Часы пробили без четверти четыре. Правда, когда обернулась, стало понятно, что стрелки этих — напольных, с массивным корпусом и маятником — давно замерли на без четверти, а били другие, маленькие, и было на самом деле ровно три часа дня.

— Это часы старинные, они помнят нашего основателя — Елену Фабиановну Гнесину, — объяснила проректор училища Дина Кирнарская. — Это были их семейные часы.

Из-за монитора Macintosh’а показалось лицо секретаря: «Ректор вышел недавно, скоро вернется». По радио увлеченно о чем-то рассказывали.

Из двери напротив показался человек с располагающим лицом — ректор РАМ им. Гнесиных Александр Рыжинский.

— Вы ко мне?

— К вам.

Мы, все трое, заняли места за столом друг напротив друга.

— 15 февраля 125 лет назад первая ученица поступила в Гнесинское училище. О ней что-то известно?

Дина Кирнарская:Во всяком случае, известно, что знаменитостью эта девушка не стала. В этом как раз проявляется демократичность Гнесинской школы: с самого начала в ней учились и те, кто впоследствии стал профессионалом, и те, кто им не стал, что собственно, самое важное: аудитория для нас — всё.

Александр Рыжинский:Мы и сейчас всегда предупреждаем: не все учащиеся музыкальной школы обязательно должны стать профессиональными музыкантами.

Д. К.:Не только школы, но и училища. Музыка дает человеку столько, что он может чувствовать себя комфортно в любой профессии.

— Когда говорят о Гнесинке, имеют в виду «гнесинскую школу» — не место, а методику преподавания. Что это за методика, как она изменялась со временем?

А. Р.: В первую очередь это знаменитая трехступенчатая система обучения: школа — училище — вуз. Конечно, трансформации происходят, появляются новые специальности, но сама система остается каркасом. Если говорить о методах преподавания, то традиции сестер Гнесиных мы тоже сохраняем, у нас преподают ученики учеников. Вообще, начало XX века — это время становления широкого профессионального музыкального образования в России. Не потому, что не было музыкантов, а потому, что консерваторская традиция была очень молодой. Поэтому все, кто в то время выпускался из московской и петербургской консерваторий, были одновременно исполнителями и педагогами. Отсюда и пошло сочетание этих двух начал в музыкантах. Кстати, современность тоже требует органичного сочетания того и другого в одном человеке. Но на момент открытия училища педагогов не хватало. И Елена Фабиановна всегда настаивала именно на педагогической составляющей. Есть великолепные музыканты, но учить — значит воспитывать, учитель должен уметь передать свои знания. Поэтому и весь курс методики, и весь объем учебно-методической литературы, по которой потом учились во всех советских музыкальных школах и учатся до сих пор, были задачами Елены Фабиановны. До сих пор все ее достижения применяются на практике.

Д. К.:Нужно еще вспомнить о том, что школа Гнесиных открыта во время большого культурного и экономического роста, когда появилось новое сословие — средний класс, образованное сословие. До этого у всех были частные педагоги, а вот Елена Фабиановна и ее современники стали открывать частные школы, которые стали востребованы именно в то время. В этом проявилось ее социальное чутье, неслучайно она возглавляла Гнесинку 72 года: она всегда чувствовала и знала, что нужно обществу. Она, безусловно, обладала талантом крупного менеджера.

А. Р.: Именно, потому что только настоящий менеджер может «пробить», например, идею создания вуза — вполне самостоятельной организации, уникума, которого в стране до тех пор не существовало.

— На сайте Гнесинки — множество анонсов разных фестивалей и конкурсов, ваши ученики постоянно в них участвуют. Как вы считаете, насколько важно начинающему музыканту соревноваться, побеждать, проигрывать? Насколько это воспитывает?

А. Р.:Вся эта фестивальная жизнь может быть одной из составляющих творческого пути музыканта. Но говорить, что без конкурсов не может состояться профессиональный музыкант, нельзя. Конечно, участие в конкурсах связано еще и с тем, что для всяких видов аттестации всегда нужно показывать диплом. Вот ученым понятнее: есть кандидатская, дальше докторская, публикации, аспиранты. А музыкантам, да и не только им, приходится показывать, что у них «все хорошо»: вот я, сам лауреат и лауреатов воспитываю. А уровень этого лауреатства под большим вопросом.

А. Р.: Вот именно. Можно быть лауреатом конкурса Чайковского, почти небожителем, или лауреатом совсем другого конкурса, где собрались члены жюри и решили: ну, давайте всех участников лауреатами сделаем, чтобы никого не обижать. Разница между ними колоссальная. И если маленький музыкант ездит из города в город, с фестиваля на фестиваль с одной и той же программой, не имея собственной жизни, в этом тоже ничего хорошего нет. Но если у него есть потребность в этих выступлениях, в нервном состоянии перед выступлениями, в ожидании результата, тогда пожалуйста. Могу сказать, что в моей жизни конкурсы сыграли большую роль, но я всегда был очень избирательным и принципиально участвовал только в тех, где было трудно. Самое обидное — соревноваться со слабыми.

— Тогда вопрос о сильных и слабых. Людям, мало знакомым с исполнительским искусством, может казаться, что задача, скажем, пианиста сводится только к чистому воспроизведению написанных кем-то нот в правильном порядке. Что тогда отличает гениального пианиста от среднестатистического?

А. Р.:Есть такой термин, как «исполнительское прочтение». Кто-то работает в более брутальной манере, кто-то в филигранной. По сути, фортепиано ведь ударный инструмент — молоточек бьет по струне. А под рукой пианиста он превращается в элегантнейший, тончайший, как скрипка. И слыша один и тот же инструмент, слышишь разные краски, разные тембры, разные голоса. И организм реагирует на эти бесконечные вариации по-разному, нерационально: плачем, смехом. Вспомните легенду об Орфее. Были ведь и до него музыканты, но только ему одному удавалось приводить всех в экстаз звуками своей арфы. На самом деле музыкант не работает — он живет. Есть, конечно, и те, кто просто отрабатывает прейскурант, но вы всегда таких отличите. А по поводу точности и чистоты — это совсем не самое главное. Даниил Крамер, например, специально учил своих учеников ошибаться. Ошибся — обыграй. Сымпровизируй и иди дальше. Жизнь на этом не останавливается. Главное — то, что ты здесь, в музыке.

— А есть ли какие-то конкретные способы увидеть будущего великого музыканта в ученике, который только-только к вам пришел и пытается что-то вам показать?

А. Р.:Одной-двух встреч, часто даже нескольких лет мало, чтобы что-то понять о человеке. Хотя бывает, что при приеме в класс, когда сидишь в составе приемной комиссии, видишь человека, близкого по мировосприятию, по духу. Имеет значение даже не столько музицирование, сколько то, как человек говорит, смотрит, как реагирует. Все это может дать какое-то представление, но такого, чтобы хлопнуть по столу ладонью и сказать: «Все! Этот человек перевернет наш мир!», — быть не может. Только что закончился конкурс имени Рахманинова, где участники — дети от шести лет, и я был этими детьми потрясен. В их возрасте я даже не знал, как инструмент называется, а они им уже владеют. Но мэтры, глядя на них, говорят: «Прекрасные дети, все замечательно, кроме одного — мы не можем гарантировать, что хотя бы половина из них дойдут до сцены». И скорее всего, так и будет. У нас все-таки принцип селекции на всех уровнях. Но ведь не обязательно же быть музыкантом. Вот Елена Фабиановна училась музыке, но пианистом не стала, а стала шедевральным педагогом. Или наоборот: я знаю одного кандидата физико-математических наук, который возглавил кафедру фортепиано. Просто в какой-то момент любовь к музыке пересилила, и он ушел из науки. Вспомните образ Шерлока Холмса. Зачем ему нужна была скрипка? Да чтобы показать, что он живой человек, очень тонкий человек!

Д. К.: Кстати, о детях на конкурсе Рахманинова. Я разговаривала с одним из участников, мальчик приехал из Гонконга. Я спросила провокационно: «А вы собираетесь быть музыкантом?» Ничего подобного, даже не думает! Притом что участвует в международных конкурсах. Но он понимает, какую важную роль играет музыка в его развитии и доверяет ей свою личность. Так что музыкальное образование нужно понимать шире: это прежде всего катализатор развития — умственного, духовного, какого угодно. Человек с музыкальным образованием найдет применение своему таланту. Приведу мое любимое изречение:

Это сказал Артур Шнабель, великий пианист. Для нас главное, чтобы ученики музыку любили, остальное приложится.

— Часто ли вам приходится говорить «приходите завтра»?

А. Р.: Это вы отсылаете к фильму, который снимали в нашем вестибюле? Действительно, порой надо говорить то, что людям неприятно слышать. Это можно сравнить с работой хирурга: ты должен сделать больно, чтобы помочь человеку.

Д. К.: Это своего рода моральный долг преподавателя. Об этом писал гнесинец, Тимофей Докшицер, выдающийся трубач и педагог. Он писал, что учитель обязан сказать ученику, что тот занимается не своим делом. Учитель обязан сказать правду. Можете считать это методикой «гнесинской школы».

— Когда подходишь к Гнесинке, уже на улице становится понятно, что это единый инструмент или оркестр. Как звучит Гнесинка?

А. Р.: Традиционно у нас на одном этаже располагаются ударные, на другом — духовые и так далее, так что звучание меняется даже внутри здания. Но если взять звучание во времени, то оно, конечно, меняется: трудно было бы представить сестрам Гнесиным, что в этих стенах зазвучат электрогитары. Сегодня звучание Гнесинки многоголосое: только из струнных в здании могут одновременно звучать гусли и арфа. Где-то звучит виброфон, где-то — электронная музыка. Где-то музыкант академического направления играет Рахманинова, а джазовый музыкант — аранжировку «Маленькой ночной серенады» Моцарта. Звучание меняется, любое повторение, любая одинаковость — это рутина, а мы ориентируемся на обновление. Музыка нуждается в импровизации: в новых звуках, новых сочинениях, новых манерах исполнения. Хотя музыканты — люди консервативные, но все здесь уживается в гармонии.

Д. К.: Это касается не только самой музыки, у нас есть и звукорежиссура, и продюсерство, и музыкальная журналистика — множество специальностей.

А. Р.: Причем всем этим специальностям нет и десяти лет. Мы не должны стоять у конвейера, выполняя свою норму трудочасов. Мы хотим, сохраняя, двигаться вперед.

Д. К.:Новый девиз родился.

А. Р.:Да, можно сказать, что и девиз. «Сохраняя, двигаться вперед». В Гнесинке все с этого начиналось и, слава богу, до сих пор не заканчивается.