Судьба поэта и барда Кати Яровой (1957–1992), попавшей в зазор между эпохами, трагична и поучительна. В 80-е ее песни о «спасательном круге» друзей, о «Родине-мачехе», о поколении, которое оказалось во всех смыслах «между» — между хиппи и панками, между Кабулом и Прагой, — ходили по рукам, переписывались с магнитофона на магнитофон. Сначала их невозможно было издать, потому что это антисоветчина, потом — потому что антисоветчины стало слишком много. А потом и страна, о которой пела Яровая, перестала существовать.

Недавно вышел трибьют-альбом с песнями Кати, в котором приняли участие Псой Короленко, Федор Чистяков и другие известные музыканты. Казалось бы, все это уже дело прошлое, но то ли время сейчас стало сильно напоминать брежневское, то ли Яровой удалось сказать о нас что-то действительно важное, корневое, и поэтому ее тексты не устарели. Дочь Яровой Катя Рыбакова, живущая ныне в Париже, рассказала «Новой» о том, почему сегодня слушают песни ее мамы, написанные 30 лет назад, и почему они так близки эмигрантам.

— При жизни Яровой не вышло ни одной ее пластинки. Почему?

— Маме предлагали выпустить пластинку с лирическими песнями, без политических. Она отказалась — считала, это все равно, что показать половину лица.

— А как тогда ее музыка попадала к людям?

— Прежде всего — благодаря концертам, в том числе квартирным. Она пела в компаниях, люди записывали ее песни и истории на магнитофон. После ухода мамы мы оцифровали все записи и собрали архив — на это ушло почти 10 лет. На некоторых записях невозможно убрать шумы: кипит чайник, скрипит дверь, — но в этом свой шарм. Песни к спектаклям, которые ставил мой папа, театральный режиссёр и художник, к сожалению, записаны не были, но мелодии он по памяти напевает мне, а я пытаюсь воспроизвести. В 2003 году вышел сборник стихов мамы «Из музыки и слов», потом компакт-диски «Я снова вхожу в это небо», «Рисует Время мой портрет» и «Прощание».

С 1997 года мы организуем в Москве вечера памяти мамы, всё новые и новые люди приходят. Я несколько раз исполняла ее песни в Нью-Йорке и регулярно делаю это в Париже. А потом возникла идея трибьюта, мы подумали, что было бы здорово найти новых исполнителей. Первые песни для трибьюта записали Юлия Чичерина, Юлия Теуникова и я. Позже племянник мамы Михаил Новахов — он радиоведущий в США — познакомился c Федором Чистяковым, который стал продюсером проекта. Все исполнители, к которым мы обратились, откликнулись. Трибьют был выпущен недавно в Нью-Йорке и в Москве на лейбле JetLag.

— Как воспринимались эти песни, когда вы были ребенком?

— Мама начала писать после моего рождения и считала, что своим даром обязана мне. Новые песни обязательно показывала сначала в семейном кругу, и песни вплетались в жизнь семьи. Например, есть шуточная песня «Мы поедем вскоре с мамою на море». Мы собирались ехать на юг втроем — мама, папа и я. Но родители поссорились, и в последний момент папа сказал: «Я не поеду, поезжайте вдвоем». И мама буквально за ночь написала песню от моего лица. И потом, когда исполняла ее на концертах, спрашивала у публики: «Как думаете, поехал папа с нами в отпуск? » Мама хитро поступила: не стала устраивать скандал, и папа, конечно, поехал (хотя позже родители развелись). В песне есть строчка: «Мы на самолете прилетели в Поти». В детстве мне казалось, что прилетели «в поте», то есть вспотевшие. Были непонятны политические тексты.

— Как вы оказались во Франции?

— Мы приехали сюда с папой через три года после смерти мамы. Это было смутное время. В 90-е тот, у кого не было деловой жилки, чувствовал себя плохо в России. Папа пытался заниматься бизнесом, но это ни к чему не привело. У него была открыта виза, и однажды он просто сел в автобус, на котором его друг-поэт возвращался в Париж (нашлось свободное место), и эмигрировал! Это было летом 1996 года. Несколько месяцев спустя он купил мне билет, я приехала по туристической визе в Париж и осталась. Папа решил, что если учить иностранный язык, то пускай это будет самый красивый язык — французский. Он хотел, чтобы дочка получила образование в Сорбонне, а если бы решила выйти замуж, чтобы говорила je t’aime. Первое время жили на пособие, пользовались помощью благотворительных организаций. Потом я пошла в школу, папа стал работать — и прижились. Все произошло по его плану: я окончила Сорбонну и вышла замуж за француза.

— Чем занимаетесь в Париже?

— У меня две работы. Я менеджер в финансовой компании и артистка. Исполняю песни, перевожу, записываю, даю концерты. Недавно выпустила французскую детскую книгу-диск — в нее вошли песни мамы, Сергея Никитина на стихи Юнны Мориц (все в моем переводе), а также песни, написанные по-французски на мелодии Чайковского. Папа проиллюстрировал эту книгу.

— Расскажите о русских во Франции. Кто эти люди, чем занимаются?

— Когда мы с папой приехали во Францию, он меня огораживал от общения с русскими — ему казалось, что важно внедриться во французскую среду. Русских друзей я приобрела уже в более взрослом возрасте. Во Франции нет изолированной русской диаспоры, как в Америке или Германии, и сообщество очень неоднородно: это и творческие люди, и ученые, и домохозяйки… Есть Парижский клуб авторской песни, который каждый месяц приглашает бардов из России и Европы, раньше работал «Симпозион» Алексея Хвостенко. Интересное место — «Желтая мельница», клуб Славы Полунина в пригороде Парижа. Есть тусовки по интересам, но диаспоры нет. Нет русских ресторанов, мало магазинов — да и в них продаются русские продукты из Германии. Французы хорошо относятся к русским, мы близки по духу, поэтому, наверное, и нет диаспоры — русским легче прижиться.

— Можно сказать, что Яровая была голосом тех, кто переехал на Запад?

— Нет, мама не призывала к отъезду. Наоборот: те люди, которые решились переехать в 70–80-е, вдохновили маму. Цикл «Прощание» этому посвящен. Уезжали навсегда — это все понимали — мамины друзья, любимый мужчина… Эмиграция в то время — как похороны заживо.

— Расскажите о жизни Яровой в Америке. Это была попытка эмиграции?

— Нет, почти случайная поездка. Московские врачи обнаружили у мамы опухоль в груди и посоветовали прооперировать. Но о том, что это рак, не сказали. В этот момент племянника мамы Мишу отец пригласил в Америку погостить. Сестра мамы поставила условие: «Отпущу, если его будет сопровождать Катя». Мама решила, что это уникальный шанс увидеть страну и полечиться. Год была в Нью-Йорке, ей вырезали опухоль. Вернулась с русским эмигрантом, в которого влюбилась, а вскоре снова поехала в Америку и взяла меня с собой. На этот раз врачи обнаружили метастазы, отказались от лечения, «спутник жизни» тут же бросил ее. Бабушка нашла целителя в Новосибирске, который обещал спасение. А меня мама оставила в Америке — у малознакомых людей.

— Одну? Но почему?

— Мне было одиннадцать, все воспринималось как игра. Она никому из родственников не сказала, что я остаюсь. Мы это планировали как розыгрыш: маму приедут встречать в аэропорт, а меня нет! Я осталась у пары, которая пришла на концерт и была очарована талантом мамы. Эти люди узнали, что Яровая больна, и предложили помощь. Я прожила несколько месяцев в Америке, потом меня отправили в Москву. Мы никогда не узнаем, почему мама приняла такое решение. Возможно, ей не хотелось, чтобы я росла в России. Возможно, она пыталась помочь мне выучить английский и окунуться в другую среду. А может, просто не хотела, чтобы я видела, как она умирает. Когда я вернулась в Россию, сразу поехала в Новосибирск, где мама лежала в больнице. Я очень хотела встретиться с ней, но было уже 10 часов вечера, и меня уговорили прийти утром. Мама не дожила до нашей встречи, я с ней так и не попрощалась. Папа тоже не успел: он приехал в день смерти и, как потом мне рассказал, планировал снова сделать маме предложение.

— Вы слышали дома разговоры о том, что хорошо бы уехать и жить не в России?

— Нет, таких разговоров не было. Мама поехала в Америку из любопытства — человеческого и творческого. Но не прижилась там. У нее есть такая строчка: «От России не спасешься бегством».