Выступление Кирилла Серебренникова в прениях — еще и произведение искусства, а иначе художник обдуманно высказаться и не может. А речь очень хорошо обдумана, и приданная ей форма «акростиха» — сдержанно дерзкий, не хамский, но все же вызов, в первую очередь судье: «А вы думали, это только игра? Ну что ж — теперь ваше слово»…

Сомнений в том, каким будет это слово, у самой судьи Олеси Менделеевой, конечно, сейчас нет: оно для нее расписано «в пьесе». Но штука в том, что судью тут неправильно воспринимать только как «функцию». Это ей хотелось бы так укрыться. А подсудимый ей говорит: «Не выйдет!» Дальше тяжкие сомнения будут тянуться за вами (и анонимными «акторами») всю оставшуюся жизнь. И даже не потому, что вам жить среди других людей, а потому, что вы и сами люди, а не «функции».

Я случайный зритель, не театрал. Зато я немного знают мир судей — было время, пока они не замкнулись в своем коконе, с некоторыми я даже дружил. Тогда (но думаю, что и теперь) многие судьи были завзятыми театралами. Это объяснимо, наверное, сходством театрального и судебного спектакля: все роли как бы расписаны заранее.

Типичное самооправдание судьи опирается на «юридический позитивизм», пусть и слишком упрощенно понятый: «закон есть закон», мы же не виноваты, что «текст пьесы» таков, его писали не мы». Лукавство заключается в том, что так во внимание принимаются только формальные «факты», а субъективная сторона (преступления), охватывающая вину и мотивы, сознательно игнорируется. Серебренников противопоставляет «позитивизму» логику мотивов и смыслов:

Как ни трудно в это поверить судье и особенно следователям, меряющим всех одной меркой, путаница в бухгалтерии и даже обналичка (а ее все подсудимые признают) образуют состав хищения только при наличии мотива хищения. Это и есть ключевой момент — а вовсе не дебет-кредит, который так и не смогли прояснить три экспертизы, только запутавшие главный и понятный вопрос: для чего?

«Творческие люди, — говорит Серебренников, — остро чувствуют, кто честен, а кто нет». Чтобы превратить этот чуть снобистский тезис в совершенно правовой, довольно просто убрать отсюда слово «творческие». Любой, погрузившись в историю, способен вынести суждение о честности — на этом основывается суд присяжных (равных), его это обвинение точно не выдержало бы. Судье, чтобы сделать вид, что она не способна на такое простое суждение, требуется запутать себя «бухгалтерией», а людям-то нет.

Тогда о чем это? И на этот вопрос Серебренников отвечает точно и прямо: о свободе. Которая и составляет сердцевину всякого права — а без свободы оно просто не нужно. Подсудимый говорит судье: это я свободен, а вы — нет. И приговор ваш, судья, будь он даже связан с «лишением свободы», эту ситуацию еще и обострит. И такой вызов гораздо более дерзок, чем «акростих». Свободы захотел! «Шанса реализоваться на родине» — да еще «не только для себя»!.. А мы — «а судьи кто»?.. За это и мстят, и будут мстить.

Творчество — это всегда неудобные вопросы себе, но тем самым и другим, поскольку оно публично. Это сопротивление скольжению по поверхности, попытка лезть в глубину и ставить вопросы о смыслах, которые, как нас пытаются убедить, существуют только в виде готовых к употреблению суррогатов. В этом (да еще за государственные деньги! — а разве они не наши?) и состоит «преступление».

Приговор выносится в виде как бы ответа, но тут ответа не будет: проигнорированы главные вопросы: есть право или нет? Ты (художник, судья) только «функция» или все-таки человек? До сих пор все решения по делу «7-й студии», включая даже о заключении под стражу, по которым люди уже отсидели реальные сроки, выносились как бы без выхода из роли — по заранее написанному тексту. Режиссер Серебренников толкает судью к выходу из роли (функции) в реальное, а оно, как известно, «невыносимо».

Постановка удалась, — резюмирует он: «НИ О ЧЕМ НЕ ЖАЛЕЮ, СОЧУВСТВУЮ ВАМ» (читайте полный текст выступления Кирилла Серебренникова).