«Если Бог в Конституции, то все позволено». Буквально так: сам способ, которым поправки продавлены в Основной закон, учреждает и освящает в России самодержавную власть. Ведь ее главной чертой является не наследование титула главы государства (хотя почему бы не ввести теперь и это?), а то, что этот глава не связан ничем: ни другими ветвями власти, ни собственными клятвами (а Путин не раз до 2020 года говорил, что Конституцию менять не следует), ни законами, ни самой Конституцией, которая, по идее, скрепляет общественный договор (согласие в обществе по наиболее важным вопросам).
О том, почему это нельзя было делать так, как было сделано, сказано довольно. Но важнее не сами поправки, а то, как была подготовлена эта спецоперация, что сделало ее возможной: к этому подвел постепенный, но неуклонный отказ от законных процедур, низведение принципов права (тождественных справедливости) до уровня пустой бумажки, полный развал правовой науки и в целом общественного правосознания.
В докладе «Сознание и цивилизация», сделанном в 1984 году, Мераб Мамардашвили описал нынешний процесс принятия поправок со всеми их обсуждениями так: «Невозможно принимать всерьез ситуацию, когда человек ищет истину, как ищут уборную, и наоборот, ищет на деле всего-навсего уборную, а ему кажется, что это истина и даже справедливость».
Всякое действительное мышление, — поясняет философ, — возможно при выполнении условий двух «К» — имея в виду главные постулаты Декарта и Канта. Декартовское «Я мыслю…» означает «мужественное» (это важное слово) самостояние мыслящего субъекта, а по Канту этот субъект не может мыслить иначе, как в рамках объективно существующих (хотя их и невозможно пощупать) этических и «естественно-правовых» структур. Только в присутствии такого субъекта имеет смысл разговор о праве, государстве и гражданском обществе.
Однако, продолжает Мамардашвили, случаются ситуации, когда эти два «К» редуцированы, и тогда материализуется третье «К»: это Кафка.
Внешне используются те же самые слова (например, «Конституция», «законодатель», «эксперты»), совершаются какие-то будто бы осмысленные действия, но никакого действительного содержания за этим нет: это провал, в котором «имеют место только бесформенные недосуществования, и их невнятные поскрипывания».
Между тем сам Владимир Путин как раз выполняет условия первых двух «К» — он мыслит совершенно самостоятельно (что совсем не обязательно означает: верно) и придерживается вполне определенных (пусть и не разделяемых всеми) этических принципов. С ним можно и нужно бы спорить — но некому! И это главный результат его собственной политики в течение 20 лет.
Провал образовался там, где эксперты должны были сказать: «Невозможно, в праве это то же самое, что в арифметике было бы 2 х 2 = 5 или то, что в УК называется изнасилованием».
Такие эксперты есть, и, невзирая на риски, они высказались, но они отодвинуты на обочину, в том числе параноидальным «законом об иностранных агентах», а советовать допущены подпевалы, которые: «Чего изволите?» (впрочем, то же самое происходит и в других областях знания).
Мой отец всю жизнь проработал в том самом институте, который ныне возглавляет академик Талия Хабриева — сопредседатель «рабочей группы по подготовке предложений о внесении поправок в Конституцию». Я привык думать о праве как о важнейшем слагаемом цивилизации. И с этой точки зрения нынешние поправки — не технический сбой, а крах культуры. Россия дорого за это заплатит, а пока мне просто стыдно смотреть на эту подмахивающую «юриспруденцию».
Я помню это ощущение жгучего стыда по комсомольским собраниям, на которые не пойти было боязно (до членства в партии, к счастью, я не дорос). Я не хочу снова испытывать этот стыд соучастия во лжи.
Мамардашвили возвел понятие чести на уровень философской категории: без нее не может быть человеческого существа. Все люди чести должны поднять свою задницу, пойти и 22 апреля проголосовать против того, что с нами, с обществом, пытается сотворить власть.
