Петербуржец в пятом поколении Владимир Гольбрайх с утра — серьезный человек, научный сотрудник Социологического института РАН. А по вечерам он заводит виртуальную машину времени и бродит по улочкам и дворам любимого города прошлых веков. Фото Петербурга до 1991 года он выискивает на сайтах исторической фотографии и архивов или в тематических группах в социальных сетях. И делится находками на своей страничке в фейсбуке. За шесть лет чисто петербургского хобби у Владимира появились единомышленники — они вместе радуются, узнают на фото родственников, вспоминают, ищут факты о попавших в кадр свидетельствах истории. «Новая» расспросила Владимира Гольбрайха о его отношениях с Петербургом.

Век.Не знаю, что это — ностальгия, не ностальгия? Но я смотрю на фото Екатерининского садика начала XX века: дворник что-то метет, рядом городовой, мимо проходят люди. Так и тянет прыгнуть в машину времени и пройти по Невскому проспекту 1910 года! Буквально хочется влезть в фотографию, пробежаться немного, часик, и опять вынырнуть. Так любопытно посмотреть, как это было. Что бы я почувствовал? Заинтересовался? Ужаснулся? Захотел остаться или сбежать?

Факты.Удивительно: на Невском всегда было не протолкнуться! Поразила фотография, года 1914-го, снятая из ателье Карла Буллы: там настоящая пробка из экипажей извозчиков, а еще конки, толпы пешеходов! И контраст: фото времен Гражданской войны, 1918–1921 годы, Клинский проспект, мои родные места: женщина покупает молоко.

Споры.Не ожидал, что люди так живо начнут откликаться и даже бурно спорить о фото 60-х: вот у Елисеевского стоит мужчина, читает «Ленинградскую правду», рядом жена и ребенок. И что вы думаете? Обсудили все: от «постановочное это фото или нет» до «а что он ищет на последней полосе — спортлото или программку?

Находки.К фотографии из 50-х годов у Аничкова моста кто-то написал: «Это мой дядя с женой!» На другом фото один человек узнал свою маму, еще подростком… Люди задаются вопросами: «А куда делась ограда сада Зимнего дворца?» (фото 1903 года). Кто-то вспоминает, глядя на цирк из 1982 года: «А напротив, в сторожке Симеоновской церкви, моя бабушка работает сторожем…» Или под фото Могилевского моста 87-го года пишут: «В это время здесь, в храме (Свято-Исидоровской церкви. — Ред.), располагался живописно-оформительский комбинат Худфонда, производивший огромные портреты вождей». Ему вторят: «Я тоже тут был», «И мои родители там работали — они оба мухинцы».

ГАИ.Вот угол Невского и Лиговского, 61-й год. И комментарий: «Видите на здании эркер? Это не квартира. Это был опорный пункт ГАИ. Когда я училась в 8-м классе, мне мама сшила синее (ужасное) пальто, а бабушка подарила жуткую белую шапку. Во всем этом я ходила в музыкальную школу со скрипкой, и это была душевная травма. Передвигаться я старалась быстро, чтобы никто не заметил. И вот на этом самом перекрестке я решила рвануть — побыстрее перейти Невский. Добежала почти до середины… и тут из рупора этой будки дядька гаишник на всю площадь: «Девочка в синем пальто и белой шапке со скрипкой! Вернитесь на тротуар!» И абсолютно все обернулись и посмотрели на меня… Господи! Я чуть не умерла! Ужас-ужас. А сейчас — смешно».

Сад. 70-е, Александровский сад. Посыпались воспоминания: «Горка в виде слоника… в детстве мне они больше всего нравились»; «Место называлось Пыльник»; «Мой детский сад именно там гулял в 70-е!» «Тут прошло раннее детство, от горок, качелей и велосипеда до запуска корабликов и модели подлодки в фонтане — последняя застряла летом в центре фонтана в камнях, пришлось идти за ней по пояс в воде».

Двор.Мы жили на Московском, на Техноложке. Район моего детства — от Загородного до Обводного, от Московского до Рузовской. Двор был проходной и специфический: по одну сторону — овощной магазин, по другую — винный. Идешь в школу — неизменная картина: на ящиках сидят люди с бутылками. Сейчас ни ящиков, ни бутылок нет. Гаражи снесли. А в остальном ничего не изменилось. И все тот же запах кошек! Закроешь глаза — и проваливаешься в 82-й год.

Район.Наши окна выходили на Московский проспект. Был смешной случай, папа рассказывал. Лето, мы на даче, а к нему приятель приехал. Жарко. Спят, распахнув окна. Едет троллейбус, и с улицы доносится: «Следующая остановка улица Можайская!» Друг как вскочит — испугался, что проспал остановку!

Детство. Говорят: дворовое детство, дворовое детство! А у нас и гулять-то особо негде было, уж точно не во дворе! Мы с друзьями тусовались в саду «Олимпия». Однажды там на нас устроили облаву дружинники. Мы играли в ножички — когда перочинный ножик в землю бросают. Мимо шел патруль ДНД: «Прекратите!» Мы ноль внимания, тогда они буквально взяли нас в окружение, поймали, сдали родителям. Такая была история гордости нашего 5-го класса.

Коммуналка. Отдельная квартира была диковинкой, только у одного одноклассника имелась. Мы с родителями жили в небольшой коммуналке — одна соседка с дочкой и еще сосед — то жил, то нет. До 82-го года у нас не было горячей воды, и мылись мы у бабушки, в коммуналке на углу Английского пр. и наб. Фонтанки. Однажды я побывал в гостях у друга и на всю жизнь запомнил огромный коммунальный коридор, как в кино показывают: хоть на велосипеде катайся!

Блокада.В блокаду маме было четыре года, воспоминания смутные, а бабушка ничего не рассказывала, а может, я тогда не спрашивал. Она умерла, мне 12 лет было. В первую блокадную зиму они жили на канале Грибоедова, в доме № 2. Мама помнит, как незнакомая женщина во дворе ее уговаривала: «Пойдем со мной, я тебе конфету дам». Но бабушка строго-настрого их с сестрой учила на этот счет. Тетя вспоминала, как пошла за хлебом, замерзла в очереди и вернулась домой — это было рядом — накинуть на себя что-то, и в это время в очередь попала бомба. Эвакуировались они в июне 42-го — бабушка была совсем плоха. Когда вернулись, жилье потеряли, несколько лет ютились у родственников на Нарвской.

Анкета.Я окончил Ленинградский институт культуры, вечернее отделение, работал в проектном институте «Гипробум» в архиве. Было интересно листать личные дела уволенных сотрудников, читать анкеты, где людей еще спрашивали: «Служил ли в белой армии?» Смешно, но и моей маме зачем-то задавали тот же вопрос, хотя она родилась 1937 году! Она решила пошутить: «Да», — а когда с ужасом увидела, что ответ записывается в анкету, — закричала: «Нет-нет! Нет, конечно!»

Митинг.Первый митинг в моей жизни случился в 86-м году. Помню, была суббота, домой приехал папа и говорит: «Сейчас я вам покажу то, чего вы никогда не видели». И на машине — на Владимирскую площадь, а там шел митинг против сноса дома Дельвига: люди собрались не на демонстрации, а организовались сами ради спасения дома, горячо выступали. Для меня это был настоящий шок.

Демсоюз.Как распространялась информация, я до сих пор не могу объяснить. Очень странно, но все, например, знали: в Михайловском саду собирается «Вахта мира». Что это такое? Любопытно. Взял да поехал. Там я впервые узнал о партии «Демократический союз», познакомился с антисоветским самиздатом. А место вдоль Гостиного Двора в народе прозвали «Стена плача» за то, что в начале 90-х там продавали националистические и антисемитские газеты.

Гайд-парк.Стихийным гайд-парком в конце 80-х была площадь у Казанского собора. В любой день вечером там можно было встретить народ — все что-то обсуждали, обменивались листовками. Жизнь бурлила! Сейчас такое невозможно представить. Помню разгон акции протеста Демсоюза в 1989-м, когда на памятник Кутузову водрузили триколор.

Время.Время было необычное, новое. Как-то на Первомае мне всучили имперский черно-желто-белый флаг — рядом шла оппозиционная колонна движения «Русское знамя». И я шел, размахивал им. Страха не было. Наоборот, оптимистическое чувство, что с каждым годом все будет лучше и лучше! Сейчас — ровно обратное настроение. Появилась самоцензура — иной раз думаешь, а стоит ли «выступать».

Снос.Жаль, когда в городе «стирают историю». Не сразу это замечаешь — идешь, а какого-то здания уже нет. Так снесли маленький домик в «Олимпии» — ничего исторического в нем не было, но это мой детский садик, куда я ходил, а на его месте построили отель. Неприятно.

Город. Петербург — он совсем свой. Он не холодный, а скорее несколько отстраненный. Не всех принимает. Считается, что есть петербургский снобизм. Не знаю, но внутри живет особенное чувство — «я родился здесь». Другим просто не повезло.

Семья. Мой прапрапрадед по маминой линии приехал в Петербург в конце XIX века, он был кантонист, и поэтому ему было разрешено жить за чертой оседлости. По папиной линии предки жили в городе с начала 20-х годов, дед был недоволен политикой нэпа и в знак протеста вышел из партии, правда, потом опять в нее вступил. К «понаехавшим» спокойно отношусь. Сам Петербург живущего здесь непременно меняет, об этом еще Бродский писал.

Мифы. Ни разу не был на крыше! Даже в юности с друзьями не было такой традиции. Осенней депрессией я тоже не страдаю — ну дождь и дождь, чего в нем такого? Даже корюшку не ем, я вообще рыбу не люблю! И не болельщик я, это мимо меня прошло, как и «Сайгон», в который я так и не дошел — поздно узнал.

Сети. Зависимость у меня только от соцсетей, к счастью, не испытывал других. А тут — сидишь часами, читаешь ленту, следишь за спорами, удивляешься — по любой мелочи, даже безобидной, люди сцепляются, вспыхивают. Такое ощущение, что растет агрессия, и раздражение выливается на все что угодно. Я прохожу мимо, в диалоги не вступаю.

Место. Восемь лет назад мы переехали на Звездную, но мой район — тот, где я вырос, гулять я еду в центр. Что мне гулять в новостройках? Там все чужое. Счастлив ли я в этом месте и времени? В месте — да, а время… Хотелось бы, чтобы оно изменилось.