Резкое снижение нефтяных цен стало для России, по мнению ряда игроков в данной отрасли, катастрофичным явлением. Я думаю, с такой оценкой можно согласиться. В 2019 году Россия экспортировала нефти, газа и нефтепродуктов на $267 млрд (или 17,4 трлн рублей по среднегодовому курсу доллара в 64,75 руб./$) при средней цене на нефть Brent в $67,2 за баррель. Падение цен до $30 за баррель на горизонте до конца года лишит Россию $150 млрд — или 9,5% ее номинального ВВП 2019 года. Такой удар, несомненно, приведет к существенному экономическому спаду, который я оценил бы сейчас в 4–4,5%.

Удар по экономике будет наноситься тремя факторами.

Во-первых, снижение курса рубля (я думаю, мы увидим к лету курс в 90 руб/$, на большее бы я не закладывался) вызовет фронтальное повышение цен в пределах 7–9% по итогам года. Это снизит спрос на 2,5–4%, так как бюджет и частный сектор не смогут компенсировать падающие доходы.

Во-вторых, в новых условиях банки будут повышать ставки, что сократит покупки жилья, автомобилей и других приобретаемых отчасти в кредит товаров.

В-третьих, низкие цены на нефть резко уменьшат объем инвестпрограмм крупных корпораций, что по цепочке вызовет потери в пределах 1,5% ВВП, лишь отчасти компенсируемые из бюджета и резервов. К концу года бюджетный дефицит составит около 3,5 трлн рублей, что вызовет секвестр бюджета 2021 года и новое падение спроса.

Есть ли вероятность выиграть в той партии, которую начал Путин?

Нет. Основные причины этого утверждения следующие.

• Сланцевые производители устоят: кредиты в США сейчас практически нулевые; господдержка будет огромной; цены поставок нефти захеджированы до октября–ноября, никто вообще не почувствует до этого времени проблем; потом компании могут продолжать работать под 11-й статьей, если подадут на банкротство.
• Саудиты легко возместят сокращение американской добычи и прицельно будут выдавливать Россию с европейского рынка. На следующую встречу ОПЕК приглашен представитель Техаса. Рынок будет переделен без участия Москвы, доля наша на нем только снизится.
• Сама Россия при цене в $30 за баррель не будет разрабатывать никаких новых месторождений, и объемы добычи начнут сокращаться приблизительно на 0,4–0,5 mbpd с 2022 года — то есть выходить на рынок нам будет не с чем. Таким образом, структурно Россия ничего не выиграет, а по цене она уже проиграла.

Что лучше, а что хуже — нефть по $30 или по $50 за баррель?

По $50 за баррель. К сожалению, ни одна страна не может модернизироваться в отсутствие хотя бы одного из условий: большого внешнеторгового профицита, который расходуется на техническое перевооружение промышленности (арабский вариант), или привязки к «профильному» покупателю, который обеспечивает инвестиции и закупает значительную часть продукции (восточно-азиатский вариант).

Ни одна модернизация, не ориентированная на внешний рынок, не была успешной — а при нефти в $30 за баррель и высоких рублевых ценах на импорт Россия может заниматься только «импортозамещением», но это, увы, тупик. Жизнь на $50 за баррель — это практически бесконечное существование на кислородной подушке; при $30 за баррель мы получим свертывание сотен тысяч бизнесов и массированный отъезд молодежи и активных граждан из страны. При этом катастрофа не будет быстрой: $30 за баррель приведут к необратимым последствиям в экономике лишь в 2023–2024 годах с исчерпанием резервов.

Можно ли вернуть цены к $50 за баррель?

Боюсь, что нет. Основная причина в том, что, с одной стороны, добыча растет и будет расти в ближайшее десятилетие: приходит Австралия, США продолжат рост, когда-то опомнится и Венесуэла, рухнет идиотский режим в Иране. С другой стороны, спрос существенно меняется: нефть становится «новым углем», отсталым и грязным топливом, которое к 2035 году будет мало использоваться в Европе и США. Сейчас надо бороться за рынки Индии, Пакистана, Африки, отчасти Латинской Америки — за счет них можно наращивать глобальный спрос, но цены не могут быть высокими, так как эти регионы будут ориентироваться на свои потребности, а не на нужды экспортноориентированных отраслей. Мы находимся в начале нисходящей волны, похожей на период 1984–1999 годов. В то же время «дернуть» цены вверх (как говорят — в моменте) можно, восстановив сделку ОПЕК+, пока реальные поставки по ценам в диапазоне $20 за баррель еще не стали массовыми.

Это потребует:

• сокращения в 1,5 (а лучше в два) раза больше, чем предлагали саудиты — то есть около 3 mbpd (это возможно: сейчас саудиты добывают 10,4 mbpd, а в 1984 году добывали 3,8 mbpd);
• компенсаций потенциальным покупателям, которым уже предлагали ниже $20 за баррель, на всю разницу цены на все законтрактованные партии. При этом подобный deal можно делать только тогда, когда закончится давление на экономику негатива от коронавируса, и рынок будет готов пойти вверх. В противном случае катастрофа только усугубится, так как отскок окажется кратковременным, а потом никаких возможностей влияния на цены у сторон уже не останется.

В целом следует повторить: демарш России был предпринят в крайне неподходящий момент. Нужно иметь в виду, что существенный рост американской сланцевой добычи наметился в 2008 году, и после этого цены упали в 2009-м и 2015–16 годах, но в промежутках между спадами снова отрастали, несмотря на увеличение добычи в США. В 2019 году они поднимались почти до $78 за баррель, и текущее падение было временным, вызванным, прежде всего, паникой на бирже. Правильная инициатива саудитов не могла вернуть цены к $50–55 за баррель с $40 за баррель, но она могла удержать их на $40/баррель и позволить начать рост после прохождения пика эпидемии. Сейчас даже самый благоприятный сценарий, я думаю, не предполагает $50 за баррель.

Есть ли условия для модернизации?

Здесь вопрос не сводится к профициту внешней торговли. Основное условие — наличие располагаемых возможностей для активного инвестирования в новые производства (в России вопрос не в модернизации макаронных фабрик, а в строительстве новых мощностей, как это было в автомобилестроении).

Для этого нужны:

• бюджетные средства для инвестирования;
• иностранные инвестиции, рассчитанные на последующий экспорт;
• крупные отечественные компании, которым в той или иной мере помогает государство. В любом случае доля инвестиций в ВВП — от 30% и выше (у нас сейчас было около 19%). В ФНБ — 10% ВВП.

Вот и вся логика: собственных средств на модернизацию у России нет. В 2008 году торговый профицит превышал 10%: в такой ситуации и при низком курсе доллара можно было закупать технологии и оборудование. Сейчас не будет ни профицита, ни дешевого доллара. Именно поэтому рассказы о том, что «дешевая нефть породит модернизацию» — чистые сказки. Снижение доли инвестиций в ВВП сейчас по сравнению с советскими временами — почти 18% (с 36–38% до 19%).

Относительно экспорта и портов. Здесь не может быть общего подхода. Есть дефицит, но практически весь он в двух секторах: зерно и уголь. Зерна в 2019 году мы вывезли на $8 млрд (сокращение с 2018 года — на 25%), в этом году уже ввели ограничения на экспорт круп и зерна, так что революции тут изменение портовых мощностей не даст. Экспорт угля был на максимумах в 2019 году, но, во-первых, цены на него падали уже тогда, а за последние девять месяцев упали еще вдвое; а во-вторых, есть огромная проблема с перевозками его по железной дороге к портам (огромные убытки РЖД). Так что, мне кажется, сейчас расширение портовой инфраструктуры — это не выход. По нефти нет дефицита.

Что ждет малый бизнес?

Тут нас ожидает коллапс. Банкротства и разорения будут массовыми. Что государство может сделать? Думаю, ничего оно делать не будет, но вариант нормальный один.

С одной стороны, полные налоговые каникулы для пораженных отраслей (авиаперевозки, пассажирский транспорт, гостиничный и туристский бизнес, рестораны и фитнес-клубы — именно каникулы, а не «налоговые кредиты»).

С другой стороны — выплата 60–70% зарплаты всем временно выведенным за штат работникам этих отраслей в течение трех месяцев (это около 200 млрд рублей). Если это будет сделано, компании смогут вернуться к нормальной жизни. Другого варианта я пока не вижу. В противном случае эти бизнесы разорятся и будут проданы в основном близким к мелким чиновникам людям, которые вряд ли в перспективе наладят эффективный бизнес. Я предполагаю, что госпомощь будет скупой именно в ожидании такого передела отрасли.

Что делать в ситуации одновременного коронавируса и падения цен нефти?

Я бы предложил, как ни странно, разделить эти проблемы таким образом.

С одной стороны, есть проблема бюджетного дефицита, складывающегося из сокращения поступлений от нефтянки и выпадающих доходов от прочих останавливающихся бизнесов. Здесь надо исходить из того, что исполнение бюджетных обязательств «по определению» инфляцию не разгоняет (оно во все проектировки уже заложено). Поэтому правительство просто выпускает ОФЗ каждый месяц на сумму образующегося дефицита (заодно и на долю регионов, которым оно перечисляет субвенции). При этом ЦБ объявляет о нелимитированном кредитовании банков под залог ОФЗ.

Весь бизнес сводится к выкупу банками ОФЗ, закладывании их в ЦБ и состриганию 1% годовых. Это чистое количественное смягчение в самом примитивном виде — и его в России давно пора осуществить. Никаких незапланированных денег в такой ситуации на рынок не попадает, рисков для роста инфляции нет. В 2020 году так можно было бы занять около 4–4,5 трлн рублей, которые бюджеты разных уровней не смогут дособирать. Это 4% ВВП, которые картину с долгом не изменят, он останется крайне незначительным по всем возможным меркам.

С другой стороны, есть проблема экстренных трат (поддержка бизнесов, выплаты временно незанятым, повышение пенсий и т.д.). Эти расходы следовало бы финансировать напрямую из ФНБ — опять по двум причинам. С одной стороны, это, собственно, и есть та непредвиденная ситуация, на случай которой он и создавался. С другой стороны, сам объем фонда невелик (10% ВВП) — и поэтому естественное чувство самосохранения будет сдерживать власти от его разбазаривания (кредиты «Роснефти», инвестиции в Восточный полигон РЖД и прочая хрень, на которую нужны триллионы), выделяя деньги только на самое необходимое.

На мой взгляд, 2–2,5 трлн руб., или 25% нынешнего объема ФНБ, будет достаточно для поддержания наиболее задетых отраслей. В совокупности через ЦБ и ФНБ будет мобилизовано таким образом до 7 трлн рублей, или приблизительно 6,5% ВВП. Это, конечно, не 9–12%, которые сейчас выделяют развитые страны, но и не 0,3%, на которые расщедрилось изначально наше правительство. В этом случае спада не избежать — но он, скорее всего, будет небольшим (-2% ВВП), и по мере того как экономика начнет восстанавливаться, можно будет снижать объемы помощи. Итак, повторю: на мой взгляд, сегодня критически важно НЕ финансировать бюджетный дефицит из ФНБ, но при этом помогать особо затронутым отраслям. Иначе ситуация полностью выйдет из-под контроля в 2021 году.