…Но воспевать уход Суркова Не вижу смысла никакого. Охолоните, господа: Он не уходит никуда. Он уходил уже когда-то Из той токсической среды, Потом кремлевские ребята Призвали вновь его в ряды. Теперь в обнимку с вещей лирой Он удалился от руля, Но тут уж, хоть залевитируй, Ты вечно около нуля. Воспряли русские камены, Им вновь помстились перемены: Теперь стоит у царских врат Не казнокрад, а технократ! Исторгнут яростный Мединский, Вослед несется «у-лю-лю» В таком заученном единстве, Что новизны не уловлю… Любой, кто временно отставлен, На повышение отправлен При смене курса (о предлог! Где он сменен, помилуй бог?!). Каких желаешь перемен ты, Какого права и суда, Переставляя элементы*: Один туда, другой сюда…
Каким прочувствованным словом Проститься с пафосным вождем? Мы не прощаемся с Сурковым, Итоги позже подведем. Вдобавок нет еще указа, Необоснован ваш базар, — Гласит двусмысленная фраза, Песков которую сказал; Мрачнее темных тайн алькова Загадки путинских верхов, Но тайна личности Суркова — Отнюдь не тайна. Вот Сурков: Чего он делает и где он — Не в этом суть, vous comprenez, Но он по психотипу демон, И даже дэмон, через э. Бывают мрачные натуры — Садист, насмешник, эрудит, — Но только институт культуры Подобных дэмонов плодит. В душе отнюдь не враг прогресса, Чему порукою роман, Духовного деликатеса Он потребитель и гурман; Без сожаления, без боли Он наблюдает жалких нас, Все мельтешенье этой моли… Как он сказал, «глубинных масс»; И он настолько выше прочих, Что для него (хоть сам спроси) Создатель этих бедных строчек — «Частушечник всея Руси». Примите, граждане, на веру: Я не в обиде, сам хорош. Меня Любимова, к примеру, Не любит тоже, ну и что ж? Как жаль, что я не мятный пряник, Не данник общей колеи Или не путинский посланник, Чтоб «Наши» были мне свои!
Нет, он всерьез не принимает Всю эту нашу кутерьму, Он все, конечно, понимает И цену ведает всему, И вес действительный, и меру, — Явив читателю оскал, Он «Подражание Гомеру» Кипящей желчью написал. В том есть особенная сладость, И нет особенной вины: Творить заведомую гадость И наблюдать со стороны; Шутя подкидывать соблазны — Они же так многообразны! — Когда прыщавая шпана Твоим влияньем польщена! Для этих потных комсомольцев, Для оголтелых добровольцев, Фанатов «русския весны» Кидать подобие блесны, Плодить цветистые пустоты, Вертеть бумажные цветы — Чтоб в рот смотрели идиоты Из откровенной гопоты. Но для другого идиота, Какой на Дугине возрос, Читать на память Элиота, Припомнить Хейзингу впроброс; А по ночам писать романы, Тайком, как Ленин в шалаше (Не я открыл, что графоманы — Всегда диктаторы в душе). Для многих он и вправду идол. Уже иные говорят, Что он такое там увидел На улице Охотный ряд, На Старой площади московской Иль за самой стеной кремлевской, — В такие бездны заглянул, Что отшатнется Вельзевул. И только все на миг отстаньте — Такое скажет о Кремле, Что отдохнут Шекспир и Данте, А также Гете и Рабле. Увы, во всяком команданте, Коль пишет он, в конце концов, Таится не Шекспир, не Данте, А в лучшем случае Кольцов**, И тот, кто сделал этот выбор И в преисподнюю полез, — Из демонов навеки выбыл: Он так и будет мелкий бес.
И мой совет тебе, Муратов***, От всей частушечной души: Ты, этот стих поглубже спрятав, Его печатать не спеши. С Сурковым все настолько мутно — Глядишь, окажется наутро, Что был напрасен наш аврал, Что он шутил, что он играл, — Он в этом смысле не лукавит. Он в самом деле в грош не ставит Тебя, меня и этот стих, И политологов своих (И то сказать, его коленка, Да что — комок его платка Умней, чем братья Якеменко, Но эта честь невелика). Грешно любить толпу-терпилу, Коль ей ни в чем не повезло; Ведь бесы ценят только силу, А также изредка бабло. А потому, Муратов милый, Оставим их с баблом и силой С их Вельзевулом наряду, При всем параде — но в аду.
*В рукописи у автора другое слово. **Михаил Фридлянд. ***Главный редактор.
