— В советское время мы практически ничего не слышали о холокосте. Даже слово «холокост» в нашем лексиконе появилось совсем недавно. Вы родились в Советском Союзе. Когда вы впервые узнали об этой трагедии?

— Я родилась в Ленинграде и уехала в Израиль в 1991 году, когда мне было 16 лет. Я росла, конечно, на историях о блокаде, о блокадном кусочке хлеба, о дневниках Тани Савичевой. Помню из детства, что самым большим преступлением было кинуть в кого-то хлебом или бросить хлеб на пол. Память о блокаде была свежа и в 70–80-е годы. Что касается холокоста, я не знала об этом ничего и впервые услышала году в 90-м. Учительница на уроке рассказывала нам о варшавском гетто и зачитывала дневниковые записи. Я слышала слово «еврей», которое она произносила, и мне хотелось вжаться в парту, так мне было неуютно. Тогда, услышав эту историю, я так и не осознала, о чем речь. Более подробно о холокосте я узнала уже в Израиле, побывав в Яд Вашем — мемориале и Музее истории холокоста. Только там можно хоть как-то понять масштаб произошедшей трагедии. Потом я старалась узнать о холокосте как можно больше, и были периоды, когда казалось, что я больше не могу читать об этом. Но я снова возвращалась к этой теме.

— Марис Ивашкявичюс, литовский драматург, был одним из организаторов марша его родном городе Молетай, участники которого повторили путь евреев к месту расстрела.

— На европейской территории бывшего Советского Союза таких мест очень много, и мы узнаем о все новых и новых. В советское время об этом молчали и о многих местах память стерлась. И теперь мы вынуждены соскребать культурный слой, который покрыл эти места, чтобы докопаться до того, что там было в годы холокоста. Я участвовала в подобных маршах в Змеевской балке в Ростове-на-Дону, а в прошлом году — в Калининграде, где рядом с поселком Янтарный уничтожили около шести тысяч узников концлагерей бывшей Восточной Пруссии, которых просто сгоняли туда при отступлении немецкой армии. Кто-то умер в пути, кого-то убили по дороге, а остальных загнали в Балтийское море, расстреляли и утопили.

То, что происходило в Литве, происходило и в Белоруссии, и в других местах. Хорошо, что такие марши организуются. Честь и хвала тем людям, которые поддерживают эту память. А хранить ее сложно, потому что были убиты и те, кто знал погибших. Важно, чтобы подобное не повторилось. Потому что если мы понимаем, как к этому пришли, что могло быть сделано, но сделано не было для предотвращения катастрофы, мы можем постараться не допустить повторения трагедии.

— Трагедия и в том, что многие расстрельные команды состояли из местного населения. Немцы командовали, а стреляли свои. И так не хочется это вспоминать.

— Я бы сказала, что чувство вины очень субъективно. Конечно, сын за отца не отвечает. Но важно не пытаться доказывать, что этого не было. Да, больно, кто-то может чувствовать стыд за своих предков, но это не значит, что можно говорить, что у нас было все хорошо, а это вы придумали, что не было никаких шести миллионов, а максимум, скажем, был миллион. И не у нас это случилось, а где-то в другом месте. И вообще этого не было, а вы всё придумали, и никто не строил никакие газовые камеры. Если мы забудем это, то оно легко может повториться. Повториться это может против любого народа. Конечно, евреи более уязвимы, проблема антисемитизма стоит очень остро и сегодня. В России, слава богу, это сейчас в небольших масштабах, но это не значит, что он здесь не может распространиться с новой силой.

— В Израиле День катастрофы отмечается в апреле. С чем это связано?

— В Израиле он называется Днем холокоста и героизма, в окончательном варианте был установлен в 1959 году и отмечается в конце апреля — начале мая (в еврейском календаре даты немного сдвигаются, как у христиан дата Пасхи) после праздника Песах. 19 апреля 1943 года началось восстание в Варшавском гетто. Это, наверно, было первое гражданское восстание во Второй мировой войне и самое большое еврейское восстание. Столько людей погибло за недели восстания, но то, что оно продержалось почти месяц, говорит о героизме восставших.

— Начало 43-го, еще полмира под властью фашистов. И в глубоком тылу Третьего рейха восстание одного микрорайона в центре города! Оно изначально было обречено — без всякой надежды выжить простые невоенные люди решили взять оружие!

— Они видели все эти трансферы, когда людей увозили в Освенцим. Это был 43-й год, никаких иллюзий уже не оставалось. Люди выбрали смерть с оружием в руках, решили умереть достойно. Но, конечно, люди, которые подняли оружие, надеялись в душе, что кому-то удастся спастись. И действительно, единицы, но спаслись.

А люди не шли как скот на заклание. Были восстания в Варшавском гетто, восстание в лагере смерти Собибор, были еще подобные акты сопротивления. Не зря этот день памяти называется в Израиле День холокоста и героизма. И это очень важно — всегда есть возможность противостоять, независимо от того, в какой ситуации ты находишься. Именно поэтому в Израиле день начала Варшавского восстания определен как День катастрофы и героизма.

Слова Леха Валенсы о восстании в лагере Собибор можно в полной мере отнести и к истории Варшавского гетто: «Спасение жизни не было целью героического восстания, борьба велась за достойную смерть. Они спасли свое достоинство и честь, они отстояли достоинство человеческого рода. Их деяния нельзя забыть, особенно сегодня, когда многие части мира снова охвачены фанатизмом, расизмом, нетерпимостью, когда вновь осуществляется геноцид».

Ирина Сорина, специально для «Новой в Петербурге»