— Вы один из соавторов еще действующей Конституции 93-го года. Почему тогда потребовалось писать новый закон?

— Конституция, возникшая в 1988 году при Горбачеве, была изначально опасна. По ней Съезд народных депутатов был вправе решать любой вопрос и становился коллективным диктатором. Власть сохранял тот, кто контролировал съезд.

И Горбачев, и Ельцин, покидая пост председателя Верховного Совета и приходя, как им казалось, на главную должность — президента, утрачивали контроль над ситуацией. При Горбачеве не дошло до полного конфликта — все смел путч. А в 93-м мы увидели, что съезд может превратить исполнительную власть в ничто.

Выход был один — создание Конституции, построенной на принципах разделения и ограничения властей. Новый текст в основном эти проблемы решил: из трех моделей республики, которые выработало человечество — парламентской, президентской и президентско-парламентской, — мы взяли за основу ту, что хорошо работает для начинающих политических наций: французскую модель президентско-парламентской республики с президентом, который стоит над ветвями власти и является арбитром.

— 27 лет назад над ней работали профессионалы в отличие от сегодняшней ситуации.

— Мы старались не заниматься творчеством масштаба сельского клуба, а во многом использовали европейские и американские образцы. Это нормально. Мы же не отрицаем двигатель внутреннего сгорания, который в Германии называется двигателем Отто, или двигатель Дизеля, который тоже изобрел немец. Зачем изобретать велосипед?

Придумать устойчивую формулу республики, которая может работать, непросто. Это общее достижение человечества.

Текст получился добротный, хотя претензии к нему были, и мы знали о них. А нынешний вариант писали вообще все кому не лень. Господин Клишас, отреагировав на мои высказывания по Конституции, заявил: «Что это нам физики будут объяснять, как писать Конституцию?» Нет, конечно, спортсмены и актеры сделают Конституцию куда интереснее, но физики все-таки больше понимают в организации сложных систем и их взаимосвязях.

— Вы говорите, что закон создан «на вырост», но его уже изрядно подпортили…

— Конституцию начали переписывать после прихода Путина. Поначалу небольшими порциями. Изменения были или нейтральные, или ухудшающие, позитивных не было вообще.

Конкретным ухудшением можно считать увеличение сроков полномочий президента и Государственной думы, ведь прогресс определяется скоростью смены поколений, в том числе и политических. Молодые меняют то, что старшие не могут в силу традиций.

Другое изменение — предоставление президенту права самому назначать до 10 процентов членов Совета Федерации — разрушило тонкий баланс полномочий субъектов Федерации.

Сегодня же нам предлагается громадный объем корректировок совершенно неконституционного уровня, которые прекрасно регулируются федеральными законами. Например, в основной закон страны запишут, что у глав субъектов Федерации не должно быть заграничных счетов, видов на жительство и прочее.

— Зато это понравится народу. И не важно, что эти вопросы уже отрегулированы законами, люди об этом даже не задумываются.

— Очень много материала чисто литературного свойства набито в главу «Федеративное устройство».

Это идеальные цели, которые в лучшем случае записываются в преамбулу, где говорится про основы конституционного строя. Еще туда запихнули про семью, упомянули Бога и так далее. Но это не вопросы федеративного устройства. Федеративное устройство превратилось в удивительный компот.

Да, есть одна положительная норма, которая могла бы перевесить все остальное. Убрано слово «подряд» и сказано, что одно и то же лицо не может занимать президентский пост более двух сроков. Это означает колоссальный шаг в нашем развитии, плановую смену власти. Эта запись в Конституции крайне важна. Но, боюсь, нам ее не удержать. Следующему президенту это тоже начнет жать. И он, скорее всего, при полной поддержке граждан это опять отменит.

— Есть еще громадное количество новелл, которые являются абсолютно несущественными.

— К примеру, статья про Государственный совет! Все разговоры о том, что это будет какой-то особый орган, который будет иметь власть, ни на чем не основаны. Государственный совет записан в Конституцию только для того, чтобы подсластить пилюлю для губернаторов, выведенных из Совета Федерации.

Еще неприятная тенденция — увеличение полномочий федерального центра за счет уменьшения полномочий регионов. Это тоже наша традиция. Идеи разнообразия и децентрализации мы воспринимаем плохо, считая их вредными и неправильными, и на интуитивном уровне предпочитаем централизацию и единообразие.

— Как вы оцениваете законность вносимых изменений?

— Есть две крайних точки зрения. Одна говорит, что это существенная модернизация, улучшение Конституции, вторая — что это конституционный переворот. Я не согласен ни с тем ни с другим. Есть статьи, которым можно сказать: «Да!» Как я уже сказал выше, если будет убрано слово «подряд» — это невероятный шаг вперед. Но в целом ухудшение текста Конституции не сильно повлияет на нашу жизнь. За исключением истории с обнулением сроков Путина.

— Обнуление выхолащивает то, что президентство ограничивается двумя сроками. Ведь когда понадобится, это опять изменят. И как этот абсурд смог утвердить Конституционный суд?

— Конституционный суд сделал так, как ему сказали. Конституционный суд не Александры Матросовы. Он уже демонстрировал беспринципность, меняя свои решения на противоположные, оставляя жирные пятна на белом кителе. Например, КС признал в свое время незаконным то, что по уставу Алтайского края губернатора наделял полномочиями местный законодательный орган. А когда президент стал предлагать кандидатуры, а парламент субъекта Федерации наделять их полномочиями, КС принял прямо противоположное решение, «исходя из сложившейся обстановки».

— Ради чего тогда все затевалось?

— Большинство политологов вынашивало мысль, что для того чтобы остаться у власти, придумывались разные механизмы: и Госсовет, и объединение с Белоруссией. Я уже несколько лет назад им говорил: «Зачем такие сложности? Остаться у власти элементарно. Вы убираете статью про два срока. Этого достаточно. Больше ничего не надо делать. Либо проводите референдум и продлеваете сроки полномочий».

— Но зачем Конституцию заведомо ухудшать?

— Я вас умоляю! При чем здесь улучшение? При чем здесь юриспруденция? Это уже политическая вещь. Не юридическая.

Принятие Конституции всегда акт политический. У нас ведь каждый генеральный секретарь предпочитал принять свою Конституцию. Хрущев только не успел. Была сталинская Конституция, брежневская, по существу была горбачевская. При Горбачеве туда внесли столько корректировок, что она изменилась до неузнаваемости от того, с чем мы вошли в 88-й и с чем мы закончили в 91-м. Почему вы считаете, что следующий руководитель не хочет обзавестись понятием «путинская Конституция»? Это же повод остаться в истории.

— Вам не жалко вашу работу?

— Надо понимать, что ради прогресса и здания сносятся, и политические структуры перестраиваются. Речь не о личном вкладе и личной судьбе, а о резком ухудшении закона. Текст заполняют необязательным материалом, эклектичным, размытым, идеологизированным. Чем больше вы туда слов набиваете, тем хуже становится Конституция.

На самом деле проблема не в тексте Конституции, а в правоприменении. Конституция предполагает строительство горизонталей. Кто-нибудь слышал про горизонтали? У нас все строят вертикали в полном противоречии с Конституцией. Конституция предполагает три относительно независимых уровня власти: государственная федеральная и субъектная, а также местное самоуправление, автономность их действий и независимый источник власти в виде многонационального народа, который избирает каждую эту власть и наделяет ее полномочиями.

Где здесь вертикали? Но мы же их все время строим.

Конституция не допускает назначения исполняющих обязанности губернаторов, но мы их назначаем. Конституция не допускает вмешательства президента во многие вопросы, но вся наша элита, в том числе и интеллигенция, непрерывно пишет письма президенту с требованием во что-то вмешаться.

Можно создать Конституцию из лучших мировых образцов, привезти ее в первобытное племя и провести через племенной совет. Там сразу все заколосится? Там кто-то станет по ней жить? Нет, ее положат под стекло и забудут.

— Это очень большая проблема — доведение повседневной практики до уровня Конституции.

— Да. Когда вы спрашиваете, почему у нас художественный руководитель театра умирает от старости в своем кресле, вам отвечают: «Как мы уберем такого талантливого человека?» Я на юридическом факультете ввел избрание старост. И когда выяснилось, что у них нет права на второй срок, началось брожение. Я часами выслушивал все то, что читаю в газетах, почему нельзя сменить президента. «Староста — это сложная работа. Больше никого нет. Как это я был старостой и вдруг — нет?»

Это проблема культуры. Нашу культуру еще тащить и тащить до того уровня Конституции, который был заложен в 93-м году.

Давайте попробуем начать с себя. Альберт Эйнштейн покинул пост заведующего лабораторией в Принстоне, потому что нельзя было занимать административный пост после 65 лет. Эйнштейн! А у нас все упирается в традиции.

Покажите мне хоть одну партию с демократическим механизмом смены руководства. Почему в партиях лидеры руководят по 30 лет? Все строят вождистские авторитарные партии. На лозунгах можно написать что угодно. Но партия — это демократический механизм, коллективные действия. Где они? Первый вопрос, когда создается партия, который возникает у любого: «Кто там лидер?» Я всегда спрашиваю: «Вы знаете лидера Демократической партии в США?»

Как, например, произошло в Соединенных Штатах, где этой нормы не было. Первый президент США Джордж Вашингтон настоял на своем уходе.

Позже попытки избраться на третий срок были, но всегда проваливались до момента появления четырех сроков Франклина Делано Рузвельта.

Тогда американский народ нарушил традицию. И после Рузвельта политическая элита внесла поправку, чтобы американский народ не мог больше этого сделать.

Хочу напомнить прекрасные строки Максимилиана Волошина, который в 1919 году написал: «Не в первый раз, мечтая о свободе, мы строим новую тюрьму». Другое не получается, мы строим жизнь так, как ее понимаем.

— Для вас эта возня с Конституцией стала неожиданностью?

— Я много раз слышал, что хотят править Конституцию, но надеялся до последнего, что удержатся. Потому что, в принципе, не было смысла ее менять. Одна и та же Конституция вмещала и президентскую, и парламентскую модель управления.

У нас был президент Медведев, который ни на что не влиял, и полновластное правительство, опиравшееся на большинство в парламенте.

Стабильность Конституции — ценность. Если постоянно вносить изменения в текст Библии, она не будет пользоваться авторитетом. Что получится, если церковь начнет этим заниматься? Я думаю, кроме расколов и развала институтов — ничего. Этим мы приблизительно сейчас и занялись. Конституция — текст, близкий к священному. Еще раз повторю: я вижу только один смысл происходящего — это желание войти в историю. Ни одной задачи это изменение Конституции больше не решает.

— А сохранение лица…

— Я вас умоляю! Когда вы находитесь у власти 30 лет, о каком сохранении лица может идти речь? Это уже роли не играет. Это уже такие мелочи, на которые мало кто обращает внимание. Несменяемость власти — это принципиальный политический вопрос. А уж каким образом это оформить? Но я считаю, что лучше это делать прямо, чем хитроумными юридическими крючками пытаться завуалировать ситуацию.

Ирина Сорина, специально для «Новой»