Юрий Анненков (1889 — 1974) многим знаком с детства — иллюстрации к «Двенадцати» Блока, как и портреты Ахматовой и Пастернака, давно хрестоматийны, книга воспоминаний «Дневник моих встреч» — настольная для всех, кому интересны революция и эмиграция.

Внук декабриста Ивана Анненкова и сын народовольца Павла Анненкова, которому Ленин предлагал чуть ли не пост наркома, он уже в молодости сблизился с художественной элитой Петербурга. Кажется, это произошло случайно — в дачной Куоккале дом его

Талантливый рисовальщик и сам бы нашел дорогу в жизни, все же политические традиции в семье давние, а карикатурным стилем юный Анненков владел блестяще. Но с Чуковским дорога оказалась веселее, в итоге талант графика развивался в гимназии (исключили за неблагонадежность), на страницах «Сатирикона», позднее в иллюстрациях к «Мойдодыру» и повестям Всеволода Иванова, а главное — к «Двенадцати» Блока, рисунки восхитили не только читателя, но и поэта. Это и впрямь квинтэссенция русской жизни, и не только 1918 года; как Анненкову удалось передать дух и стиль эпохи — загадка из нерешаемых.

Графика занимает важнейшее место на выставке «Революция за дверью» в московском Музее русского импрессионизма. Многих привлекают портреты героев 20-х, от Ахматовой, Мейерхольда и Эйзенштейна до Антонова-Овсеенко, Каменева и Троцкого. Альбом «Семнадцать портретов», куда вошли изображения членов Реввоенсовета, запретили через два года, в 1928-м, почти всех изображенных вскоре арестовали и расстреляли. На выставке репринт альбома, хотя в столичных коллекциях есть оригиналы, — спорное решение на фоне очевидных удач, работ из парижского Музея современного искусства-Центра Жоржа Помпиду, музея Вооруженных сил РФ, галереи «Наши художники», петербургских и ярославских собраний.

Троцкий Анненкова спас — художник поехал на Венецианскую биеннале, где показывали парадный портрет политика его кисти, на родину уже не вернулся.

писал по-французски, продолжал заниматься театром, в котором так преуспел в Петербурге, где был сподвижником Евреинова — театральный раздел едва ли не самый эффектный на выставке. Анненков работал и для «Русских сезонов» — известен его плакат для «Ланей» Нижинской, Дягилев с интересом относился к его творчеству. Анненков мечтал о славе живописца, но послевоенные ассамбляжи заинтересовали немногих, оставалось завидовать успешному Ланскому и рисовать карикатуры на советских вождей. От былой лояльности, из-за которой он поначалу подписывал литературные тексты «Борис Темирязев», в 1940-е не осталось следа; в то же время в СССР родственники слали тов. Сталину в дар браслет, сделанный из оков дедушки-декабриста.

Один из литераторов «младшего поколения» эмиграции Василий Яновский считал Анненкова «загадочным, очень русским человеком, хитрым, грубым, талантливым, на все руки мастером». В чем-то перекликается с оценкой Михаила Кузмина: «Он весь — движение и живучесть, оттого его путь зигзагами. Под зигзагами я имею в виду перемену подходов и приемов. Органический, не спеленутый школами талант, он не имеет как-то органической линии направления». В эмиграции —

О «Юрком » писал бывший директор Русского музея Василий Пушкарев, в конце 60-х тот закупал на валюту у Анненкова его старые работы. Некоторые оказались уже проданными и художник пытался вручить их повторения. Переговоры шли тяжело, Анненков явно Пушкарева раздражал, но и к советскому гостю он мог относиться цинично — иллюстрации к «Двенадцати» и «Мойдодыру» в СССР переиздавали часто, а гонорары не платили. Анненков жаловался, но безуспешно. Для человека, создавшего образ революции, ее лицо, это было оскорбительно, для экстраверта, которому диалог с современностью нравился больше обдумывания своих идей, — казалось невыносимым. Вряд ли бы ему понравилось и то, что до сих пор нет комментариев к «Дневнику моих встреч», а из обильного журналистского наследия собраны лишь театральные рецензии. Анненков пока что не вышел полностью из темных комнат прошлого.

«Он не был настроен на вечность»

Анна Дьяконицына (Третьяковская галерея), научный консультант выставки «Революция за дверью»:

— Как выглядел Анненков на фоне Малевича и других мэтров авангарда, менялось ли отношение с годами?

— Любопытно, что Малевич его упоминает не без иронии — в письме к Лисицкому в 1924 году он замечает, что уже «намечается советский Рембрандт, советский Рубенс и скоро Рафаэлем» какой-нибудь Анненков будет».

За ранней графикой Анненкова, работами конца 1910-1920-х годов, музейный статус закрепился в момент создания. Его прославили иллюстрации к «Двенадцати», портреты были замечены на выставке «Мира искусства», альбом с ними вызвал в прессе большой резонанс. Большинство голосов было хвалебным, но были и критические, так, Тугендхольд ставил акцент на полиграфическом качестве альбома, а в самих портретах «больше ловкого и шикарного росчерка, нежели всяческих «глубин»». Мариэтта Шагинян, сравнивая работы Анненкова и Петрова-Водкина, писала об отсутствии сути.

Имя Анненкова надолго выпало из официальной истории искусства, но всегда было признание коллекционеров, все эти десятилетия они искали его графику раннего периода, а это дорогого стоит. И даже в собрание Третьяковской галереи его живопись вошла уже при жизни художника, но до 2000-го картину «Июнь. Лес» — она есть на выставке, — почти не показывали, зато сейчас в постоянной экспозиции бывает одновременно до трех его работ.

— При этом в советские времена к нему командировали директора Русского музея Пушкарева?

— Командировали не только как директора Русского музея, а как представителя минкульта, в отчетах он пишет — «по инструкции, полученной мною в ЦК КПСС».

Сама закупка произведений — а в первую очередь Москву интересовал анненковский портрет Ленина, — должна была происходить через Новоэкспорт, при посредничестве посольства. Результаты той закупки неоднозначные. Ряд произведений — поздние авторские повторения или даже новоделы по мотивам ранних работ, как портрет Свердлова. В Третьяковской галерее теперь два совершенно идентичных портрета Есенина, отличаются они только размером. Когда готовился академический каталог графики, высказывались предположения, что их могли увеличить с помощью какого-то механического приспособления. Художник сослужил себе сомнительную службу тем, что в крупнейших собраниях он оказался представлен в том числе сомнительными произведениями.

— Насколько многосторонность Анненкова мешала его развитию как живописца?

— Еще первая жена писала ему — переживаю, что у тебя не остается времени на живопись. И если говорить о раннем периоде его творчества, там число живописных произведений невелико. Но зато почти все они — удачны, это музейного уровня вещи. В Париже после 1925 года он ставит перед собой цель состояться как живописец, его творчество той поры несет в себе в концентрированном виде формулу ар-деко. Он много выставляется, но потом его захватывает кино. Есть художники, сосредоточенные на развитии своих идей, Анненков же соотносил свое внутреннее творческое развитие с конкретной ситуацией, он был нацелен не столько на вечность, сколько на практические нужды и заказы. Его судьба определена приглашениями и предложениями со стороны, а он был из тех мастеров, которые практически всегда со всем справляются. Но были и исключения — он не успел, например, сделать в срок заказанные ему Чуковским иллюстрации к «Крокодилу».