Не надо тут никаких раскрашенных картинок, не надо и клипов, нарезанных из художественных фильмов, где статные офицеры в эффектных мундирах танцуют с дамами в пышных юбках. Ничего этого тут не надо, а пусть будет только его лицо. Только это напряженное, замкнутое лицо и круглые очки в роговой оправе.
Что-то тревожное, в высшей степени тревожное во взгляде, как будто он видит в левом нижнем углу за рамкой кадра приближающийся к нему неизреченный, мучительный ужас.
Кто там идет? Сталин ли подходит к нему в мягких своих сапогах, попыхивая трубкой?
Само время в обличии энкаведешника, который сейчас сделает насмешливо-вежливый жест, приглашая в чёрную машину?
Сталин, пришедший во время фестиваля советской музыки на представление его оперы «Леди Макбет Мценского уезда», не захотел с ним говорить, а упыри Молотов, Жданов и Микоян в одинаковых френчах встали посреди оперы и демонстративно ушли из правительственной ложи. На сохранившейся до сих пор вырезанной из «Правды», пожелтевшей статье «Сумбур вместо музыки» есть отметки Шостаковича. Все это значило, что следует ждать чёрной машины с Лубянки. Она не приехала за композитором, но он ее ждал.
Как меняет человека долговременное ожидание ночного визита тех, кому нельзя не открыть дверь? Что делается с его лицом, взглядом? Как костенеет его душа? Это фото многое объясняет.
Вальс написан в 1938 году, в том самом, когда днём на процессах людей называли жабами и пауками и убивали их по ночам, а пятна крови на полу смывали водой из цинкового ведра. Он издевательски прекрасен в эпоху хруста душ и костей, скрежета машин и зубов, в эпоху комсомольских песен с лопатами в руках и искренних доносов.
