— Мы работаем спокойно. Без истерии. Как принимали своих экстренных пациентов, так и принимаем. Госпитализируем, ежедневно оказываем помощь. Все в обычном режиме, только с учетом дополнительных мер безопасности. Риски сейчас выросли, это все понимают, поэтому при необходимости обследуем и пациентов, и сотрудников.

Нам не страшно. Страх — это иррациональное чувство. Нужно действовать разумно. Просто думать головой, прибегать к простым мерам безопасности.

Когда пациенту помогает лечение, и он, бывает такое, меняется на глазах даже внешне, — такого удовлетворения от работы ни на что не променяешь.

У нас большинство пациентов возрастные. Если привозят молодых, то, значит, тяжелый больной. Бывает, стариков привозят очень неухоженными, и наши санитарочки их здесь отмывают, обрабатывают пролежни, с которыми они из дома приезжают.

Кого бы нам ни привезли, мы должны помочь. Наши эмоции — это не для пациентов, это мы в ординаторской можем выразить. Да, есть люди, которые нам хамят, но при этом они могут быть тяжелыми больными. Мы для всех должны и делаем все необходимое. Иногда мы не соответствуем ожиданиям: некоторые же заранее убеждены, как именно их нужно лечить.

Тяжело бывает не от сложности пациента, а от разговора с ним и особенно с его родственниками. Негатива по отношению к нам с каждым годом все больше, и особенно к сестрам, санитаркам, они ведь больше времени проводят рядом с больным.

Во всех медицинских интернет-сообществах не зря критикуют слово «медуслуги». Мы не обслуживаем, мы лечим. Иногда люди не понимают, что мы действуем во благо больного.

Например, бывает, его нужно зафиксировать, чтобы не вырвал катетер, потому что удаление центрального венозного катетера может привести к смерти, а пациент беспокойный, иногда и с ментальными возрастными нарушениями. Родственники возмущаются, мы объясняем. Человек приходит с агрессией, а уходит спокойным.

Есть пациенты, которые не выполняют наши рекомендации, потому что привыкли пить определенные таблетки, хотя они давно перестали помогать.

И когда возвращаются к нам с ухудшением через некоторое время после выписки, обидно бывает: мы ведь затрачиваем силы, чтобы помочь, а наши усилия пациент сводит на нет. Не понимая, что госпитализация укорачивает жизнь, это доказано исследованиями, и один из критериев успешности терапии — частота госпитализации. Чем эффективнее лечение, тем они реже. Но пациенты не всегда верят.

Да, часто привозят в запущенном состоянии, потому что амбулаторная помощь стала труднодоступна. Записаться на прием к врачу сложно, об этом говорят пациенты. При этом врачи поликлиник загружены и перегружены парамедицинскими обязательствами, им очень тяжело, нагрузка увеличивается, а время контакта с пациентом уменьшается.

Среднего медперсонала остро не хватает. Есть новые технологии лечения хронической сердечно-сосудистой недостаточности, и они предусматривают массу функций, которые могут быть возложены на сестер. Но сестер катастрофически не хватает. Да и врачей на участках тоже.

Мы проводим семинары для докторов, приглашаем профессоров из центральных вузов, готовы знакомить коллег с современными схемами лечения. Кардиология сейчас очень быстро развивается, много нового. Но у людей просто нет времени все это изучать.

У нас тоже бывают очень высокие нагрузки, когда привозят людей, которые могли бы лечиться дома, но предпочитают вызвать скорую. А фельдшер скорой боится взять на себя ответственность и отказать в госпитализации. Проще привезти к нам. Медики стали бояться — их затравили.

В лучшем случае уходят в платную медицину или в специальности, где рисков меньше. У нас нет защиты. Я считаю, что назрело страхование нашей ответственности, как страхуют свою ответственность автомобилисты, потому что врачебная ошибка не бывает умышленной.

Сейчас создан специальный отдел по расследованию врачебных ошибок в Следственном комитете. Я думаю, как раз это серьезная ошибка общества.

У пациента и его близких и раньше была возможность обращаться в правоохранительные органы, но такие специально организованные структуры заточены на показатели. А по отношению к врачам — и так в обществе давно обвинительный уклон. Когда людей начинают таскать на допросы, случаются и сосудистые катастрофы, и тяжелые заболевания, и уходы из профессии.

Найти недочет в истории болезни при желании можно почти везде: есть масса заболеваний, по которым не разработаны стандарты лечения. А есть те, по которым российские стандарты не соответствуют европейским рекомендациям: стандарты очень медленно меняются, а медицина развивается быстро. И мы должны работать так, как принято во всей Европе. В итоге тот, кто стоит на переднем крае и кто все честно делает для пациента, — он и подвергается преследованию.

Молодые с трудом удерживаются в профессии. В первые годы работы врач может получать меньше медсестры, нужно брать много дежурств, чтобы как-то прожить. А нагрузка и так огромная.

И этот перегруз дает не только большое напряжение, ты еще и боишься что-то не доделать.

У нас все перфекционисты в отделении. Хотя это и помогает. У нас такой коллектив прекрасный, все учатся, все заинтересованы, чтобы мы новые виды помощи развивали, и все готовы помочь и выслушать. Это очень помогает. Да и просто интересно: медицина — очень интересная профессия, очень! Сложный случай, нетипичный — это и вызов, и возможность учиться. И когда получается помочь человеку, ты счастлив.

Риски? Да, все мы понимаем, что потенциально можем заразиться. Ну работа у нас такая. Особенность профессии.