Часть 1. Заражение и подвиг

Черное утро

Районы Вторчермет, Керамик и Химмаш прилегают к основному массиву Екатеринбурга хвостом с юга. Утром 4 апреля 1979 года в этих районах началось странное: их жители стали массово терять сознание, у людей резко повышалась температура до 40 градусов, появлялись рвота и кашель. Звонки в скорую с южной окраины города не прекращались.

Больных подбирали прямо на улице. Везли сначала в 24 больницу, но в ней быстро закончились места. Тогда решили отправлять в 20.

Главврач ГКБ № 24 Маргарита Ильенко вспоминала: «Стационара тогда у нас действительно не было, лечили в тесноте. И такой наплыв больных оказался совершенно неожиданным, часть из них мы поэтому повезли в «двадцатку». И вдруг оттуда мне звонит главный врач Яков Клипницер:

— Слушай, Ильенко, у нас тут двое «твоих» умерли…

Я опешила:

— Как? А диагноз?

— Похоже на пневмонию…

Через некоторое время — снова звонок. Клипницер:

— Маргарита Ивановна, я в панике: еще трое скончались!

— Да от чего?

— Токсическая пневмония…

Честное слово, аж пот прошиб. Ведь если эта болезнь не затянута, нет других осложнений, «накладок», то летальных исходов от пневмонии практически нет. А тут почти мгновенная, тяжелейшая форма! Причем люди умирали от странного легочного кровотечения.

Сепсис 002

Юг города моментально превратился в прокаженную зону. Автобусы проезжали его без остановок. Таксисты отказывались брать заказы на Химмаш, Керамик, Вторчермет и окрестные села.

Хотя никто не понимал, что происходит.

Раиса Смирнова работала на керамическом заводе товароведом.

— Мне было 32 года. 9 апреля я, как обычно, пошла на работу. До завода от дома было 10 минут ходьбы. После обеда вдруг стало плохо. Появилась слабость. Заметила, что у меня посинели ногти и ноги. Это же увидела Наташа Брагина, работница отдела снабжения. Она позвала нашу начальницу: «Зина, смотри!» Измерили температуру — 40. Потом, говорят, была 42. Скорая меня уже забирала без сознания.

Очнулась через неделю в городской больнице № 40. Двухместная палата, я в ней одна. Рядом — процедурная. Слышу разговор медсестер:

Я начала ворочаться, звать. Меня услышали. Медсестра прибежала, говорит: «Очнулась, слава богу».

Вкололи мне в руку какое-то лекарство. Я смотрю, а у меня вся рука изрезана пробами: врачи подбирали антибиотик. Бициллин, пеницилин — ничего не помогало.

Спустя время слышу, что в процедурной кто-то говорит: «Вакцину привезли». Медсестры побежали получать.

А потом — я не помню в красках, что было. Пришли, сделали укол. Дали капсулу: одна сторона розоватая, другая — прозрачная с белым порошком. Я выпила. Дальше день за днем становилось легче. Единственное — две недели, как очнулась, не могла ходить: ног не чувствовала.

Врачи не скрывали от меня диагноз. Сказали сразу: сибирская язва. Зато еще до выписки пришли два человека:

Конечно, я подписала.

Вслепую

Диагноз «сибирская язва» в Свердловске впервые был поставлен 10 апреля, спустя шесть дней после начала эпидемии. Бактерии были выявлены при вскрытии трупа в городской больнице № 40. До этого медики сами не понимали, с какой болезнью бороться.

Один из анестезиологов 20-й больницы вспоминал, что больным ставили подозрение на воспаление легких, но происходящее с людьми ни на какое воспаление похоже не было. «Все нарастало моментально и переходило в отек легких, больные умирали даже на искусственной вентиляции, получая огромные дозы лекарств», — рассказывал медик журналу «Урал».

Врачи, не понимая, с чем столкнулись, решались на отчаянные шаги: заведующая приемным отделением 24-й больницы Роза Газиева пыталась спасти пациентку в критическом состоянии с помощью искусственного дыхания — рот в рот. Не помогло. К таким же мерам прибегали и врачи 20-й больницы, и врачи скорой — всегда безрезультатно.

В больницах царила атмосфера страха. Главврач Ильенко вспоминала, что живые и мертвые лежали в палатах вперемешку — никто не хотел приближаться к трупам. Родные отказывались забирать тела. Ильенко пришлось мобилизовать технический персонал — плотников и слесарей: за бутылочку спирта и пять рублей они выносили мертвых из отделения.

Медперсонал 20-й больницы принял решение не возвращаться домой. Обустроили для себя места в больнице и стали ждать первых признаков заражения. Однако день ото дня у медиков никаких симптомов не проявлялось.

Сибирскую язву вычислили по счастливому стечению обстоятельств. 10 апреля патологоанатом 40-й больницы Фаина Абрамова собиралась на юбилей к коллеге. ГКБ № 40 в прием больных с южных районов еще не включилась, и ее работники жили обычной жизнью. За два часа до праздника Абрамовой позвонили из нейрохирургии: «Фаина Афанасьевна, у нас больной умер от кровоизлияния в мозг. Но очень уж быстро его скрутило. Может, аневризма мозговой артерии разорвалась. А может, грипп довел. Посмотрите, — рассказывала Абрамова спустя 30 лет «Медицинскому вестнику»***. — С головы вскрытие и начали. Аневризму не нашли. Зато обнаружили, что вся мягкая оболочка головного мозга, словно замазанная красной краской, покрыта налитыми кровью сосудиками. В памяти сразу всплыло — «Три мушкетера», кардинал Ришелье, шапочка кардинала…»

Но присутствовавшие при вскрытии врачи приняли решение — перепроверить: слишком редкое заболевание. Труп отправили в отдел особо опасных инфекций свердловской санэпидемстанции. Вскоре оттуда перезвонили: в теле умершего обнаружены сибиреязвенные бактерии.

«Работали сутками»

Определять, как именно в город попала сибирская язва, врачам было некогда: больные умирали. Собирать пациентов решили в 40-й больнице, где было оборудованное инфекционное отделение. Здесь разбили госпиталь на 500 коек.

— В полвосьмого вечера ко мне домой пришел посыльный из больницы: сказал, что нужно срочно вернуться на работу и помочь с перепрофилированием отделения, — вспоминает Алевтина Дегтярева, медсестра кардиоревматологического отделения. — Я пришла. Занялась выпиской пациентов. У нас лежали люди с пороком сердца, с болезнями суставов, с системными аутоиммунными заболеваниями. Всех их отправляли домой. Состояние здоровья позволяло, да никто и не хотел оставаться в больнице.

Вслед за выпиской начали снимать шторы, убирать лишнюю мебель, делать ширмы. К 23 часам отделение было готово.

Татьяна Серегина работала палатной медсестрой.

— Пациенты начали поступать к полуночи. Их привозили на скорой помощи к отдельному лифту, который был расположен с торца отделения. Провозили по отдельному входу, — рассказывает она. — Состояние их было тяжелым: с дыхательной недостаточностью, кашлем, кровохарканьем. А средний возраст — всего 30–40 лет. Очень много мужчин — заметно больше, чем женщин.

Серегина говорит, что у медиков не было противочумных костюмов и привычных сегодня средств защиты:

— Лечили многочисленными инъекциями: вводили антибиотики. Каждые полчаса замеряли артериальное давление. Если пациенту становилось плохо — тут же спускали его на четвертый этаж, где была развернута реанимация. Шприцы в больнице были не одноразовые — их нужно было все время кипятить, чтоб продезинфицировать. В общем, мы работали сутками. Спали в больнице, ели в столовой, которую нам оборудовали на пятом этаже. Домой я не уходила.

Одновременно в городе началась тотальная вакцинация и дезинфекция: в южных районах снимался верхний слой почвы, на котором могла осесть инфекция, улицы закатывали в асфальт, дезраствором поливали дома, дороги и деревья. Дезинфекция, к слову, привела ко второй волне заболеваний: многие рабочие не были обеспечены респираторами и надышались смертоносными бактериями.

Смертность от сибирской язвы в первые дни была высокой. Когда удалось подобрать правильное лечение, а город все-таки был продезинфицирован, количество смертей пошло на спад. Последний случай гибели от сибирской язвы в Свердловске был зафиксирован 12 июня 1979 года.

По официальным данным, эпидемия унесла жизни 64 человек, врачи и сами переболевшие называют другие цифры —

И объясняют: как минимум в первые дни всем пациентам диагностировали не сибирскую язву, а другие заболевания.

Часть 2. Откуда ветер дует

Зараженное мясо

12 апреля, спустя восемь дней с начала эпидемии, в Свердловск прибыл главный инфекционист Минздрава СССР Владимир Никифоров. Вместе с главным государственным санитарным врачом Петром Бургасовым они собрали на закрытое совещание патологоанатомов и судмедэкспертов, проводивших вскрытия инфицированных. Московские гости объявили свердловским медикам: диагноз поставлен правильно — в городе действительно сибирская язва. Источник бедствия — мясо зараженного скота.

Подробностей объяснять никто не стал. Патологоанатом Фаина Абрамова позже призналась, что просто поверила в эту версию. А ее коллега Татьяна Козак хотя и отметила про себя, что в «версии с мясом» много странного (например, не пищевой, а воздушно-капельный путь заражения), спорить не решилась.

Позже Петр Бургасов объяснил: весной 1979 года падеж скота от сибирской язвы был зафиксирован в 12 подворьях села Абрамово Сысертского района (60 километров от Екатеринбурга). В тот год в Свердловской области, утверждал он, ощущалась острая нехватка кормов, и крестьяне стали добавлять в корма костную муку, которая из-за нарушений технологии производства оказалась зараженной спорами сибирской язвы.

«Заболевания скота нарушили «психологию крестьянина», который, не дожидаясь падежа животного, забивал его тайком от ветнадзора и, пользуясь исключительным дефицитом мяса в городе, вывозил его для продажи, — свидетельствовал Бургасов (цитата по журналу «Урал»). — Чкаловский район Свердловска является воротами подвоза продуктов из южных районов области, поэтому первыми «обогащались» такими покупками жители этого района. <…> Приближались первомайские праздники, и нетрудно представить, что заготовка «случайного» мяса в семьях, обеспеченных холодильниками, приняла широкие масштабы».

Главный санитарный врач приводил конкретный пример: «Следователь прокуратуры Орджоникидзевского района г. Свердловска В.Н. Коротаев издал 16 мая 1979 года постановление по уголовному делу № 409806, возбужденному по фактам заболевания отдельных граждан и животных в Чкаловском районе г. Свердловска сибирской язвой. Суть документа следующая:

Какое именно наказание определили гражданке Гориной (и была ли она вообще, и осталась ли она жива после болезни) — неизвестно. Однако для поддержки официальной версии в Свердловске было организовано уничтожение всего ввозимого в город мяса. Милиция отлавливала и убивала бродячих собак. Газета «Уральский рабочий» писала: «В Свердловске и области участились случаи заболевания скота. В колхоз был завезен низкокачественный корм для коров. Администрация города убедительно просит всех свердловчан воздержаться от приобретения мяса в «случайных местах», в том числе на рынках».

Версия о зараженном мясе оставалась официальной на протяжении многих лет. Пока в мае 1992 года в интервью «Комсомольской правде» Борис Ельцин не сообщил:

В 2006 году в беседе с «Московским комсомольцем» неправдивость официальной советской версии признал и Петр Бургасов. «Все вокруг уверяли, что дело в зараженной говядине, но я-то знал, что это не так — ведь при термообработке возбудитель уничтожается. И тем не менее Ельцину Борису — он был тогда 1-м секретарем обкома — я сказал: да, из-за мяса».

В том же интервью Бургасов признался, что СССР, несмотря на ратификацию Конвенции о запрещении разработки бактериологического оружия от 1972 года, к 1979 году продолжал его разрабатывать.

«Да, мы создавали бактериологическое оружие: рецептуры сибирской язвы, легочной чумы, оспы, ботулинического токсина. Но только для того, чтобы разработать вакцину против них. Нельзя же защищать танк от снарядов, не испытав сталь на пробивную мощность. <…> Да, боялись, что американцы используют против нас бакоружие».

Все существующие сегодня версии трагедии (официальные документы до сих пор засекречены) свидетельствуют, что

Свердловск-19

Военный городок № 19 располагается прямо у объездной дороги, отделяющей Вторчермет, Керамик и Химмаш от основного массива города.

В советское время городок считался секретным. В 200 метрах от него располагался другой военный городок — Свердловск-32, мотострелковая часть.

«В начале апреля мне стали докладывать, что умерло несколько солдат и офицеров запаса, проходивших сборы в 32-м военном городке, — рассказывал в 2008 году бывший замначальника Особого отдела КГБ по Уральскому военному округу Андрей Миронюк. — Недели две мы отрабатывали различные версии: скот, питание, сырье для заводов и так далее. Я попросил у начальника 19-го городка, который находится по соседству с 32-м и где имелась военная лаборатория, карту направления ветров, дувших в те дни со стороны этого объекта. Мне ее дали. Я решил перепроверить данные и запросил аналогичные сведения в аэропорту «Кольцово». Обнаружились существенные расхождения. Тогда мы создали оперативные группы и пошли следующим путем: подробно опросили родственников умерших буквально по часам и минутам, с конкретной привязкой к местности отметили на карте те места, в которых находились погибшие.

По словам Миронюка, ЧП произошло из-за халатности персонала военной лаборатории: один из сотрудников, начав работу, не включил защитные механизмы.

«В результате резко повысилось давление на «рубашку» вентиляционной системы, фильтр лопнул и выпустил на волю смертоносные споры сибирской язвы. Они разлетелись веером по территории, на которой впоследствии начали гибнуть невинные люди. Жертвами стали те, кто рано утром спешил в городок на сборы, на работу, учебу, кто был на балконе, на улице и так далее. Дело ученых решать: было ли то бактериологическое оружие или что-то еще. Мы же знали точно, что источник заразы — военная лаборатория, и ее руководство пыталось скрыть этот факт. Лишь после того, как их приперли к стенке, специалисты сознались.

Другую версию выдвинул бывший руководитель экологического отдела Управления благоустройства администрации Екатеринбурга Сергей Волков. По его словам, в транспортном тоннеле военной лаборатории 19-го городка произошел взрыв кассеты боеприпаса.

«Больные умирали через час-полтора после госпитализации, — вспоминал в интервью «Медицинскому вестнику» заведующий приемным отделением ГКБ № 40 Яков Миллер.**** — Они могли спокойно лежать, даже ходить по отделению, и вдруг наступала одышка, начиналось кровохарканье и, максимум через три часа от момента поступления и не более суток от момента заболевания, человек умирал. Так что, истории болезни были тоненькие, и их очень быстро изымали компетентные органы. <…> К нам был приставлен «врач в погонах», мой однокурсник по Свердловскому государственному мединституту Михаил Романов. Он со всеми беседовал, обо всем выспрашивал и был с нами рядом полный рабочий день.

В разговоре с «Новой газетой» медсестры городской больницы № 40 рассказывали, что для «контролировавших процесс лечения» сотрудников КГБ в больнице была выделена отдельная палата.

Эпилог. Не признавать

В 2015 году у переболевшей сибирской язвой работницы керамического завода Раисы Смирновой истек срок подписки о неразглашении. Она подала на Минобороны в суд, требуя компенсации морального вреда в размере 6 миллионов рублей.

— До 32 лет я ни разу в больницах не была. А затем каждый год по два-три раза… И проблемы всегда с легкими: чуть простудишься — сразу уходит в воспаление легких, в пневмонию. Уже несколько лет выхожу на улицу только в медицинской маске, — говорит она.

Представитель военного ведомства Марина Янченко на суде указывала, что понятие морального вреда впервые было введено в законодательство СССР в 1991 году.

Представитель свердловского минздрава Соколов на суд не пришел, заявив в отзыве на иск, что Смирнова не представила документов, которые бы подтверждали, что она действительно болела сибирской язвой.

Раиса Смирнова надеется дожить до момента, когда гриф секретности с документов о сибирской язве будет снят. Тогда она подаст в суд во второй раз.