Театр сегодня — территория, которую активно осваивают правоохранительные органы: против руководителя «Пятого театра» Никиты Гриншпуна возбуждено уголовное дело, его обвиняют в хищении бюджетных средств в размере 1 млн 300 тысяч рублей (по версии следствия, денежные средства были выписаны за услуги художника по свету приглашенному лицу, которое этих услуг не оказало).

«Пятый театр» Омска и то, что произошло вокруг его художественного руководителя, — та самая капля воды, в которой отразилась теперешняя жизнь российского провинциального театра. Тут и слабое знакомство следственных органов со спецификой театральной практики. Тут и ножницы между предъявляемыми требованиями и предоставляемыми возможностями: чем беднее театр, тем эти ножницы острее.

Случай Гриншпуна выглядит показательными учениями по дисциплине «как выжить» в условиях, навязанных системой. Мы поговорили с талантливым режиссером о том, что произошло.

— Никита, давайте начнем с начала истории. Пять лет назад вас пригласили стать руководителем «Пятого театра» города Омска. Зачем столичному режиссеру, довольно регулярно получающему заманчивые предложения от известных театров понадобился омский, маленький и решительно никому не известный «Пятый театр»?

— Все просто. Мне захотелось построить свой театр! Возраст, наверное. За годы в профессии спектакли я ставить научился, я знаю, как это делается. Я понимаю, что еще один спектакль даже в самом раскрученном театре мало что в моей профессиональной жизни изменит. А вот сделать театр практически с нуля — это вызов! Собрать команду, придумать стратегию, выстроить репертуар… Быть независимым. В Москве мне такого никто не предлагал, а в Омске предложили…

— Художественному руководителю нетрудно быть независимым, если у него дотации от государства миллионов шестьсот в год, а для особо грандиозных замыслов можно спонсоров подогнать… А как осуществлять планов громадье, когда с финансами, вежливо говоря, негусто?

— Сотни миллионов в год — это только в пределах Садового кольца… Большинство театров страны живет как наш «Пятый театр». Кто-то живет еще хуже. Спасибо, что нам регулярно переводят зарплату (я за это городу реально благодарен). Тут актеры работают на износ.

В труппе театра больше тридцати человек, так что у всех приличная нагрузка (это в столице актер может выходить на сцену пару раз в месяц, а тут надо пахать). Потом нам на постановки выделяется из бюджета полтора миллиона рублей в год.

— Полтора миллиона и на одну постановку как-то в обрез. А сколько спектаклей нужно выпускать по госзаданию?

— Опять же, в пределах Садового кольца полтора миллиона — не деньги. А тут очень даже деньги. Мы по плану обязаны делать не менее двух постановок в год. На деле выпускаем пять–шесть, потому что Омск — небольшой город, и на двух спектаклях не протянуть. Если в афише не будут появляться новинки, то театр прогорит.

В среднем шесть премьер в сезон… Да, на выделяемые деньги я не могу себе позволить купить лебедку класса C4, я не могу поставить на сцене дворцовые декорации. Ну так большинство театров России не может себе это позволить!

Я себе так сформулировал: мы должны научиться делать пулю из трухи… И, мне кажется, иногда это нам удавалось. Если не можешь удивить спецэффектами, удивляй новизной решения…

— Так, как это было в Шведской спичке, блестящем вашем спектакле в Театре Наций?

— Ну, «Шведская спичка» по Чехову, с которой началась моя режиссерская жизнь, никаких особых сценических эффектов не имела, постановочных трат не предполагала. Бедный студенческий театр. И тем не менее, долго-долго шла на сцене Театра Наций (когда они начинали, тоже не могли себе позволить многомиллионный кубик-рубик Лепажа).

Я не могу позвать в свой театр знаменитых режиссеров, мы не потянем их гонорар. Поэтому мы с Олегом Лоевским внедрили систему лабораторий для молодых режиссеров — «Театр молодым». Нас поддержало омское министерство культуры. Они четыре года подряд выделяли по полмиллиона на лаборатории. Я понимаю, что они нам помогают в рамках возможного (другой вопрос, что и у них бюджет очень и очень скромный). Но без них мы бы не выдюжили.

Благодаря лабораториям сюда приезжали и Семен Серзин, и Дмитрий Волкострелов, и еще с десяток интересных молодых постановщиков. Делали эскизы, самые удачные потом превращались в спектакли. К нам начала ходить новая молодая публика, и мне это казалось важным…

И еще мы увеличили в два раза количество играющихся спектаклей, я поднял цены на билеты. Театр, который зарабатывал 17 миллионов в год, стал зарабатывать 26 миллионов. Из этих средств мы выплатили долг в восемь миллионов рублей.

— Какой долг?

— Когда я пришел в театр, на нем висел долг — восемь миллионов рублей. И сейчас мы его выплатили.. Звучит крайне глупо, но буквально до начала моего «дела» мне казалось, что я просто очень-очень успешен…

А сейчас у правоохранительных органов вопрос: почему в театре так много договоров? И как объяснить, что договоров много, потому что мы выпускаем много премьер? И что театр может держаться на плаву, только если он много работает, много выпускает? Тогда появляются заработанные деньги, и можно развиваться…

— Приглашение артистов, режиссеров, художников — обычная мировая практика. Тем более что есть просто дефицитные специальности — например, художник по свету… Довольно долго в России было всего два серьезных специалиста по свету — Дамир Исмагилов и Глеб Фильштинский, они и мотались по всем регионам. Сейчас подросли их ученики, но спрос превышает предложение в сотню раз…

— В наш театр нельзя позвать художника по свету класса Исмагилова и даже его учеников. И дело даже не в том, что финансово не потянем… У нас фонари, которым по тридцать лет службы. Они для начала попросят всю технику поменять.

А у нас есть штатная единица — «художник по свету». Но занимает ее наш осветитель, отличный парень, по образованию режиссер массовых зрелищ. У нас даже в театре издан специальный указ, что он должен выполнять исключительно функционал осветителя. Потому что сознание световой партитуры спектакля — это совсем не его. Ну что говорить, если профессионального художника по свету во всем городе Омске нет… И делай что хочешь!

— То есть из-за отсутствия в театре и в городе художника по свету вы сами делали эту работу?

— Да! Сейчас спектакль с плохим светом невозможен. Зрители уйдут сразу… А я умею это делать!

— А почему же договор оформил на другого человека?

— Потому что дурак. Я вообразил себе договор, который директор Гриншпун заключает с Гриншпуном на «оказание услуг»… И я решил оформить «лицо со стороны». Когда все это дело началось, я сам отправил к следователям нашего театрального осветителя, чтобы он им объяснил: как и что… Как я выстраивал эту партитуру на репетициях, как были отдельные световые репетиции… А потом узнал, какие они ему вопросы задавали: «Вы в будке сидите один?» — «Один!» — «Кто-нибудь туда заходит?» — «Нет». Вот они и решили, что он весь свет к спектаклям сам и ставит.

Ну, как если бы музыканта спросили: «Вы ноты сами играете?» — «Кто-нибудь рядом стоит?» — «Не стоит»… Значит, вы эту сонату и сочинили…

Теперь обвинители считают, что наш осветитель создавал световые партитуры к постановкам, а я себе выписал деньги за работу, которую не делал, то есть меня обвиняют в том, что я совершил хищение…

— Твой адвокат сказал, что полученные за работу художником по свету деньги ты возвращал в театр… Неужели правда?

— А что было делать?! Как бы я платил приглашенным людям, которые никогда на за три копейки не поедут… Но смешнее другое. Изрядная доля полученных денег уходила вовсе не на форс-мажоры, а на… выполнение «плана по валу»…

— То есть вы приобретали билеты в свой театр?

— Да. Хотя у нас и выросла почти в два раза посещаемость. Но все равно до положенных цифр мы не дотягиваем. Ведь если по чесноку, ну нереально иметь заполненные залы в провинциальных театрах… Даже в столицах они всегда не дотягивают до министерских цифр (разве что в Вахтанговском или у Додина). А в провинции — это вообще невозможно…

И все театры придумывают, что могут… Я решил, что самое простое — покупать эти билеты на заработанные мною деньги… И пускать в театр тех, кто очень хотел, но у кого не было денег на билеты…

— Так выходит какой-то случай Юрия Деточкина: «нарушал, но он — хороший человек!» — и все полученные деньги переводил детским домам…

— Чувствую себя идиотом. Только следователи меня уже спрашивают: у вас в штате есть главный режиссер, так зачем вы приглашаете режиссеров со стороны?

«В уголовном кодексе понятие "хищение" и его признаки определены достаточно четко. Одним из обязательных признаков хищения является безвозмездность. Когда деньги выплачены, а услуга не оказана — это хищение. Когда денег выплачено больше, чем реально стоит услуга, — это хищение. Когда есть большая переплата за услугу.

Здесь же услуга оказана. Световая партитура создана за адекватные деньги (и несколько ниже существующих расценок). Да, оформлять договор на стороннее лицо — это нарушение. Но к уголовному кодексу оно отношения не имеет.

Однако в этом деле есть еще два важных нюанса, которые нельзя пропустить.

Первое: деньги театр выплачивал не из бюджета, а из заработанных средств (то есть тех средств, которое он имеет право тратить по своему усмотрению). И второе обстоятельство, на мой взгляд, ключевое. Деньги, которые Никита Гриншпун получал за работу над световой партитурой спектаклей, ОН ВОЗВРАЩАЛ В ТЕАТР. Из них был создан "пожарный фонд" (когда ломается канализация, что-то протекает и так далее).

Из этих денег доплачивалось приглашенным мастерам (если у театра не хватало постановочных средств на оплату, скажем, приглашенного хореографа)… Об этом сотрудникам СК рассказал не Никита, а бухгалтеры театра. Но мне кажется, к их словам не прислушались».

Ольга Егошина, специально для «Новой»