от числа постояльцев не зависит — 21–22 тысячи, хотя в больнице ее коллеги получают от 28 тысяч. Свою работу фельдшер называет вредной.

— Привозят и туберкулезников, и с сифилисом, все на нас дышат (в связи с пандемией коронавируса сотрудники были обеспечены средствами защиты— прим.).

Все рассказать — с ума сойдешь, но есть и положительные люди: одну женщину в норковой шубе доставили, она интеллигентная, с мужем поругалась и сбежала, выпивала в кафе — и ее привезли полицейские. Она захотела остаться и пробыла часов двенадцать. Полицейские ее потом даже не забрали — жалко стало, потому что одета хорошо, приличная женщина, и она ушла домой без протокола.

Внимание сотрудников полиции и вытрезвителя к внешнему виду неслучайно: в комментариях к статье 20.21 КоАП действительно указано, что правонарушением является нахождение в общественном месте в одежде «грязной, расстегнутой, вызывающей брезгливость и отвращение».

День второй

Название «Надежда» в местных СМИ ассоциируется не с пунктом помощи опьяневшим, а с одноименным муниципальным центром, в котором начальник вытрезвителя Михаил Булулуков занимает должность начальника детского лагеря «Хочу стать десантником». Решаю узнать у директора центра Николая Степановича Банкова, как в одной организации сосуществуют два таких разных направления. Его кабинет находится в офисе муниципального центра, стены которого увешаны фотографиями детского отдыха, ни одного намека на оказание помощи опьяневшим.

— Наш центр занимается летним детским отдыхом — у нас военно-патриотический лагерь, шесть загородных баз, за лето мы оздоравливаем 3500 детей, так что вытрезвитель — это не наш профиль, — признается Николай Степанович. — Хотя я психиатр-нарколог по образованию, кандидат медицинских наук. В 2014 году тогдашний губернатор Валерий Павлинович Шанцев вызвал нас (руководство центра — прим.) и приказал за три месяца создать спецучреждение, которое будет выполнять функции вытрезвителя.

Поехали в Казань, в Иваново, где уже были вытрезвители, и ориентировались на их опыт, ведь ни закона, ни нормативов не было и нет. И мы решили, что просто должно быть место, где человеку могут определить степень опьянения и где он может выспаться. Все это должно быть добровольно и бесплатно, за счет городского бюджета: у нас койко-день обходится в тысячу рублей, люди столько платить не станут.

По статистике, всего за год нижегородский вытрезвитель посещают 5–7 тысяч человек. Николай Степанович констатирует, что большинство клиентов — повторные, страдающие алкоголизмом, и тому есть причина.

— Мы пьем коллективно и много. Мне кажется, нужно в детских лагерях рассказывать, что нужно уметь пить, надо, как дед мой говорил, — чтобы ты его пил, а не оно тебя пило. Необходимы семейные реабилитационные центры, избавляющие от пьянства и оказывающие психологическую поддержку, а не просто вытрезвители. Да и сейчас одной нашей «Надежды» на весь город очень мало, нужно как минимум два таких пункта со своей «службой доставки», чтобы разгрузить полицейских. И люди должны таким учреждениям начать доверять, приходить отрезвляться, ведь у нас нет решеток, только камеры наблюдения.

Говоря о недостатках системы, Николай Степанович отмечает, что вытрезвители хорошо бы делать при наркологических больницах:

— Мне нравится ивановский опыт — там специалисты-наркологи берут клиентов на учет. Если бы мы работали при наркобольнице, тоже бы передавали базу.

Задумываюсь о том, что нижегородцы, наверное, рады, что их не ставят на учет после посещения «Надежды». Возвращаюсь в вытрезвитель — мне говорят, что люди приходили на освидетельствование, но в палатах оставаться отказались. Начальник Михаил Юрьевич будто оправдывается:

«Раньше сами приходили и оставались, по 2–3 человека в неделю, а теперь их только полиция доставляет. Пьют в основном мужчины лет 25–45 — их задерживают, отпускают, а потом снова привозят. Если водитель попадается выпивший, его хотя бы прав лишают, а тут просто ай-яй-яй и штраф в 500 рублей.

Замечаю бутылочки, стоящие на подоконнике, а это, оказывается, «музей» спиртного, которое отобрали у клиентов.

Михаил Юрьевич делится печальной историей:

«Привези мужчину, он зашел в туалет и там выпил спирт из такой бутылочки. Полицейский не стал об этом говорить, пузырек выбросил, мужчину повезли в участок, потому что лежать он отказался. А через 41 минуту привезли обратно со словами «забирайте», но тот уже ни на что не реагировал. Жизнь пьяницы тогда еле спасли».

Полиция привозит клиента: тихого, спокойного мужчину, который представляется Игорем и рассказывает:

— Смеяться будешь, но мне сорок три года.

Полицейский, заполняя согласие на медосвидетельствование, спрашивает у Игоря, где он работает:

— Пенсионер.

— Где же вы пенсию заработали? — удивляется сотрудник.

— Секретка, — ухмыляется Игорь.

Интересуюсь, почему его сюда привезли, свое задержание Игорь считает несправедливым:

— Выпивал с девчонкой около дома шампанское, ее оставили — меня забрали. И за это меня сейчас в милицию на сутки заберут. Вот за что? Никого не оскорбил, не обидел. Дайте я где-нибудь распишусь и пойду.

Полицейский объясняет ему, что он задержан по статье 20.21. Игорь снова и снова просится домой и с трудом подписывает согласие на медосвидетельствование, не понимая, что это за бумага. Повторяет: «Я стоял возле дома», на что полицейский спрашивает:

— У нас разве где-то написано, что возле дома забирать нельзя?

Алкотестер показывает наличие алкоголя в крови, фельдшер предлагает Игорю отдохнуть в палате, но тот отмахивается и вновь просит его отпустить. Полицейские отвозят его в отдел ждать решения суда.

Через несколько часов доставляют агрессивную женщину, которая иллюстрирует все стереотипы про «женский алкоголизм», рассказанные фельдшером. Дама угрожает разбить камеру за съемку своего лица, хотя таких попыток даже не предпринимается. На вопросы не отвечает, пытается замахнуться, но полицейские ее сдерживают. Она требует, чтобы меня убрали из коридора, и приходится отойти на безопасное расстояние. Вскоре она уезжает вместе с полицейскими, и фельдшер сообщает, что ждать постояльцев на сегодня больше нет смысла.

День третий

Следующий день — новая смена персонала, новый взгляд на проблему. Фельдшер Алексей жалуется, что со времен советских вытрезвителей все стало сложнее:

— Все реформировалось, а теперь возвращаемся к тому, что было раньше. Зачем систему сломали? Убрали решетки, но пьяному все равно, есть решетки или нет, — он проспится и не вспомнит об этом. Наша задача — его уберечь, чтобы не свалился со стеклом, не порезался, а то, бывало, и в окно ведь лезли.

Привозят компанию из двух женщин и молодого человека, который от лица всей компании отказывает в интервью:

— Мы и так не хотим здесь находиться, не то что разговаривать.

— Непьющий, наверно, — с подозрением смотрит на меня его подруга.

Другая женщина внезапно пробивается в диалог криком души:

У ребенка день рождения — купили коньки, игрушку и выпили. На улице мы не пили, а просто гуляли, а к нам подошли и задержали. Просто мы дворники, поэтому нас и задержали.

У нее покраснело лицо, и фельдшер предложил измерить ей давление — наконец-то вижу в действии процедурный кабинет.

Отдыхать в палате трое клиентов отказались, несмотря на среднюю тяжесть опьянения, и полицейские увезли их в участок. Вечером доставили юношу-неформала с гитарой — он не понимал, где находится, и был очень удивлен, узнав от меня, что это вытрезвитель. На вид — смущенный парнишка, не очень уверенно стоит на ногах и все время смотрит вниз, будто сильно провинился. Запах алкоголя не чувствуется, но прибор показывает среднюю степень опьянения.

Фельдшер настойчиво предлагает юноше пройти отдохнуть в палате — видимо, чтобы мне удалось заснять в ее стенах хоть кого-нибудь. Парень не сопротивлялся, безропотно отдал гитару и паспорт на хранение как ценные вещи. Уже находясь в палате, разговорился —

Он рассказывает свою версию мотива задержания:

— Я шел по улице, никого не трогал, и меня взяли — это просто план по выявлению пьяных на улице. Задержали, потому что так выгляжу. Если полицейские никого не поймают, им не заплатят, вот и приходится пьяных искать, а не преступников. План — это их работа, как у меня — играть в переходах. Будь я полицейским, то же самое бы делал.

Спрашиваю у него, комфортно ли тут находиться — в палате.

— Я бы лучше поехал домой и выспался на своей кровати. Зачем с улицы забирать людей, если они ничего не сделали? Тут, конечно, получше, чем в СИЗО. Было бы здорово, если бы еще и кормили.

На вопрос, зачем он выпил, ответил: «Жизнь дана для того, чтобы каждый день был праздник». Когда прощались, он спросил:

Работа этого вытрезвителя, как и многих других, должна быть регламентирована новым законом. Он установит правила и условия содержания и, возможно, сделает учреждение востребованным не только как пункт освидетельствования. А пока люди, задержанные полицией за «оскорбление человеческого достоинства», вместо отрезвления в палате решают сразу поехать в участок, чтобы скорее дождаться суда, оплатить штраф и вернуться домой.

Арден Аркман —специально для «Новой»