Миша Шпигов

В любом заповеднике временами появляются, а то и оседают на несколько лет оригиналы. Они не то чтобы со сдвигом, но для местного люда персонажи странные: художники, поэты, студенты, бросившие институты. У нас рекорд по оригинальности, несомненно, принадлежал Мише Шпигову. Недоучившийся студент-биолог был вынужден покинуть университет не из-за недостатка интеллекта. Наоборот, интеллекта весьма ядовитого у него хватало с избытком. Просто он не считал нужным вовремя сдавать экзамены. В Бадхызе он появился, когда ему было под сорок лет. Бомжеватого вида, с брюшком и в очках, линзы которых были необыкновенной толщины +17 диоптрий. Если в комнате на кордоне девочкам нужно было переодеться, они командовали:

Без очков он действительно был почти слепым. Жил он на самом изолированном кордоне, через который за неделю могли пройти одна-две машины, а могли и не пройти. Зарплата у младшего наблюдателя (егеря) была раза в три ниже, чем средняя зарплата по стране, которая была на уровне 100 рублей. Государство не баловало сотрудников заповедника деньгами. Старший наблюдатель получал 45 рублей, научные сотрудники — 79 или 88, заместитель директора по науке — 140, директор заповедника — 150 рублей! Наши сотрудники шутили:

Из-за нищенской зарплаты Миша внес замечательный вклад в изучение проблемы снежного человека в Средней Азии. В «Комсомольской правде» появился материал историка и социолога, кажется Поршнева, о встрече снежного человека на Памире. Эта информация заинтересовала общественность. Дело в том, что если Миша покупал с аванса или зарплаты продукты на полмесяца — хлеб и кусковой сахар — денег у него не оставалось. В частности, с нижним бельем у него была напряженка, и он обходился одной парой трусов. Кордон был безлюдный, можно было ходить нагишом, что Миша считал очень полезным для здоровья. Однажды, закинув одностволку на плечо, ремня у ружья не было, Миша решил пройтись по оврагу Кызыл-Джар. Глубокий восемнадцатикилометровый овраг впадал в огромную Ер-Ойлан-Дузскую впадину. Его борта из красноватого песчаника обрамлялись обрывами высотой метров до 70‒100, вдоль которых бегали дикие бараны и на которых гнездились сотни разных птиц. По дну оврага тянулось что-то вроде грунтовой дороги. Наблюдая за кружащими сипами, стервятниками и проносящимися со свистом белобрюхими стрижами, а то и сапсаном, Миша незаметно отошел километра на три от кордона и услышал гул поднимающейся из Ер-Ойлан-Дуза по оврагу машины. Проезд по оврагу был запрещен. Это могли быть браконьеры. Мише следовало было бы залечь за камнем, при приближении машины остановить ее и обыскать. Ложиться нагишом на землю, поросшую редкой колючей растительностью, Мише не хотелось, и он пошел дальше. Выехавшая из-за поворота водовозка, завидев Мишу, остановилась. А тот, размахивая ружьем, побежал к ним. Машина развернулась и на дикой скорости помчалась назад. Миша не солоно хлебавши направился на кордон. А вот что рассказал об этом же случае помощник бурового мастера Ковалев.

— Это он о Мишиных очках. — А в руках дубина. Явно мужик. С брюшком и коричневый, аж черный. — Загар у Шпигова был хороший. — Хорошо, что успели развернуться и рвануть. Все рессоры вдребезги разбили в этом чертовом заповеднике. Еле добрались до буровой вышки. А там даже бутылки не было в себя прийти. Больше через овраг не ездим! Этот случай получил огласку, оброс кучей подробностей. Из Ашхабада приехала журналистка написать о снежном человеке. Она никак не могла поверить, что интеллигентный Миша и есть тот самый йети. Правда, о проблеме с трусами она не знала.

Мы и Кушкинская дивизия

В штабе Кушкинской мотострелковой дивизии не то чтобы царил полный беспорядок, но и порядка не было. Командир дивизии и начальник оперативного отдела попали сюда с повышением в должности недавно, и с местными особенностями не были знакомы. Начальник штаба знал все и вся, но ему было не до службы. Он разводился с женой, которая бегала по политотделу, вопя:

А тут подоспели очередные большие маневры. Задача перед дивизией стояла обычная — выдвинуться по левобережью реки Теджен на исходные позиции против Ирана. Автострад, да и обыкновенных гравийных дорог между реками Кушкой и Тедженом не было и в помине. Дороги — колеи, накатанные по пескам, в лучшем случае подправленные грейдером. Таких дорог много, некоторые плохие, а остальные — очень плохие. Одна из дорог шла по территории заповедника. Границы заповедника были указаны на топографических картах всех масштабов, но что такое заповедник для старших офицеров, тем более только что получивших повышение! Вот они и скомандовали:

В Кушке, где женам офицеров нечем было заняться, рабочих мест не хватало, сарафанное радио работало отлично. Вы могли знать все, даже то, что еще не произошло. Так что детали маршрута разных полков мы получили за неделю до учений. К отражению оккупации заповедника армией можно было подготовиться. Прихватив с собой бутыль спирта, мы с Александром Петровичем Гармановым — шофером и лаборантом научного отдела заповедника — отправились в Кушку в железнодорожные мастерские. Там уговорились с кузнецами, чтобы они из железнодорожных костылей, которыми крепят рельсы к шпалам, сделали для нас тридцатисантиметровые острые штыри. Потом взяли ящик двадцатисантиметровых гвоздей, приготовили крепкий раствор поваренной соли и положили в него гвозди. На следующий день блестящее железо гвоздей покрылось коричневым слоем ржавчины — великолепная маскировка под сухую траву. Материальная подготовка к сражению закончилась. За два дня до начала учений военная автоинспекция (ВАИ) уже расставила по дороге из Кушки в заповедник указатели и приступила к установке указателей на территории заповедника. Алексей Афанасьевич Бащенко им не мешал. Только указал на незаконность их действий. Любого, кто знал Бащенко, такое миролюбие насторожило бы, но ваишники скрытой угрозы не заметили. Вечером на нескольких автомашинах появились офицеры дивизионного разведбата. Они хорошо читали карты и должны были проверить, как расставлены указатели. Зачем-то, может быть за джейранами, они заехали в тупиковый угол заповедника. Мы, проследовав за ними, сразу «заминировали» дорогу, по которой они проехали. Естественно, ставили мы не мины, а гвозди шляпкой вниз, так чтобы снаружи торчало острие гвоздя сантиметра на три. Таким образом, перекрыли колею и обочины дороги. Быстро выяснить, что творится с дорогами, указателями и сообщить начальству разведка не могла, так как добраться до ближайшего телефона на какой-нибудь из погранзастав было невозможно. Расстояния в Бадхызе измерялись десятками километров. Все уже армейские указатели дорог мы сняли и расставили их в обход заповедника — параллельно его южным границам, охраняемым трехсотметровыми обрывами лучше, чем Великой китайской стеной. Указатели были расставлены так, что любая следовавшая им колонна заехала бы в глухую долину под обрывы. Долину мы подготовили, не жалея гвоздей и штырей. На выезде из долины мы накатали и «заминировали» колею под обрывами с обеих сторон дороги. Расчет на то, что, посадив десяток машин на гвозди, вояки повернут назад вдоль колеи, как показали дальнейшие события, оказался верным. Тем временем Бащенко накатал колею в объезд шлагбаума у кордона Кызыл-Джар и поставил предупреждающие знаки «Заминировано», которые мы «позаимствовали» на военном полигоне в 50 км от заповедника.

Нам повезло в одном. Маршрут танкового полка дивизии был намечен не через заповедник, а по дороге пограничников, вблизи с границей с Афганистаном. Против танков средств защиты у нас не было. Наши двустволки, гвозди и штыри не устояли бы против них. Сделав свое дело, мы поспешили в Кушку. Встреча с пострадавшими на месте «минирования» не входила в наши планы. Как мы и рассчитывали, километрах в 35 от кордона Кызыл-Джар основная колонна дивизии повернула в объезд заповедника, согласно нашим указателям, прямо к «гостеприимно» подготовленной встрече. Что творилось под обрывами, мы узнали только по весьма нелитературным рассказам пострадавших вояк. Общее число машин, оставшихся без баллонов, по разным данным, было более сотни. Один батальон, ведомый старыми прапорщиками-браконьерами, знавшими дорогу в заповедник, поехал прямо на кордон Кызыл-Джар к Бащенко. Здесь встреча воинов с Бащенко была более впечатлительной. За шлагбаумом кордона Алексей Афанасьевич поставил свой мотоцикл с люлькой. Он восседал на нем, одетый в офицерский мундир со всеми боевыми наградами. Через потерянный на фронте глаз повязал повязку. На груди висел карабин. Дополняла картину черная немецкая овчарка Цыганка, гордо разместившаяся в коляске мотоцикла. Тетя Дуся, жена Бащенко, занималась во дворе цыплятами, придавая боевой обстановке домашний вид. Подъехавшим воякам Алексей Афанасьевич категорично заявил: — Дальше только через мой труп! Дорога заминирована! — Офицеры засмеялись и скомандовали: — Объезжать шлагбаум! Бедным и в голову не пришло, что именно здесь Бащенко понатыкал гвозди. Посадив несколько машин на гвозди, остановили колонну в трехстах метрах от кордона и увидели знак «Заминировано». Возвращались из заповедника как в кино — спереди шли два сапера с миноискателями, а за ними черепашьим шагом ползла колонна автомашин.

Ситуация для командования дивизии была настолько позорна, что официальных жалоб не последовало.

Про стащенных белуджей

В октябре 1960 года я и Миша Шпигов жили на кордоне Кызыл-Джар. Я наблюдал за джейранами, которых было много рядом с кордоном. В один прекрасный вечер из-за холмистой гряды Дузенкыра, тянущейся по северной границе заповедника, появилась фара. Это означало, что браконьеры выехали на охоту. Машина, судя по шуму мотора, была тяжелой. Она приближалась прямо к нашему кордону. Хамство следовало наказать! Особого желания ловить браконьеров, прямо скажем, не было. Колючая кузиния в этом районе вымахала по пояс, и бегать по ней за браконьерами не хотелось. Еще хуже было Мише с его семнадцатидиоптриевыми очками. Но охота пуще неволи! Захватив одностволки и бинокль, мы направились ловить охотников. Машина неторопливо петляла по равнине, не приближаясь к кордону более чем на 5 км. Мы шли ей все время наперерез, куда бы она ни поворачивала. Если охотники направляли фару в нашу сторону, нам приходилось падать на землю. Несколько дней потом мы вытаскивали колючки из своих тел. Мы уже вымотались, но тут машина браконьеров остановилась в нескольких сотнях метров от нас. В бинокль можно было разглядеть, что браконьеры что-то делают перед машиной при свете подфарников. Я побежал в обход, чтобы подойти к браконьерам с противоположной стороны, а более тяжелый Миша направился прямиком к ним. В темноте я осторожно подошел к машине и, увидев восьмерых браконьеров, тихим голосом сказал:

Они от неожиданности окаменели. Но один тут же вскочил и бросился наутек, но ему не повезло: он напоролся на ствол Миши, который, не видя в темноте, выставил ружье перед собой. Браконьер рухнул. Это окончательно сломало горе-охотников. Нарушителями оказались белуджи, которых в Туркмении опасались за их нрав. Двое, один из них практически незрячий, против восьмерых белуджей, это опасно! Я пошел на хитрость. Скомандовал:

Я забрал у браконьеров оружие. В задержанной нами машине оказалось 16 убитых браконьерами джейранов. Приехали на кордон рано утром. И тут-то браконьеры поняли, что их, восьмерых, задержали два человека! Морально они были подавлены и никаких попыток к освобождению не предприняли. Я сфотографировал джейранов, составил протокол задержания. Тут я услышал гул мотора подъезжающей машины. Взяв ружье, пошел к шлагбауму посмотреть, кому потребовалось ехать через заповедник. Грузовик вильнул, но шлагбаум стоял в лощинке, а потому свернуть в сторону машина не могла. В кабине сидели два явно перепуганных туркмена средних лет. Я проверил у них документы. Все в порядке. Говорят, что едут в Серахс, оружия у них нет. Незваные гости вышли из кабины размять ноги. Но что-то явно не то. Почему они испуганы? Тут один из них попытался встать у меня за спиной, чего я никогда не допускал. Пришлось пугануть его ружьем. Тщательно осмотрел кабину и кузов. Оружия, дичи или следов крови не было. — Ребята, — говорю я им, — тут браконьеры настреляли джейранов. Надо довезти их до следующего кордона. Вам все равно по дороге и себе можете взять одну тушу. И я повел их к импровизированной разделочной. Реакция приезжих была неожиданной. Они начали хохотать как сумасшедшие, хлопая друг друга по плечам. Отсмеявшись, один из них говорит:

А тут ты выходишь, руки по локоть в крови и все время в нашу сторону ружье поворачиваешь. Гости попили чаю, погрузили джейранов и повезли их на соседний кордон, где было кому их съесть. По этому случаю был составлен протокол, в котором написали, что в связи с отсутствием возможности реализовать мясо, оно было уничтожено путем закапывания в землю. В Иолотанской милиции, куда мы обратились по месту жительства пойманных браконьеров, нас встретили с удивлением: «Вы сумасшедшие? С белуджами нельзя связываться, тем более вдвоем с восемью». И рассказали нам всякие ужасы и байки. Белудж, если он не сидел в тюрьме, не найдет себе невесту. В кишлаках принято, чтобы туркменский парень перед женитьбой должен принести отцу невесты калым — выкуп. У белуджей тоже существует выкуп и в него обязательно должна входить украденная корова. Парню следует показать, что он сможет прокормить семью. Но если скот украден, например, у секретаря райкома или прокурора, достаточно барана.

Ослы

Нам поручили проводить отлов детей куланов, с тем чтобы их затем отправлять в «Зооцентр», откуда они будут поставляться в разные зоопарки мира. Куланята были маленькие, и их надо было выкармливать молоком. Нам пришла в голову хорошая идея: прибегнуть к помощи ослиц. Вблизи Кушки и заповедника ослов было мало, и наш водитель Ораз, родом из окрестностей Тахта-Базара, вызвался привезти их из тамошних колхозов. Колхозники неплохо зарабатывали на хлопке и пересели с ослов на «Москвичи», «Жигули» и мотоциклы, школьники обзавелись велосипедами. Изгнанные из аулов ослы бродили в округе. Через несколько дней Ораз доставил полтора десятка ослиц. Я отловил куланят, ослицы их приняли. Все замечательно! И тут произошел конфуз. В контору заповедника явилась делегация степенных туркменов и потребовала вернуть ослиц с ослятами или оплатить их стоимость. Колхозники запросили очень высокую цену. Оразу за каждую ослицу с осленком я уже заплатил по 25 рублей. Что делать? Выручило меня то, что туркмены знают все друг о друге, по крайней мере, в пределах одного района. Кто-то из наших мне шепнул, что дело нечисто — среди жалобщиков родной дядя Ораза. А родственник родственника, даже дальнего, в Туркмении не обидит. Я тут же пригласили всех в контору заповедника и заявил: «Ораз дважды поступил плохо. Вас обокрал и заповедник опозорил. Пишите мне жалобу. Я тоже кое-что добавлю к жалобе и сам отвезу ее прокурору. Ораз свое отсидит».

И я понял, кто родной дядя Ораза. Через два года пришла пора отправлять подросших куланят в «Зооцентр». Кормилиц-ослиц вместе с куланятами пригнали за 120 км из заповедника в г. Кушку на погрузочную железнодорожную платформу. Пол вагона был на 40‒50 см выше платформы. Пришлось сделать деревянные мостки. Для того чтобы куланы пошли в вагон, нужно было загнать туда нескольких ослиц. В Туркмении есть поговорка: «У погонщика свои планы, а у ишака — свои». Наши ишаки подниматься по мосткам отказались. Одну ослицу тянули за уши и толкали сзади четыре человека и не могли сдвинуть ее с места. Подошел А.А. Бащенко, сказал: «Отойдите». Поднялся хохот: «Ты один хочешь затащить ишачку в вагон?» Бащенко подошел к ослице, стоявшей перед открытой дверью вагона и, взяв ее за хвост, потянул назад. Она из упрямства пошла вперед и, естественно, потянула Алексея Афанасьевича в вагон. Через полминуты оба были в вагоне. Вторая ослица пошла в вагон сама, а за ней двинулись остальные. «Афанасьевич, ты как догадался, что ишачку нужно тянуть за хвост назад, чтобы она зашла в вагон?», — окружили Бащенко наши лесники.