О советско-финской войне 1939—1940 годов поведано немало, но «за кадром» осталось, например, то, что в советских казенных документах именовалось «политико-моральное состояние личного состава». Или «политморсос» — такое сокращение тоже использовалось. Это обязательный пункт сводок, отчетов, рапортов, докладов и донесений о состоянии войск, обычно звучавший так: «Политико-моральное состояние частей высокое». Если «здоровое» — это как бы пожиже, «в основном удовлетворительное» — хуже, и совсем уж плохо обстояли дела, если ставился диагноз «политико-моральное состояние стало надломленным». После ритуальных здравиц о «политморсосе» обычно следовало самое интересное, обозначаемое обтекаемо-стандартными формулировками: «наряду с этим имеют место», «выявлены факты», «одновременно продолжают иметь место явления» — негативные, разумеется.

Так вот сводки и спецсообщения особых отделов НКВД периода финской кампании (лишь мизерная толика которых рассекречена) рисуют далеко не красочную картину «политморсоса» воюющей Красной армии.

Начальник Особого отдела НКВД Ленинградского военного округа (ЛВО) майор госбезопасности Алексей Сиднев в донесении от 1 декабря 1939 года сообщал, что уже 30 ноября — в первый день войны, в первом же бою — «во время наступления красноармеец 90-й стр. дивизии Михайлов, беспартийный, бросил винтовку и попытался перейти на сторону противника»! Невероятно: после мощной артподготовки, которая, казалось, смела все живое, Красная армия победно устремилась вперед, «и враг бежит, бежит, бежит», — красноармеец Михайлов собирается… перейти на сторону отступающего (!) противника. Разумеется, «Михайлов арестован. Дело следствием закончено (за день! —В. В.) и направлено в военный трибунал». Бойцу еще повезло, за свою «попытку перехода к противнику» он получил «всего лишь» 10 лет лишения свободы. В то время как

Тогда же под трибунал пошел и красноармеец той же 90-й стрелковой дивизии Иванов, сказавший, что «Советскому Союзу финнов не победить»…

Уже с первых дней той войны документы особых отделов пестрят сообщениями об арестах красноармейцев за «контрреволюционную деятельность».

«Особым отделом НКВД 19-го стр. корпуса 24 декабря с. г. за контрреволюционную деятельность арестован командир отделения 1-го отдельного восстановительного желдорбатальона К. […]Следствием контрреволюционная деятельность К. […] подтверждена и последний 26 декабря с. г. военным трибуналом 19-го стр.корпуса приговорен к высшей мере наказания». «За проводимую контрреволюционную агитацию арестованы: красноармеец 123 сд Кузнецов, 1907 года рождения, красноармеец 24 кап (корпусного артиллерийского полка.—В. В.) Пузыкин, 1901 года рождения»; «Особый Отдел НКВД 10-го стр. корпуса арестовал за проводимую контрреволюционную агитацию среди личного состава войсковых частей Евдокимова, красноармейца 679-го стр. полка 113-й стр. дивизии, Иванова той же дивизии, Хижняка 295-го артполка 138-й стр. дивизии»; «Особый Отдел НКВД 43-й стр. дивизии арестовал за контрреволюционную агитацию красноармейца 181-го стр. полка 43-й стр. дивизии Нурилова»; «Особый Отдел НКВД 7-й армии закончил процесс расследования в отношении красноармейца 70-й стр. дивизии Прохорова, как дезертира и проводившего контрреволюционную агитацию»; «За контрреволюционную агитацию осужден Плешков, 1910 года рождения…».

Что же это за такая страшная «контрреволюционная агитация», столь резкий всплеск которой фиксируют особисты? Да такая, например.

«Лекпом 189-го зенитного артполка 2-го корпуса ПВО Фомкин в группе медработников говорил: «Переход финляндской границы частями Красной Армии есть не что иное, как посылка нашим государством в Финляндию карательного отряда».

Красноармеец Кичигин «в группе бойцов заявил: «Вероятнее всего, выстрелы на Карперешейке были не со стороны Финляндии, а с нашей, чтобы вызвать войну. Финляндия воевать не хочет, в войне виновато во всем наше правительство. Финляндия вынуждена проводить меры защиты, а наши стараются завоевать Финляндию».

В сводке от 9 декабря 1939 года майор госбезопасности Сиднев сообщил, что

Далее лаконичная фраза: «Лисичкин направил Кулакова в штаб, по дороге Кулаков пытался бежать, и сопровождающими убит».

«Аналогичное выступление, — уведомлял особист, — имело место и в 142-й стрелковой дивизии, где красноармеец 266-го гаубичного артполка Васильев в группе бойцов заявил: «Наши войска громят мирное финское население, жгут фабрики и крестьянские дома. Мы сами навязали войну Финляндии, и она послужит началом мировой войны. Вот вам какова наша мирная политика».

«Мы освобождаем финский народ, а здесь люди жили лучше, чем у нас», — это уже красноармеец 46-го гаубичного артполка Коваленко.

Подобных «единичных» солдатских высказываний стукачи особых отделов фиксировали во множестве: «Мы сами наступаем на Финляндию, где же наш лозунг: «Чужой земли мы не хотим», а сами идем, тогда, как финны на нас не идут войной»; «Виноваты мы, а не финны. Зачем мы к ним идем, у нас своей земли достаточно. Мы 20 лет жили, не боялись опасности, а теперь боимся».

Вот еще коллекция доносов из сводки ОО НКВД ЛВО всего лишь за один день — за 7 января 1940 года: «Советский Союз напал на Финляндию с целью присоединения ее к Советскому Союзу, тем самым осуществляет свою агрессивную политику» (красноармеец 52-й стрелковой дивизии Точилов); «Финский народ не желает, чтобы его освобождали, поэтому финское население и уходит со своей армией» (красноармеец той же дивизии Зарецкий); «Наше правительство думает освободить финский народ, но этот народ бежит от нашего освобождения, сжигая все на своем пути» (помощник начальника штаба 1-го батальона 35-го стрелкового полка 14-й стрелковой дивизии Кириллов);

(красноармеец 650-го стрелкового полка Софелкин);

«Мы первые напали на Финляндию. Я воевать не желаю и в бою брошу свою винтовку» (красноармеец 112-го стрелкового полка 52-й стрелковой дивизии Тарасенков). «За что мы воюем? — вопрошал пулеметчик 768-го стрелкового полка 138-й стрелковой дивизии Силонов. — Говорят, за освобождение финского народа, но сколько воюем, а еще не видели ни одного финна. Я считаю наше правительство шюцкоровским, ибо оно издевается над народом». Но круче всех высказался красноармеец 1-го дивизиона 162-го артполка 43-й стрелковой дивизии Никоненко:

Разумеется, тут же «дано указание ОО НКВД 7-й армии о немедленном аресте Силонова и Никоненко».

«Кто задумал воевать с Финляндией, — это уже красноармеец 100-й стрелковой дивизии (имя при публикации документа не названо.—В. В.), — зачем нам нужен Карельский перешеек…». «Чем финны виноваты, — недоумевал красноармеец Арсеньев («беспартийный, из крестьян, колхозник»), — мы же на них напали. Если я полезу к кому-нибудь, то меня будут бить, так и мы лезем к финнам, они обороняются…». Красноармеец 10-й батареи 301-й гаубичного артиллерийского полка 90-й стрелковой дивизии Петренко в присутствии сослуживцев неосторожно обмолвился: «Я не хочу служить в армии агрессора, скорей бы меня отправили домой. Вот как только настанет весна, нам не выбраться из финских болот и тогда нас всех разобьют…» Столь же «антисоветскими», даже «изменническими» особисты сочли и слова красноармейца 235-го гаубичного артиллерийского полка Степанова, который, «увидев трупы убитых красноармейцев, в группе бойцов заявил: «Я не допущу, чтобы оказаться убитым, как эти бойцы. Лучше перейду на сторону финнов». Попутно ему припомнили, как ранее «он же в группе красноармейцев говорил: «Зачем мы сейчас ведем войну, мы ведь взяли то, что нужно было, и я нахожу, что нет надобности дальше вести войну».

«Политико-моральное состояние частей действующих армий в основном удовлетворительное, — шаблонно рапортует главный особист ЛВО. — Однако со стороны подучетного элемента и отдельных бойцов отмечены факты антисоветских проявлений». Например, такие: «Довоюются наши до того, что красноармейцы перебьют всех своих командиров, — цитирует слова красноармейца 2-го прожекторного полка Проскурина начальник УНКВД по Ленинградской области комиссар госбезопасности 2-го ранга Гоглидзе, — сделают так, как это было в февральскую революцию».

Вот и старший лейтенант госбезопасности Степанцев в сводке 7-го отделения ОО ГУГБ НКВД СССР от 24 января 1940 года подтверждал:

«Со стороны отдельных красноармейцев имелись случаи антисоветских высказываний и угрозы расправы с командным составом.

Так, например, красноармейцы Сидоренко, Кашевский и Буженко среди бойцов говорили: «Партия доруководила, что нет в стране хлеба, мяса и даже спичек. В Польше раньше лучше жили, чем после освобождения советской властью. С западных украинцев сбросили ярмо, а хомут одели. Партия выбросила лозунг «долой войну», сама воюет за чужие земли. На фронт не пойдем, а дойдем до своей территории и дальше не пойдем. Не верьте политрукам и командирам, что наша родина богата, они все врут».

Красноармеец Пожег Степанзаявил: «Нас гонят на убой, нам не нужно защищать советскую власть».Красноармеец Черняк Николайвысказался: «Я не знаю, за что мы воюем. При советской власти я жил плохо, а тех, которых мы освободили, они жили лучше нас, так зачем же их освобождать». Черняк на приказание командира взвода Мельникова прекратить антисоветские разговоры заявил: «Я тебе глотку перерву, а если встретимся в бою, то пущу в расход». При этом нанес командиру взвода два удара».Красноармеец Мельник говорил:«Дома с голоду мрут, а мы идем защищать кого-то, и зачем?» […] Задержан дезертировавший из батальона красноармеец Боярский, который крестьянам рассказывал о пути следования батальона, о количестве людей в эшелоне, говоря: «Едем с Польши воевать с Финляндией, где людей много, так нас гонят их уничтожать». На замечание командира взвода Баркарова Боярский заявил: «В бою ты первый получишь пулю». «Аналогичные антисоветские высказывания, — сообщал документ, — имеют место и со стороны ряда других красноармейцев».

«Со стороны проникшего в части РККА антисоветского элемента отмечаются высказывания контрреволюционного характера, а также угрозы по адресу начальствующего состава о нежелании служить в РККА» — это из спецсообщения того же Сиднева за 24 января 1940 года. Красноармеец отдельного разведбатальона 50-й стрелковой дивизии Щербаковзаявил: «Убить бы того человека, который затеял войну. […] Вот весна придет, опять кому-нибудь будем протягивать руку помощи. Так и будем все время воевать». «Наряду со здоровым политико-моральным состоянием военнослужащих армии, — это уже из сводки особистов 7-й армии, — среди неустойчивого элемента, находящегося в отдельных подразделениях РККА, отмечены единичные случаи антисоветских и террористических высказываний».

Красноармеец 4-й роты 173-го стрелкового полка 90-й стрелковой дивизии Толпенко, «беспартийный, колхозник, в присутствии красноармейца Сергеева по вопросу предстоящего наступления на УР противника заявил: «Финские солдаты не идут против нас и не стреляют, а поэтому и нам стрелять не нужно». На возражение Сергеева, что если финские солдаты не стреляют, так стреляют финские офицеры, и поэтому мы должны их разгромить, Толпенко на это сказал: «Все равно бесполезно, потому что нас всех перебьют. У Финляндии потерь меньше, чем у нас, а поэтому во время боя лучше лежать». На пояснение, что мы должны освободить финский народ от белофинских бандитов, а поэтому приказы командиров нужно будет выполнять, Толпенко заявил:

Красноармеец 7-й роты того же полка Воробьев, «беспартийный, в присутствии красноармейца Маслова говорил: «Пока я жив, не может быть, чтобы я не убил кого-либо из командиров». Поспорив с командиром отделения Зуевым, Воробьев заявил тому: «Скоро вы в бою все будете, милые, а вас все-таки скорее побьют».

Да и в военных округах, откуда на финский фронт шло пополнение, дела обстояли не лучше. В декабре 1939 года главный особист Киевского особого военного округа Михеев рапортует вышестоящему начальству, что «в некоторых частях отмечены факты отрицательных настроений». Затем Михеев вновь сообщает, что в частях, отправляемых на финский фронт, «резкое увеличение количества антисоветских высказываний, случаев дезертирства и нарушений дисциплины». В очередном рапорте Михеева говорится, что «имеют место и отрицательные высказывания отдельных военнослужащих, проявления трусости, дезертирства, членовредительства, а также проявления активности антисоветского элемента, проникшего в РККА». Явления столь «отдельные», что именно им Михеев и посвятил почти всю докладную. Так, младший командир Адаменко из 11-го кавполка заявил: «Пейте, товарищи, водку, нам нужно пьянствовать, по этой причине нас не пошлют в Финляндию». Красноармеец того же полка Островский: «…Я хочу, чтобы меня судил Ревтрибунал, тогда я не поеду в Финляндию».

Красноармеец 96-го стрелкового полка Константин Мартынюк:

Потом добавил: «Ваша советская власть, кто же ее будет защищать, эту Советскую власть, сейчас намного хуже, чем было при Николае. При буржуазном строе жилось намного лучше солдатам и даже крестьянам, сейчас не служба в армии, а тюрьма. Мы освободили украинский народ и сделали не жизнь, а могилу, и сами получили за это освобождение собачью жизнь, а когда освободим Финляндию, то хуже собачьей жизни станет…». «Антисоветские высказывания МАРТЫНЮКА задокументированы, — информирует Михеев. — Особое отделение 87-ой стр[елковой] дивизии ставит вопрос перед военным прокурором о привлечении МАРТЫНЮКА к суду военного трибунала».

Не прекратились «разговорчики в строю» и после завершения финской кампании. Как сообщала 22 марта 1940 года сводка ОО ГУГБ НКВД, направленная Ворошилову и Мехлису, «среди отдельных военнослужащих имеются и нездоровые антисоветские высказывания». Красноармеец Довгаль заявил: «Хорошо, что война закончилась, в этой войне агрессором является Советский Союз, который проводил захватническую политику.

Киномеханик 108-го автобата 150-й стрелковой дивизии Гаврилов: «Наконец-то бросили воевать, ведь эту войну начал Советский Союз, а не Финляндия. Наше правительство сделало неправильно, начав войну, оно просчиталось». «Финский народ воюет с Красной Армией за свои права, за свою собственность, — это уже красноармеец 17-й мотострелковой дивизии Федотов, — а мы, когда шли против финнов, то отнимали их права». Красноармеец 241-го артполка Немиров и вовсе озвучил страшную крамолу: «Политика СССР такова: одной рукой подписывают договор, а другой рвут его, так получилось и с Финляндией». Вишенкой на торте — убийственная фраза из сводки Особого отдела НКВД 7-й армии от 16 марта 1940 года:

Документы НКВД наглядно и красноречиво подтверждают, что настроения те были вовсе не единичными и не случайными. По сути, осведомители особых отделов зафиксировали очень серьезные признаки растущего недовольства сталинской системой. Большая часть попавших под маховик карательной машины — мобилизованные колхозники далеко не юных возрастов, ранее уже отслужившие в армии. Именно те, кто на своей шкуре сполна вкусил все прелести коллективизации и индустриализации — с раскулачиванием, высылками, Голодомором, нагляделся на Большой террор, потеряв родных и близких. Именно эти выходцы из деревни чаще всего и резали правду-матку в кругу товарищей, почти неизбежно попадая в паутину доносчиков.

По официальным данным, за время войны с Финляндией только по статье 58-10 УК РСФСР к уголовной ответственности были привлечены 843 военнослужащих. Это — лишь официально, исключительно по этой статье и только во время боевых действий. Как полагает историк Кирилл Александров, в это число не вошли те, чьи дела были возбуждены до 13 марта 1940 года, но завершены уже после окончания войны. Также сюда не включены осужденные краснофлотцы, да и осужденных по другим подпунктам 58-й статьи — тоже «не посчитали».

По данным историка, за 105 дней войны за политические преступления было осуждено не менее 1,1 тысячи бойцов РККА, итоговая же цифра репрессированных лишь за «контрреволюционную агитацию» и прочую «контрреволюционную деятельность» может достигать 1,5 тысячи военнослужащих. Цифра для той поры очень весомая, красноречиво говорящая об отношении немалой части красноармейцев и к этой войне, и к сталинскому режиму. Чекистские сводки фиксируют, что крамольные «разговорчики в строю» — это, по словам Кирилла Александрова, неприятие режима вовсе «не прекращалось по мере изъятия из красноармейской среды «активного антисоветского элемента», выявленного органами НКВД». Значит, явление носило не случайный, а закономерный характер. Что, бесспорно, тоже аукнется через год — в 1941-м…