СюжетыКультура

«Мы создали себе воображаемый Лондон»

Глава из книги Александра Кушнира «Майк Науменко. Бегство из зоопарка» к 65-летнему юбилею музыканта

Этот материал вышел в номере № 42 от 20 апреля 2020
Читать
«Мы создали себе воображаемый Лондон»
Майк. Фото: Всеволод Арашкевич, 1983 г.
Книга выйдет в издательстве «Выргород»
Книга выйдет в издательстве «Выргород»

В конце 70-х Майк старательно исполнял роль рок-звезды: то на летних танцплощадках с приятелями из «Капитального ремонта», то в составе «Группировки имени Чака Берри».

«Некоторое время я играл с “Аквариумом” электрическую рок-н-рольную программу в качестве лидер-гитариста, — рассказывал он позднее. — Мы ярко одевались и накладывали на лицо килограммы грима. Это был кондовый, несколько запоздалый глэм-рок».

«Когда “Аквариум” играл на танцах, их программа состояла из классических рок-н-роллов, — вспоминала впоследствии Таня Апраксина. — Борис и Майк у одного микрофона представляли собой великолепную, просто незабываемую пару».

«Нам очень повезло, что в 70-х создалось рок-н-рольное поле в Петербурге, — говорил спустя тридцать лет Гребенщиков. — Помню, как мы с Майком с восьми утра перевозили какие-то колонки и таскали какие-то ящики. Темно было, мы едем вдвоем и обсуждаем ситуацию. И сходимся на том, что это и есть настоящая жизнь».

«Мы могли получать двадцать рублей за концерт, но какие это были двадцать рублей! И какой это был концерт!»

«Все было стопроцентно настоящее — мы создали себе воображаемый Лондон, и он в полный рост окупался».

Вибрации эпохи ощущались ими настолько сильно, что каждый новый опус оказывался шедевром. В течение 1979 года Гребенщиков написал «Мой друг музыкант» и «Держаться корней», а Науменко — «Старые раны» и «Я возвращаюсь домой»:

К грязным полам и немытой посуде, к холодным простыням и увядшим цветам

Я возвращаюсь домой — к холодным сарделькам и яйцам вкрутую, к пустым бутылкам и разбитым пластинкам — домой.

«Гитару Майк с собой не таскал, — объяснял мне впоследствии Иша. — Это было совершенно не его амплуа — при первом удобном случае показывать песни. Вот если сложилось так, он мог немного поиграть. К примеру, песню “Злые ангелы осени” исполнил всего несколько раз, она так и осталась незаписанной. Как-то мы шли в легкой обуви и, заболтавшись, ступили ногами в лужу, подернутую льдом. И Майк говорит: “Ну, что, теперь ты понимаешь, что мы живем в мире, где так мало тепла и так много зла?” Это была скрытая цитата из песни “Злые ангелы осени”. И я ему ответил: “Знаешь, я всегда подозревал что-то подобное”».

Холодно было не только Майку с Ишей, но и Гребенщикову.

Молодой супруг, рассорившись с тещей, снимал комнату на Каменном острове, — в ладно сложенном из бревен двухэтажном доме, где до этого проживал переводчик Андрей Фалалеев.

Еще до эмиграции Андрея в Америку этот памятник деревянного зодчества превратился в музыкальный притон. В разные годы тут проживали Сева Гаккель, Юра Ильченко и будущий саксофонист «Поп-механики» Владимир Болучевский. Все они обитали на втором этаже частного дома с камином и картинами. Этот заповедный теремок стоял на отшибе 18-й Березовой аллеи — как неприступная крепость среди огороженных бетонными заборами правительственных дач.

«Дед Андрея Фалалеева был адвокатом, который оказал неоценимую услугу Ленину, — рассказывал Гаккель. — И вождь мирового пролетариата подписал мандат, согласно которому дом на Каменном острове навечно оставался за этой семьей… Он отапливался дровами, и в комнате, которую снимал Борис, было холодно. Гребенщиков топил с неохотой, поэтому пока не потеплело, мы там редко бывали. Но к весне мы все постепенно перекочевали туда, и жизнь активизировалась».

На первом этаже обитала глухая старушка, которая позволяла музыкантам делать все что душе угодно.

Они катались на хозяйском ослике и утверждали, что с крыши избушки видны край земли и хобот слона, на котором она покоится. Или член черепахи — все зависело от космогонической теории, которой придерживался наблюдатель.

Фото: Андрей Вилли Усов, май 1978
Фото: Андрей Вилли Усов, май 1978

Там часто бывали Майк, Марат и «святой человек» Вилли Усов, сохранивший фотографии этой несуществующей ныне планеты. Ему удалось зафиксировать мир, совершенно не пересекавшийся с окружавшим музыкантов социумом. Словно рядом не унылые коммуналки и дворы-колодцы, а лондонский клуб Маrquee, где ночи напролет отвязные группы вовсю нарезают рок-н-роллы.

Почти весь 1979 год Борис, Майк, Гаккель и Фан пытались репетировать в этом «штабе мировой революции». Именно в доме Фалалеева впервые прозвучала композиция Death of King Arthur, через несколько месяцев взорвавшая рок-фестиваль в Тбилиси. Но в основном это были тусовки с друзьями, подругами, иностранными студентами, а также дикие игры в «военный фрисби».

«В семидесятых фрисби оказался необычайно популярным, — вспоминал Марат Айрапетян. — Стоило нам оказаться на небольшом куске свободного пространства, как тут же кто-то доставал летающий диск. На Каменном острове было принято или пить, или еще хуже — курить. И вот, после очередного веселья с подачи Фана простой обмен дисками превратился в состязание со странной целью — врезать фрисби партнеру по голове. Потом добавилась беготня по всему парку с выскакиванием из кустов и метанием летающей пластмассы прямо в голову. При этом пьяные и обкуренные участники веселились до упаду».

Жилище Гребенщикова представляло собой кипящий котел, где водилось много рыбы, и вся она круглосуточно хохотала.

«Там можно было делать абсолютно все, — рассказывал Вилли Усов. — Как будто никакой советской власти не существовало вообще и никогда».

Публикуется впервые. Майк и музыканты «Аквариума» в ЦДХ, декабрь 1986 г.
Публикуется впервые. Майк и музыканты «Аквариума» в ЦДХ, декабрь 1986 г.

А у Майка в этот период продолжала бурлить личная жизнь. Его отношения с Таней Дадоновой плавно завершились, поскольку Мадам овладело внезапное желание к перемене мест. Она вышла замуж за работающего в СССР строителя из Западного Берлина и перебралась с ним в Москву.

В свою очередь, у Науменко случился бурный роман с другой Таней — Апраксиной, которая недавно развелась с мужем, — к слову, соавтором песни «Аквариума» «Десять стрел».

Сева Гаккель вспоминает: «Мы с Людой Шурыгиной, Майком и Таней Апраксиной рванули в Прибалтику и доехали до Вильнюса, встречаясь где-то в Даугавпилсе. Помню, как всей компанией мы сидели на берегу реки Неман и пили какое-то литовское вино».

«Когда мы с Майком отправились в дорогу по шоссе 21, он уже чувствовал себя бывалым стопщиком, — замечала Таня Апраксина. — Переночевав в норе, которую Майк выкопал в стогу сена, мы пересеклись, как было запланировано, с Севой и Людой уже на прибалтийской стороне. Вчетвером добрались до Вильнюса, где провели остаток дня и ночь».

Прогуливаясь по улочкам литовской столицы, Науменко делился с Апраксиной планами. В частности — о том, что хочет написать песню «про дрянь» — в стиле одной из композиций Лу Рида. Несколько месяцев ломал голову, какой предмет роскоши поместить в текст там, где спустя некоторое время появится слово «пальто» («Ты продала мою гитару и купила себе пальто»).

Майк хотел, чтобы в этой песне обязательно присутствовали «духИ», но, к своему разочарованию, так и не смог подобрать рифму к этому слову.

Рассказывал об этом милом казусе с легкой грустью.

На обратной дороге не обошлось без приключений. Машина сломалась, и водитель высадил путешественников посреди поля, на котором не было ни сена, ни соломы. Где-то вдалеке Майк увидел странного вида индустриальный забор, а в нем обнаружил небольшую щель, которая привела путников на территорию заброшенного рабочего общежития.

«Нам разрешили провести ночь в большой комнате с множеством пустых кроватей — при условии, что мы не будем зажигать свет, — вспоминала Апраксина. — Чудом там нашелся большой старый радиоприемник. Майк пришел в восторг и быстро отыскал на коротких волнах симпатичную западную музыку. Не ту, конечно, какую он сам бы выбрал, но в нашем случае любая мелодия равнялась ангельскому пению. Такие сигналы были способны все преобразить».

По возвращении домой ход личной истории для Науменко неумолимо ускорился. Его продолжало не по-детски лихорадить. Поиски новых смыслов проходили предельно остро — как для музыканта, так и для окружавших его дам.

«Возникновение нашей с Майком романтической истории — невероятно сложной и при зашкаливающих температурах — было шокирующим сюрпризом для нас обоих, — признавалась Апраксина. — Его переживания стали оформляться в песни только тогда, когда возникли первые предвестники разрыва — болезненного и надолго затянувшегося… После того как очередные телефонные излияния Майка свалили меня в реальный обморок, я перестала отвечать на его звонки и письма, решив, что отсутствие контакта поможет ему скорее справиться с ударом и встать на ноги».

Крайне напряженный разрыв Майка с хозяйкой Апраксина дворца длился не один месяц. Вдобавок ко всему с наступлением весны у Майка «открылись старые раны», и он решил прогуляться в Москву — немного отвлечься и заодно проведать Таню Дадонову, наивно полагая, что ее немецкий муж будет несказанно рад этой встрече.

В качестве моральной поддержки Науменко взял с собой Ишу, его одноклассника Сашу Бицкого и несколько бутылок «Стрелецкой». Для солидности друзья решили ехать не автостопом, а купив места в сидячем вагоне. Но поездка получилась, мягко говоря, странной.

К весне 1980 года волшебница Таня сменила несколько адресов, и в поисках ее нового жилища питерскому десанту пришлось заночевать прямо на вокзале. Финансы быстро закончились, и Иша был вынужден звонить друзьям — с просьбой выслать денежный перевод.

Когда же Майку все-таки удалось разыскать бывшую подругу, выяснилось, что она немного беременна. Встреча в присутствии обкуренного мужа получилась нервной и скомканной.

Возвращение из предолимпийской Москвы в дождливый Ленинград оказалось непростым — и эмоционально, и физически. Через несколько дней обессиленный Майк исчез со всех радаров.

Кит Ричардc однажды заметил, что лучшие произведения создаются в наиболее трудные времена. Пикассо написал «Гернику» под впечатлением от уничтожения испанского города немецкой авиацией, трагедию «Эдип» Вольтер сочинил в тюрьме, а Вийон создал свой шедевр «Завещание», когда ожидал смертную казнь. Раздираемый внутренними демонами Майк вынырнул на поверхность через месяц совершенно другим человеком. С новым мировоззрением и новыми хитами: «Пригородным блюзом», «Сладкой N», пронзительным Blues de Moscou и крайне жесткой композицией «Дрянь». После этих безысходных манифестов его жизнь не могла оставаться прежней.

Говорят, что первым был написан «Пригородный блюз», — когда Майк «сидел в халате и созерцал какую-то гадость по телевизору». За вечер он создал отчаянный монолог аутсайдера, глазами которого описывается повседневное безумие, творящееся в его квартире.

Неизвестно, сколько лечебного зелья было израсходовано поэтом, но, если провести экспертизу рукописи, несложно увидеть, что

ближе к финалу строчки становились все кривее, а автор — все пьянее:

Двадцать лет, как бред Двадцать бед один ответ Хочется курить, но не осталось папирос Я боюсь жить, наверное, я трус Денег нет, зато есть пригородный блюз.

От такой скотской жизни у Майка наконец-то поперло вдохновение. Причем настолько мощно, что на сон и еду времени уже не оставалось. Буквально через несколько дней, «вдумчиво опохмелившись», он написал панк-боевик Blues de Moscou — в активном соавторстве с Ишей Петровским.

«Майк быстро придумал размер будущего текста, после чего мы надолго задумались над первой строчкой, — вспоминал Иша спустя тридцать лет. — Наконец у меня родилось: “Здесь нас никто не любит”. “Да, — согласился Майк, — и мы не любим их. Кстати, это может быть уже вторая строчка”. В следующие час-полтора, показавшиеся нам мучительно долгими, сложился и остальной текст… Свое сочинение мы первоначально назвали “Блюз с подробным и обстоятельным описанием того, как Майк и Иша обломались в Москве в марте 1980 года”. Перечитав его заново, мы были несколько удивлены тем, что у нас получилось».

Следующими стали песни «Дрянь» и «Сладкая N»:

И дамы были довольно любезны И одна из них пыталась захватить меня в плен А я молчал, пень пнем, и думал С кем и где ты провела эту ночь, моя Сладкая N?

Спустя годы критики уже и не пытаются оспаривать автобиографический характер этих композиций. Но сам Майк тщательно ретушировал свою музу, утверждая в интервью, что героиня этих антифеминистских гимнов — собирательный образ. Полумифическая фигура — как Sweet Jane у Лу Рида или «Прекрасная незнакомка» у Блока.

«Я прекрасно знал, кому посвящена та или иная песня, — поведал в интервью 1992 года Михаил «Фан» Васильев. — Сладкая N — была такая девушка, которая сейчас, по-моему, в Москву переехала. С песней “Дрянь” более сложная история. Она посвящена подружке моей жены. Это были две девушки, с которыми мы часто оттягивались в Апраксином переулке. Потом я женился на Зине Васильевой, а Майк вот песню написал».

Одним из первых слушателей «Дряни», гитарный рифф для которой был позаимствован у Марка Болана, а текст оказался похож на песню Лу Рида Dirt (You’re just dirt… That’s the only word that hurt), оказался счастливчик Иша. Как гласит история, приблизительно в апреле 1980 года на его посту вневедомственной охраны раздался звонок. «Гнусавым голосом Майк зачитал мне текст и спросил: “Ну как?” — видимо, не сомневаясь в успехе, — с улыбкой вспоминал Игорь Петровский. — “Зашибись, — восторженно ответил я”. —

«“Так все мерзко и безыскусно, очень гадкие и некрасивые рифмы…”

“Вот и мне так кажется, — с какой-то детской радостью отозвался Майк. — Гадом буду, но это — хит!”

Затем я услышал, как на другом конце провода льется в стакан вино».

«Вспоминаю вечер, когда мы сидим у Майка на кухне, и он поет “Дрянь”, только что написанную, — рассказывал Гребенщиков. — И нет ощущения, что мы находимся в какой-то рок-н-рольной провинции. Что ТАМ они умеют, а мы не умеем — ни фига! Тот комплекс, которым страдало большинство наших рок-музыкантов, — у них там “фузз”, “квак”, обработка звука, — нам это было не нужно. Это были второстепенные детали, а только это ощущение и было правильным. Что если ты написал правильную песню, правильно ее спел один раз — все! Остальное уже должно прикладываться!»

Незадолго до описываемых событий Науменко халтурил в Домбае. Там он вместе с приятелями-музыкантами вел дискотеки на горнолыжном курорте. И в один из зимних дней 1980 года неожиданно встретил одноклассника Диму Калашника. «Стояла изумительная солнечная погода, и вокруг было ослепительно-голубое небо, — вспоминает Калашник. — Мы сидели на лавочке и молчали… Чтобы не вспугнуть ощущение тишины ледников и ослепительных пейзажей молодых гор. И вдруг Миша негромко говорит: «Дима, а если бы сейчас прилетел ангел и спросил тебя: “Ты доволен жизнью, которую прожил?” Что бы ты ему ответил?» Я подумал и честно признался: “Наверное, нет”. Мой школьный друг улыбнулся и уверенно заявил: “А я бы ответил, что жизнью доволен полностью”. Он сказал это, как жирную точку поставил».

анонс
 
18 апреля Александр Кушнир прочтет главы из новой книги в рамках онлайн-акции «Ельцин Центра» и ответит на вопросы зрителей.
Александр Кушнир. Фото из личного архива
Александр Кушнир. Фото из личного архива
shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow