В январе 2020 года СК во Владикавказе возбудил уголовное дело о халатности против Алана Бацазова, начальника местной уголовно-исполнительной инспекции ФСИН. Он подозревается в том, что не известил следствие о нарушениях домашнего ареста полицейского Вадима Терехова. В сентябре прошлого года Терехов пришел на работу к своей бывшей жене Регине Гагиевой и нанес ей около 10 ударов ножом. Через шесть дней девушка умерла в больнице, не приходя в сознание.
Риторика обвинения жертвы, виктимблейминга, встречается в контексте таких новостей довольно часто. Пользователи социальных сетей оставляют комментарии, осуждающие Гагиеву:
- «Закономерный финал. Смотреть надо, с кем связывать свою жизнь».
- «Надо быть сверхразумом, чтобы выйти замуж за чувака, который избивал свою первую жену, и завести с ним ребенка в 19 летЫ
- «Красивая, а мозгов нет абсолютно. Он же не мгновенно стал таким».
Директор центра «Насилию.нет» Анна Ривина считает, что истоки виктимблейминга лежат в патриархальном отношении к женщине:
«Патриархат говорит, что у женщины есть свое место. Если женщина выходит за границы, предписанные патриархальной моделью, то она становится виноватой в том, что с ней произошло. Женщину воспринимают не как субъект, а как объект, который должен быть удобным и правильным. Когда женщина перестает быть удобной, ее можно за это наказать.
Защитная реакция при столкновении с подобными новостями проявляется у мужчин и женщин по-разному. Мужчины наказывают женщин за то, что те перестают вести себя удобным образом, а женщины включают психологическую самозащиту и думают, что с «правильными» женщинами такое произойти не может. А те, кто столкнулся с какой-то бедой, сами в этом виноваты».
Громкими примерами патриархальности российского общества стали, к примеру, дела сестер Хачатурян и Рамиля Шамсутдинова. Сестры Хачатурян обвиняются в умышленном убийстве своего отца, который в течение многих лет истязал их физически и сексуально. Рядовой Шамсутдинов расстрелял восемь своих сослуживцев после случаев дедовщины и угрозы сексуального насилия в свой адрес.
И сестры, и солдат-срочник сами стали жертвами закрытых институтов, для вмешательства в которые у общества до сих пор нет эффективных инструментов.
Девушки пострадали от домашнего насилия, закон о котором не принят в России, а солдат-срочник — от неуставных отношений, существование которых в современной Российской армии отрицает Минобороны. При этом события разворачивались в двух разных социальных контекстах — в семье, за закрытыми дверями московской квартиры, и в воинской части.
Социолог Елена Рождественская называет семью и армию резко контрастными институтами: «Приватное и публичное, интимное и отчужденное воспроизводство жизни и перспектива ею пожертвовать. В данном случае их объединило применение насилия, оценка которого вызвала столь большой резонанс в обществе».
Сергей Кривенко, координатор правозащитной инициативы «Гражданин и Армия» считает, что у понятия дедовщины есть два смысла: «В более широком — это насилие над солдатами, а в более узком — это система установления иерархии и поддержания порядка с применением насилия. Насилие в армии так и осталось, и нет никаких общественных сил, которые контролируют этот институт.
Существующее насилие применяется не для поддержания дисциплины, а чаще всего для вымогательства денег через родителей или призывных денег (две тысячи рублей в месяц).
Представьте, что молодой солдат-срочник на год заперт в части без каналов связи. Он не имеет возможности связаться с независимыми структурами, чтобы рассказать о своем состоянии. Центрами насилия могут выступать различные группировки: и лица, объединившиеся по этнической принадлежности, и офицеры, как в случае с Шамсутдиновым, и другие».
Мы решили проанализировать, как пользователи социальных сетей обсуждают оба преступления, кому они сочувствуют больше и на каком основании. Гипотеза заключалась в том, что сестер Хачатурян люди склонны осуждать больше, в то время как про Шамсутдинова часто говорят, что он всего лишь защищал свою честь. Все это происходит в силу характерных для российского общества патриархальных установок.
Чтобы это проверить, мы выгрузили комментарии под наиболее популярными постами в инстаграме, посвященными сестрам Хачатурян и Рамилю Шамсутдинову. В сумме на каждый кейс пришлось около 6 тысяч комментариев.
Выделив в деле Шамсутдинова основные слова с помощью облака слов, мы получили такую картину:
Центральным сюжетом в обсуждении стал дискурс о позоре армии и процветании дедовщины (насилия над солдатами, а не системы иерархии). Пользователи переносят ответственность за беспредел в армии на офицеров («Позор офицерам, что допустили это, ну точно как в тюрьме, как зэки, ужас, не армия, а позор»). Они считают, что в силах руководства искоренить дедовщину, а нынешние офицеры не подают достойного примера молодым солдатам.
Этого же дискурса придерживается сообщество по поддержке Шамсутдинова «Спасти рядового Рамиля Шамсутдинова». Цель группы, как заявлено в описании, — добиться от Минобороны признания массовых случаев дедовщины, пыток и издевательств над российскими солдатами в армии. Помимо стихов в поддержку солдат и видео с фотографиями Рамиля, администраторы группы собирают из разных источников новости о погибших срочниках. Подписчики группы (список которых, кстати, скрыт) активно комментируют все посты, будь это экспертное мнение, новость или видео:
Елена Рождественская считает, что общественную поддержку Шамсутдинова можно объяснить сюжетом его кейса: «Одиночка, который отваживается выступить против системы. Не этот ли сюжет мы с восторгом встречаем в кино? Возможность перехватить право на насилие и защитить свои ценности? Однако амбивалентность этой защиты (ведь погибли не только потенциальные насильники, но и товарищи по несчастью) и высокая биографическая цена за этот поступок (мы ведь понимаем, что его ждет) не позволяют расценивать этот поступок как единственно возможный выход».
Вторым по популярности сюжетом стало утверждение, что Шамсутдинов — герой и настоящий мужчина. Сергей Кривенко объясняет это тоже патриархальностью мыслей:
«Патриархат накладывает определенные оттенки на дело Шамстудинова. Насилие в армии воспринимается как естественное явление. Отсюда и идет выражение «армия не сахар».
Хотя необходимо четко различать тяготы, лишения службы и насилие, унижение личности. В парадигме патриархальности ответ насилием на насилие поощряется».
Облако слов из комментариев под постами про сестер Хачатурян помогло отследить основные ветви дискуссии вокруг их дела:
Сестер Хачатурян часто называют убийцами. Это происходит только в контексте осуждения убийства, и чаще всего в этом случае пользователи стараются стереть их статус жертв домашнего насилия («Они жестоко убили спящего человека. Какое домашнее насилие? Ни одного факта нет, судя по инстаграму, они не жертвы. Подруги рассказывали, что они любили тусить на вечеринках с алко и наркотой. Отец запрещал. Реально хотите, чтобы убийцы были на свободе?»).
В декабре 2019 года правительство РФ заявило, что проблема домашнего насилия преувеличена. В ответ на это инициативные группы, чтобы показать масштаб проблемы, стали собирать из новостей случаи, когда женщины подвергались домашнему насилию. Тем не менее пользователи настаивают на соблюдении закона, по которому «убийцы должны нести наказание» («И не надо верить убийцам на слово, в любом случае они убийцы, и закон для всех един»), не принимая во внимание смягчающие, по версии СК, обстоятельства.
Отец сестер Михаил Хачатурян для пользователей играет настолько важную роль в этом деле и в жизни девушек, что формирует отдельную ветвь обсуждения. Все поступки и слова сестер рассматриваются через отца: как он их воспитывал, что им говорил, подвергал ли насилию
(«Изначально, с детства подвергал насилию — для них это норма. Возможно, они даже любили отца в те моменты, когда адекватно себя вел»).
Более того, сестры уходят с первого плана, освобождая место именно для своего отца («Вырастил, получается, ненасытных зверей, которые обокрали, оболгали и теперь рассчитывают жить дальше на деньги отца. Вот же нелюди! Вдуматься, что отец вырастил своих дочерей безжалостными убийцами! Это групповое преступление. Таким мерзким образом доченьки «отблагодарили» своего отца! Нет места в обществе людей!»).
Анна Ривина говорит, что по патриархальному наследию женщины и дети должны терпеть от «главы семьи» все что угодно: «Сестры поборолись за свою безопасность и за право на жизнь. Дочери по отношению к отцу были объектами, которые должны подчиняться тем условиям, в которых живут».
Елена Рождественская также отмечает патриархальность фигуры Хачатуряна: «Архаичному образу отца вменена вся полнота власти, причем как одобряемой материальной заботы, так и контроля, но, оказывается, еще и власти над сексуальностью дочерей.
Табу на инцест как норма современного общества оспорено, и косвенно подтверждено право отца распоряжаться сексуальностью дочерей.
После отца следующей фигурой в обсуждении дела сестер становится их мать Аурелия. Женщина всегда виновата: ушла или осталась, поступила так или иначе. В любом случае все претензии будут к ней. Сейчас у нас считается, что за детей головой отвечает мать, хотя у родителей одинаковые обязанности перед детьми».
Ветвь осуждения матери также отодвигает девушек с первого плана, освещая жизнь и поступки Аурелии («Мать, зная мужа-тирана, не помогла сбежать дочерям».). Эта часть дискуссии подразумевает осуждение разных сторон ее жизни: от «неправильного» воспитания дочерей до того, что она не помогла сестрам сбежать от отца. Эта ветвь схожа по смыслу с прошлой ветвью об отце: в жизни сестер были и другие люди, умнее и влиятельнее. Эти люди должны были направить девушек на «правильную дорогу» или помочь им и не доводить дело до убийства.
Данные показывают, что отношение общества к убийству, совершенному в контексте самообороны против агрессоров, в значительной степени зависит от гендера обвиняемого. Мужчина, обороняющий свою честь при помощи насилия, заслуживает большего сочувствия и понимания, чем женщины, стремящиеся вырваться из круга семейного насилия.
Патриархат существует, и это плохо.
