— Как вы оцениваете финансовые потери?
— 12 миллионов рублей мы уже потеряли. При плохом раскладе потеряем 40 миллионов, это сокрушительная цифра, в этом случае нам будет очень сложно встать на ноги. И не только нам, такое положение у всех фестивалей. Все зависит от того, в каких пропорциях зрители будут сдавать билеты. Если не будут и подождут новой даты, — тогда, я думаю, выживем. Шансы есть.
— А уже сдают?
— Нет, как ни странно. Когда мы объявили о переносе, люди стали спрашивать: «Куда перевести деньги, чтобы вас поддержать?» Девушки, которые сидят у меня на продажах, ревели от умиления. Но, если карантин продлится, людям нужны будут эти три тысячи, которые лежат у них сейчас в виде билета.
Какой там фестиваль, когда ребенка нечем кормить.
И я их понимаю: все избавляются от активов, а развлечение — тот актив, с которым легко расстаться.
— Ваша компания получила какую-то поддержку от государства?
— На данный момент никакой. Насколько я знаю, сейчас в правительстве идет обсуждение мер поддержки. Возможно, нам позволят возвращать стоимость билетов в течение 12 месяцев, а не 30 дней, как это прописано в законе сейчас. Тогда мы успеем заработать деньги на других проектах, и кризис как минимум не приведет к немедленному банкротству 90% промоутеров.
— Но зрителям-то деньги нужны сейчас.
— У нас нет этих денег. И взять их неоткуда, поскольку бизнес остановился. Мы работаем в секторе, который не субсидируется, нам никто не помогает, в отличие от Германии, которая дала своим промоутерам фантастический пакет помощи. И не только промоутерам.
Все артисты получили 5–7 тыс. евро, включая музыкантов, которые играют в переходах и на площадях.
Это однократная выплата, первый базовый шаг — вот вам 400 тыс. рублей (на наши деньги), этого хватит, пока правительство выработает дальнейшие меры. Государство сказало промоутерам: давайте мы будем платить 60% зарплат вашим сотрудникам, а вы — доплачивать 40%. Но и это не все. Государство взяло на себя три месяца оплаты аренды офисов полностью, сто процентов. Понимая, что концерты вернутся только осенью, они выделили 582 млн евро, из которых 37 уходит на поддержку музыкантов, 44 млн получают клубы, организаторы туров и концертов — 365 млн евро, остальную сумму делят между собой фестивали. Композиторам выделен 21 млн, издателям — 15 млн, лейблам, которые работают с музыкантами, — 25 млн евро.
— Фантастика. Так всюду в Европе или только у них?
— В Англии по-другому, там пока нет такой поддержки. Но в любом случае все люди индустрии (а это, как правило, самозанятые — промоутеры, продюсеры, музыканты) единовременно получили по 7 тыс. 500 фунтов, это приблизительно 700 тыс. рублей, и ждут пакет мер, который сейчас разрабатывается.
— А не в Европе?
— Ну вот, например, Корея. Там все вообще очень странно. Корея была третьей страной по распространению вируса, но они быстро справились с ситуацией. Первое, что они сделали, — выпустили тесты практически по количеству граждан. Ты мог сдать анализ в любой точке — в метро, на улице, в машине. Одним махом проверили все население, а дальше, собрав больных, изолировали их, вылечили и выпустили. Клубы в Сеуле закрывались всего на две недели.
Две недели посидели в карантине и получили по 300 долларов.
— Давайте вернемся в Европу. Крупнейшие европейские фестивали перенесены: Sziget, Glastonbury. Что с ними будет дальше?
— Пройдут в 2021-м. Им сразу сказали: «Ребята, до сентября ничего не будет». Хорошего мало, но в любом случае у них больше ясности, чем у нас. Если б вышел глава Роспотребнадзора и сказал: «Парни, ну какие фестивали, давайте про это забудем и даже не будем строить планов», — было бы понятно. Но такого нет, никто не хочет брать на себя ответственность. Право решений передано губернаторам на местах. Губернаторы сидят и думают: «Мы сейчас что-нибудь не то сделаем, и нас снимут. Лучше подождать сигналов из центра».
— И как в этой ситуации быть? Есть способы выживания?
— Если карантин затянется, и нельзя будет проводить концерты до конца года, то, в общем-то, все, без поддержки индустрии конец.
Есть, конечно, возможность уйти в онлайн…
— Но непонятно, как это монетизировать. Пока что большинство отечественных онлайн-концертов проваливается. Или как минимум не приносит денег.
— Между тем я знаю китайский клуб, который в разгар пандемии провел концерт электронной музыки. Они продавали билеты на VR-посещение и продали 2 млн 300 тыс. вместо запланированной тысячи.
— Ого!
— Я общался с Сесилией Сучжон И, руководительницей южнокорейского фестиваля Zandari, она уверяет, что в Сеуле прекрасно покупают билеты на онлайн-концерты в пропорции фифти-фифти.
— А у нас?
— Мы же тоже развиваемся, не так быстро, но в любом случае тренды до нас доходят.
Не может быть так, чтобы весь мир ушел в VR-концерты, а мы такие — нет, ну мы нет.
Конечно, это придет и к нам, и все научатся это монетизировать. А что делать, если нет живых концертов? Отменили концерты, и люди все такие: «Да и хер с ним», и музыканты: «А, ну пойдем плитку класть»? Нет, конечно, все ищут пути выхода. Другое дело, что это произойдет не прямо сейчас, надо отработать технологию. VR-шлемы — не то же самое, что пялиться на трансляцию в ютубчике. Это абсолютное погружение, очень интересная замена реальности.
— На все это необходимо время. А у нас беда прямо сейчас, и мы к ней не готовы.
— Готовы страны, чья экономика не находится в области природных ресурсов. А что еще есть в Дании? В Швейцарии? В Корее? Корея сейчас — это технологии и культура, все понимают, что речь идет о 30% ВВП, конечно, его надо спасать.
— То есть если б у нас культура занимала такое же место, то и поддержка была бы?
— Конечно. Мы не даем вал, который сравним с валом нефти, газа, угля. Мы находимся в пределах погрешности, для страны — что мы есть, что нас нет.
Если нас нет, может быть, даже и лучше: собираются, музыку непонятную играют, а то и со сцены что-нибудь не то скажут.
Но первична, разумеется, экономика. Человек в Иркутске или Тюмени делает концерты, а рядом нефтедобыча, банковский сектор. Им помогут, а маленький иркутский промоутер пойдет класть плитку или застрелится, оттого что нет денег и нечем кормить ребенка.
