СюжетыОбщество

Почему 5 марта пьют «за Чейна — Стокса»?

Фрагмент о смерти Сталина из книги Валерия Фрида «58 с половиной, или Записки лагерного придурка»

Этот материал вышел в номере № 24 от 6 марта 2020
Читать
Валерий Фрид, автор книги «58 1/2 : Записки лагерного придурка» — известный кинодраматург, вместе со своим постоянным соавтором Юлием Дунским, написавший сценарии к фильмам «Жили-были старик со старухой», «Служили два товарища», «Гори, гори, моя звезда», «Старая, старая сказка», «Экипаж», первых двух серий телевизионного фильма «Шерлок Холмс и доктор Ватсон», «Человек меняет кожу» и многих других. В 1944 году его и Юлия Дунского — студентов института кинематографии — арестовали по ложному обвинению в покушении на Сталина. В книге рассказывается о следствии на Лубянке, о десятилетних странствиях по «архипелагу ГУЛАГ», о «вечном поселении», о людях, встреченных во время этой затянувшейся тюремно-лагерной одиссеи. О своих приключениях он пишет с той неподражаемой иронией, которая делает чтение драматической книги радостным удовольствием. Вот лишь маленький отрывок, посвященный смерти Сталина.
«Фрид Валерий Семенович, 1922 года рождения», лагерная фотография
«Фрид Валерий Семенович, 1922 года рождения», лагерная фотография
фрагмент
Шварц был истово верующим коммунистом; его даже сделали секретарем парткома. Начальство пожалело об этом очень скоро: молодой секретарь наивно полагал, что его задача — защищать интересы рабочих, а не шахтной администрации. Попытались, по указанию сверху, «переизбрать» его, но не тут-то было: вольные работяги не дали Шварца в обиду. Невероятно, но факт. Коммунистические убеждения не мешали Михаилу Александровичу относиться к Сталину, мягко говоря, критически. И в 1953 году, когда появились первые сообщения о тяжелой болезни товарища Сталина, Шварц, как и мы, с надеждой поглядывая на репродуктор, ждал очередного бюллетеня. Врачей среди нас не было, никто не объяснил, что «дыхание Чейн-Стокса» — это предсмертные хрипы, но и так ясно, что дело идет к счастливому концу. 5 марта я работал в ночную смену. Из шахты выехал пораньше — чтобы успеть к первому утреннему выпуску последних известий. Прибежал в диспетчерскую, подождал немного и наконец услышал скорбный голос Левитана: — От Центрального… (глубокий вздох: «Х-х-х-х…») Комитета… <…>

По такому поводу следовало выпить, но как на грех спиртного не было.

Отметили это событие всухую. Вчетвером — Свет, Ярослав Васильевич, Юлик и я — купили в лагерном ларьке кило конфет «Ассорти» и съели за один присест. Такой устроили себе детский праздник. Радовались в зоне далеко не все — боялись, не стало бы хуже. Под репродуктором в бараке сидел молодой еврей — по-моему, тот самый, что попал «за разжигание межнациональной розни», — и плакал крупными коровьими слезами. Да что говорить: и моя мать в этот день плакала… Что такое умный человек? Едва состоялась передача власти новым правителям, Смеляков сказал: — Знаете, кого они погонят первым делом? — Кагановича? — услужливо подсказали мы с Юликом. — Да нет же! Берию. Мы усомнились: Берия как бы помазал на царство Хрущева и Булганина, явно оставаясь — хоть и позади трона — первым лицом в государстве.

— Говорю вам — Берию! — настаивал Ярослав. — Как вы не понимаете? Не станут они больше терпеть этот грузинский акцент. Столько лет тряслись!

И ведь оказался прав. Мы могли бы и не спорить — знали о его пророческом даре. Еще раньше, на Лубянке, у него был такой разговор со следователем-евреем. Тот орал на него, требуя показаний: — Перестаньте упираться! Будете еще три года здесь сидеть! — Я-то, может, и посижу. Но вас здесь уже не будет. — Почему это? — А это вы у них спросите. — Смеляков кивнул на двух русских следователей. Те понимающе усмехнулись: начинались гонения на «космополитов», в том числе на «пробравшихся в органы». Погнали-таки и смеляковского космополита. Было это в 49-м году. А в 53-м, после смерти главного гонителя, начался откат — выпустили, например, «убийц в белых халатах». Шварц рассказывал: у него в плановой части работала женщина-экономист. Впоследствии она оказалась сумасшедшей — но политическую ситуацию улавливала чутко.
Лагерь для политических в СССР. Фото: Alexander Agafonov / AP / TASS
Лагерь для политических в СССР. Фото: Alexander Agafonov / AP / TASS

Когда кремлевских врачей посадили, эта дама написала донос: она слышала, как з/к Файнер и з/к Штерн о чем-то договаривались по-еврейски. Повторялись слова «зумпф» и «взрыв» — видимо, евреи готовили диверсию.

А когда врачей выпустили и пожурили по радио посадившую их Лидию Тимашук, шварцевская сотрудница прибежала в плановый отдел и крикнула: — Это хохлы проклятые виноваты! А еврейчики очень хорошие. Продолжая тему, замечу, что перемены в политике коснулись зэков не сразу. С нами на третьем сидел инженер с автозавода им. Сталина. Посадили его как участника националистической организации, созданной Соломоном Михоэлсом. Когда — спустя годы после убийства народного артиста — Михоэлса снова начали называть в печати честным советским патриотом и выдающимся общественным деятелем, обрадованный инженер послал в Москву жалобу. Он просил пересмотреть его дело, поскольку единственным пунктом обвинения было то, что его завербовал лично Михоэлс. А теперь, когда выяснилось… — и т.д., и т.п. Месяца через два его вызвал к себе начальник особой части капитан Христенко и объявил, что из Москвы пришел отказ: оснований для пересмотра дела нет. Так что надо расписаться: ответ получен. — Как нет оснований? — Инженер чуть не заплакал. — Ведь меня обвиняли только в том, что меня завербовал Михоэлс. Теперь я слышу по радио, что он честный патриот и выдающийся деятель, — а у них нет оснований!.. Где же логика? Христенко был мужик с юмором. Он сказал: — Знаешь что? Ты пока распишись — а логику они пришлют потом. Известие об аресте Берии произвело на лагерь впечатление не меньшее, чем смерть Сталина. Для всех, кроме Ярослава Васильевича, оно было совершенно неожиданным. Во всяком случае, когда дежурный офицер пришел на вахту и велел снять со стены портрет Берии, ему не поверили. Пришлось вести всю смену краснопогонников к репродуктору и ждать повторного сообщения из Москвы. Только тогда они решились снять свою икону. Рассказывали и такое: утром того дня начальник лагпункта прошел к себе в кабинет и хмуро распорядился, ткнув пальцем в портрет: — Этого мерзавца — в печку! Зэк-дневальный, фамильярный, как всякий приближенный раб, возразил:
Лагерь для политических в СССР. Фото: Alexander Agafonov / AP / TASS
Лагерь для политических в СССР. Фото: Alexander Agafonov / AP / TASS

— В печку — это нам недолго, гражданин начальник. Только не вышло бы, как с евреями.

— А что с евреями? — В прошлом году посадили, в этом выпустили. Начальник задумался. — Да? Ну поставь пока за печку. Заключенные встают рано, поэтому мы узнали приятную новость раньше вольных. Печенев нарочно подстерег начальницу санчасти, когда она направлялась на работу. Дав ей подойти поближе, Борька стал выкликать: — Ах, негодяй! Так ему, мерзавцу, и надо! Повесить его, подлеца такого! — Про кого это вы, Печенев?— улыбнулась начальница. — Да про Лаврушку! Про Берию! Она отшатнулась, потом припустилась от него рысью. «Бегу, чтобы не пасть с тобою!..» После низвержения Берии в лагерях начались перемены.
shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow