— Почему ваше общество, действующее в демократическом (по Конституции) государстве, называется императорским?

— Это название было ему возвращено в 1992 году. Историческое название было изменено в 1918 году, когда арестовали великую княгиню Елизавету Федоровну, второго главу общества, которая была большевиками убита. Палестинское общество тогда не разогнали, в отличие от всех остальных императорских обществ, оно было инкорпорировано в Академию наук. Это было неплохое решение, потому что лучшие палестиноведы, востоковеды царской России так и остались в СССР.

Когда распался Союз, в 1991 году, встал вопрос о возвращении исторического названия. Верховный Совет проголосовал, и вышло постановление Черномырдина: вернуть всю собственность, которая принадлежала Императорскому православному палестинскому обществу.

Например, Сергиевское подворье — это лучшее место стало сейчас в Иерусалиме, сами израильтяне признают. Сейчас мы ждем — должно состояться юридическое решение о признании собственности России за Александровским подворьем, которое еще называется Русские раскопки. Это место нашел о. Антонин Капустин в XIX веке, а Александр III его купил. Оно не закрывалось никогда, там домовая церковь св. Александра Невского. А самое главное — если разобрать стеночку, то открывается выход прямо на Голгофу. Там прекрасные картины Репина находятся — главное, чтобы не растащили. Израильтяне готовы рассматривать вопросы в рамках межгосударственных отношений о том, чтобы все 13 подворий в Иерусалиме, принадлежавшие России, были возвращены. Но у них есть «встречное предложение» — в общем, сейчас мы вместе с ними работаем над этой темой.

— Сколько в ИППО членов, как можно вступить в общество?

— Сейчас 2600, а когда я возглавил общество, было 230, при царе-батюшке — 5500. Есть только индивидуальное членство, для вступления должны быть две рекомендации от членов ИППО, небольшой членский взнос, и то со студентов мы не берем.

— Студентов много среди членов?

— До меня тут сидели такие зубры, корифеи науки, которые говорили: «Что принимать этих пацанов, они даже не знают, какой рукой креститься». Сегодня у нас порядка 600 студентов. Мы не боремся за цифры, не хотим создавать никаких партий. Честно скажу, что известные люди пришли, потому что они мои друзья. Они иногда нам и финансово помогают, потому что у меня принципиальная позиция: ни одной бюджетной копейки, и в гранты я не влезаю.

— Но государство есть среди ваших учредителей?

— Нет! Мы — неправительственная международная общественная организация.

— У вас, кстати, открытый бюджет, можно ознакомиться?

— Открытый, конечно! Он на минюстовском сайте, по-моему, есть. Бюджет у нас порядка 15 миллионов рублей в год.

— Но этого даже на зарплаты не хватит?

— Только на зарплаты и хватает… На все остальные проекты я использую свой личный потенциал, свои личные деньги. И те ребята, которые у меня есть, тоже помогают.

— На русскую церковную собственность на Святой земле претендуют еще две Русских духовных миссии — Московского патриархата и РПЦЗ, а также ИППО, объединяющее с 1920-х годов русских эмигрантов. Как распределяются права собственности на эти объекты между всеми вами?

— Ну, с Марком Берлинским, главой миссии РПЦЗ, слава богу, у нас все в порядке. К сожалению, возникли проблемы с его подопечным о. Романом Красовским, который неожиданно выступил против нас по поводу Александровского подворья. А я его награждал нашими орденами…

Русская духовная миссия Московского патриархата совершенно автономна, как это было при царе-батюшке. А что касается нашей собственности, то ее, собственно, нет. Сергиевское подворье принадлежит государству через управление делами президента.

— Часто в ваш адрес раздается упрек: о. Антонин Капустин, основатель Русской духовной миссии, 150 лет назад замышлял всю эту инфраструктуру как открытую для простых паломников, чтобы они там размещались в простых домах, затем шли пешком в Иерусалим. Сейчас же подворья превращаются в элитные гостиницы, которые не всем доступны…

— Давайте так. Во-первых, в бараки сейчас уже никто не поедет. Во-вторых, у нас есть в Вифлееме Русский дом типа общежития. Да и номера Сергиевского подворья (их всего 28) у нас стоят в два раза дешевле, чем обычная гостиница в Иерусалиме.

— А собственность в Яффе какой статус имеет? Будете возрождать там приемный пункт для простых паломников?

— У нас есть вариант, который предложил сам Израиль, им интересны некие свои артефакты исторические. Многое у нас хранится. Они говорят: «Давайте нам это, а мы вам вернем то, что вам принадлежало при царе». Но это должно быть межгосударственное соглашение. Это серьезная тема, не все у нас возрадуются, что мы какие-то ценности наши передаем.

Мы еще выступаем в качестве народной дипломатии. У меня прекрасные отношения с Аббасом, хорошие с Нетаньяху,

Я еще с покойным Евгением Максимовичем Примаковым, который у нас был членом ИППО, разговаривал о том, почему арабы к нам всегда хорошо относятся. У них историческая память срабатывает. Мы не приходили с оружием. Царская Россия приходила с гуманитарной помощью и тратила достаточно много.

— Что в современной Сирии от всей этой помощи осталось?

Школу сейчас восстановили на окраине Дамаска вместе с РПЦ. Кстати, первая гуманитарная помощь в Сирию пошла шесть лет назад по линии ИППО. Я помню, доложил Путину об этой поездке — он ведь передал через нас послание Асаду. Тогда Асад сказал уникальные слова (только что произошли события на Майдане):

Когда-то у нас был хороший филиал МГУ в Алеппо. Мы с Садовничьим переговорили: как утрясется, надо будет возвращаться туда аккуратно.

— В каких еще странах действуют ваши отделения?

— В 25 странах, в том числе в Италии, Германии, Франции, на Кипре, в Греции, в Болгарии…

— В Константинополе?

— Естественно! В Украине, кстати, в Одессе у нас действует отделение, в Казахстане и Беларуси сейчас открываем. Батька как-то тревожно к этому относится, и меня это удивляет, я Александра Григорьевича знаю с 1994 года, когда он еще депутатом был. А в стране у нас 54 отделения, при царе было 52.

— Я заметил, что сирийское отделение возглавляет гражданин Сирии. Он мусульманин?

— Нет, возглавлять могут только православные. В Сирии, кстати, была большая православная диаспора, почти 2 миллиона человек. Антиохийский патриарх — член нашего общества, он, правда, в основном в Бейруте сейчас обитает, в Сирию особо не ездит.

— Иерусалимское отделение возглавляет довольно крупный бизнесмен господин Ашурбейли?

— Не в Иерусалиме, а в Израиле. Бизнесменом он сейчас стал, но, вообще, это человек, который спасал нас от ядерной катастрофы. С400 и С300 — это его детища. Этот человек несколько незаслуженно отстранен был в свое время. Он человек верующий, вложился очень серьезно в Сергиевское подворье.

— Он создал там несколько бизнес-проектов: ресторан, пекарня…

— Безусловно. А иначе как содержать, мы же ни копейки не получаем.

— Значит, вы своего рода франшизу готовы предоставлять инициативным людям?

— Безусловно. А иначе я не знаю, кто бы содержал. Управлению делами президента это не потянуть.

— Какова ваша роль в глобальной церковной политике? Вы встречались с предстоятелями Кипрской и Элладской церквей, Антиохийский патриарх вообще член ИППО. Сейчас происходит разрушение единства мирового православия. Вы можете как-то этому помешать?

— Ну, я встречался даже с Константинопольским патриархом на всякий случай.

— Уже после разрыва общения с Московским патриархатом?

— Нет, до. Я попросил у него благословения на создание нашего отделения, он мне его дал. Он сначала начал так же, как и вы, задавать вопросы: кто вы такие вообще, чего вы тут делаете? Я говорю: «Да вот, знаете, гуманитарная помощь, Сирия здесь рядом…»

С ним никто так не разговаривал. Ну, через полгода он мне прислал бумагу, уже после разрыва, что отзывает свое благословение на создание нашего отделения в Стамбуле.

Что касается Кипрской церкви, то позиция архиепископа вполне нормальная. Он мне лично сказал: «У меня нет начальников — ни Кирилл, ни Константинопольский патриарх». Его позиция: только Вселенский собор должен принимать решение об автокефалии Украинской церкви. А такого решения не было.

У нас прекраснейшие отношения с Иерусалимским патриархом, мы всегда работаем вместе.

— Несмотря на отзыв благословения патриарха Варфоломея, вы продолжаете работать в Константинополе?

— Продолжаем, у нас там большая община. Проводим мероприятия, помогаем школам. Сейчас у нас большой проект в Сан-Стефано. Это кладбище, где лежат брошенные всеми почти 10 тысяч наших воинов. Я готовлю записку в администрацию президента. Когда я был председателем Счетной палаты, а Путин — премьер-министром, я писал ему записку по Сан-Стефано. Он дал поручение, но как-то оно потом подзабылось.

Мы не каноническая организация, у нас есть гуманитарные проекты. Мы блестяще работаем с протестантами и католиками. Я встречался с Папой Римским еще до патриарха, мы обсуждали защиту христианства — сначала на Ближнем Востоке, а сейчас и в Европе. Я не хочу влезать в проблематику ЛГБТ, но есть и очевидные ценности, которые нас объединяют.

— Сейчас уже не знаете?

— Я его давно не видел. Он ко мне даже в больницу приезжал, навещал. Он тогда очень хвалил Януковича и нашу страну.

— Ну, тогда и Янукович был другой немножко…

— Другой был Янукович, согласен. Мы эту нашу миссию в церковной политике не выпячиваем, мы делаем это аккуратно.

— Чем вы занимались в Украине все эти годы?

— До 2014 года были совместные паломнические маршруты и конференции. А после 2014-го — только Одесса. Они отмечают некие праздники, мы их включаем в наши паломнические маршруты. Я понимаю, насколько им сложно, и мы не можем людей подставлять после 2 мая 2014 года, когда спалили Дом профсоюзов. Но нам важно сегодня, что есть там флаг нашего присутствия.

— Вы лично покровительствовали Преображенскому монастырю в Муроме?

— Там история такая: когда я был председателем Счетной палаты, мы поехали в Муром. Корни у меня петербургские и владимирские. В Муроме нам показали этот убитый монастырь. А он самый старый в стране. Его разрушили большевики, потом там была тюрьма, потом связисты стояли, и Дмитрий Сергеевич Лихачев, покойный, попросил тогда Ельцина, чтобы его вернули церкви. Его вернули, но ничего не дали.

Вот мы в Счетной палате и взяли над монастырем шефство. Подтянули вскладчину тех, кто мог помочь, члены коллегии Счетной палаты свои деньги отдали, у меня премии люди пять лет не получали, ворчали, правда, но ничего. И мы монастырь восстановили с нуля. Сделали там пекарню, производство воды, и они стали зарабатывать.

Потом построили за свои средства православную гимназию Ильи Муромца, это самая красивая православная гимназия в России. Сейчас ее содержат область и спонсоры, которые так и не ушли. Там есть часть детишек, которые учатся платно, а из многодетных и необеспеченных семей — бесплатно, мы за этим следим.

— Как у вас развиваются контакты со старообрядчеством в контексте празднования 400-летия протопопа Аввакума на государственном уровне?

— Митрополит Корнилий несколько раз бывал у меня здесь, более того, я даже одно письмо писал Владимиру Владимировичу по поводу того, о чем вы сказали. После моего письма Владимир Владимирович усилил мероприятия по старообрядчеству, которому сейчас некоторые средства выделяются. Это тоже наша история. Я не беру истоки раскола, кто прав, кто виноват, не мне судить, но

— С другими конфессиями вы не намерены подписывать соглашения о сотрудничестве?

— Почему же? Я же возглавляю Попечительский комитет Межрелигиозного совета патриарха, куда входят все конфессии.

— Не все, а четыре только.

— Ну, основные: буддисты, мусульмане разные, иудеи и православные. Недавно провели мероприятие, связанное с семейными ценностями в разных религиях. К 9 Мая готовим мероприятие «Роль религиозных конфессий в Победе в Великой Отечественной войне».

— В Святой земле довольно активно работает Фонд Андрея Первозванного. Какие у вас отношения?

Конечно, мы тесно работаем. А внутри России нам близко Историческое общество Сергея Нарышкина, мы подписали соглашение о сотрудничестве. С Володей Никоновым из «Русского мира» стараемся работать, чтобы оказывать помощь школам, которые мы построили. Спасибо еще Жене Примакову-младшему, у него тоже свой небольшой фонд. Он сделал прекрасный перевод учебников с арабского на русский и с русского на арабский.

— Каково ваше восприятие истории с Благодатным огнем? Этим занимается как раз Фонд Андрея Первозванного…

— Ну и слава богу, пускай занимается.

— А ваше субъективное отношение?

— Не заменяет ли такая вера собственно христианскую?

— Я не думаю, что можно сейчас в теологический спор вступать, но есть вещи в православии от язычества, но верят люди и верят. Вера в Бога — это вещь совершенно индивидуальная, это же не вера в священника, в епископа, это вера в добро. Мне импонирует понятие «Бог есть любовь». Вера в доброту.

Когда я приезжаю в Святую землю, то сразу еду в Иерихон, прочь из Иерусалима, потому что это позорище: рынок какой-то, лавки стоят и прочее, без очереди пускают за деньги.

А вот когда приезжаешь в Иерихон, где землю под наш культурный центр передавал Аббас, а соседнюю улицу назвали именем Медведева, то там есть место — Гора искушения. Там практически никого не бывает. Поднимаешься туда где-то минут 30–40, входишь в небольшой храм, на место, где молился Иисус 40 дней. Побудешь, постоишь — и начинаешь понимать многие вещи.

Я в первую чеченскую это прочувствовал, самую страшную, пожалуй, в своей жизни, хуже, чем Афганистан. Я тогда удивился, как солдатики, когда батюшки приезжали, прямо менялись… Мы в Муроме, в нашем Спасо-Преображенском монастыре, поставили маленькую часовенку памяти Жени Родионова — солдата, отказавшегося крест снимать в плену у чеченцев. Ведь это Илья Муромец!

— Владимир Путин с большим вниманием относится, судя по вашему рассказу, к обществу, и у вас постоянный контакт?

— Ну, я его знаю еще по Ленинграду. Духовник у него есть, как я думаю, но говорить не буду кто. Владимир Владимирович действительно очень хорошо знает об обществе. Когда меня назначали, то по царской еще традиции три лица должны были согласовать назначение — министр иностранных дел, патриарх и президент. Может быть, президент уже и забыл это, но на самом деле это было 14 лет назад.

— Вы не ощущали переход из Счетной палаты в ИППО как существенное понижение вашего политического статуса?

— Вы знаете, после 1999 года я ко всему отношусь философски.

— С одной стороны, вы говорите, что общество не конфессиональная организация. С другой стороны, именно на заседании общества прозвучала инициатива прославить в лике святых первого председателя — Великого князя Сергея Александровича. А, между прочим, в церковном народе у него довольно спорная репутация…

— Я абсолютно убежден, что он был оклеветан. Он человек был консервативный. По сути дела, он разделял взгляды Александра III. Человек был достаточно жесткий, но обвинение в том, что он был чуть ли не бисексуал, — это ложь полнейшая, родить не могла Елизавета, а не он…

— Не бисексуал, а гомосексуал…

— Это ложь, нигде подтверждений в архивах нет.

— А переписка, дневниковые записи сослуживцев читали?

— Читал. Но кто их подтвердит? Эта версия формировалась в свое время при царе еще. Большевики придумали свою версию, что убит был Сергей Александрович за то, что подавил восстание в 1905 году.

Он был очень строгих нравов человек. Ведь и пришел он в ИППО после посещения Святой земли, где был четыре недели, когда ушла из жизни мама, которую он очень любил, и погиб отец. С отцом у него были отношения непростые, особенно когда он узнал, что тот жил двойным браком, по сути дела.

Давайте мы эту тему снимем с повестки дня, а согласимся с тем, что он был одним из лучших губернаторов Москвы: первый трамвай, ЖКХ, водопровод, наведение порядка на Хитровом рынке, приюты для людей, приюты для рабочих, встречи со студентами.

— Может быть, правильнее ставить вопрос об увековечении памяти в классическом смысле слова, нежели о канонизации в лике святых?

— Насчет увековечения памяти вы в точку попали, мы с митрополитом Дионисием так и договорились, что аккуратно будем говорить об этом человеке. Мы пока в идею канонизации не посвящали патриарха и благословения не получили.