«Краснознаменная дивизия» — одна из главных групп русской инди-сцены. Нежные, задумчивые, грустные, они вроде бы совсем не про то, что происходит в стране. Но при этом как будто с натуры рисуют поколение 25+ и озвучивают их страхи: «встреча неизбежна в клубе неуспешных», «отдай место местным», «фак ю биржа, фак ю банк». Как жить и о чем петь сегодня повзрослевшим мальчикам-девочкам, которые выросли в тепличной атмосфере 2000-х? Говорим об этом с лидером «Дивизии» Иваном Смирновым.

— Инди-поп, что бы это ни означало — музыка тридцатилетних, тех, кого лет десять назад называли хипстерами. Что это за поколение, что за люди?

— Я, как и многие наши слушатели — из поколения, взрощенного журналом «Афиша». «Афиша» нулевых представила себе, что Москва уже стала европейской, писала об этом как об объективном явлении. Музыканты стали петь так, как будто они в Швеции или в Англии. А слушателем их стал хипстер, который живет в пузыре благополучного города, где есть развлечения и нет никаких потрясений. Но время поменялось вместе со слушателями. Сейчас уже ясно, что и город не самый благополучный, и потрясения есть. Спрятаться от них мало у кого получилось.

— Эти изменения отразились в песнях «Дивизии»?

— Если и отразились, то каким-то косвенным образом. Да, бывает, что у человека есть искренняя потребность следовать голосу времени. Уважаю такую позицию, почему бы и нет.

Завтра фейсбука не станет, и это слово в тексте будет выглядеть нелепо. Ты должен говорить языком, который будет считываться и сейчас, и послезавтра.

— Но вот рэперы, например, так не думают, а вы с ними существуете в одной реальности. С одной стороны, нежные песни хипстеров, с другой — социально активные парни, которые резко высказываются о том, что волнует людей. Причем на языке улиц.

— А кто там социально активный, кроме Оксимирона и Нойза? Ну, FACE выпустил политический альбом. Он прошел путь от супер-хайпового исполнителя к условному андеграунду, и теперь выступает на фестивале «Боль». Это большая редкость и дико круто! Но в основной своей массе рэперы очень аккуратно социально активны. Можно взять пластинки и посчитать, какое там количество политических высказываний, их не так много.

И потом, политическая активность — странный аргумент, чтобы полюбить исполнителя. Важна музыкальность, а с этим, как мне кажется, у современного русского хип-хопа проблемы.

Говорят, что русский рэп слишком уж списан с американского, а мне вот кажется, что даже недостаточно. Там была африканская музыка, госпел, джаз, фанк — американские рэперы всем этим напитались и придумали хип-хоп. А наши, по большей части, напитались уже готовым рэпом, я не чувствую в них этого африканского корня — а без него не качает. Музыка — вот что главное.

— Это все хорошо звучит в теории, но на практике… Включаем ваш последний альбом «Увы», а там — о домашнем насилии, о сроках за самооборону («быстро сшили дело, и теперь я тоже шью»). То есть именно то, что сейчас на повестке дня.

— Это песня «Вышка», могу рассказать, как она появилась. В какой-то момент я дал зарок перестать заниматься «словесным дизайном», писать максимально просто и только о том, что по-настоящему трогает. На альбоме «Увы» еще пела наша прежняя вокалистка Яна, но одну песню исполняла Саша, она и придумала эту фразу.

Или «Сверхчеловек». На меня сильно подействовала история парня, который производил впечатление очень хорошего человека, был у всех в друзьях в фейсбуке, пока не выяснилось, что он регулярно избивал свою девушку. Я стал думать о людях, которые кажутся классными, а на самом деле жестокие. Копишь на первую машину, мечтаешь о ребенке, хранишь детские фотографии любимого человека, а по вечерам можешь ему по голове дать — это и стало основой песни.

— Еще слышится тема неоправданных ожиданий — «лето не сбылось». Поэтому, видимо, и «Увы».

— Ну это связано не столько со страной, сколько с личными переживаниями. Понятное любому чувство, когда думаешь, что летом объездишь весь мир, что всё сбудется, а потом лето проходит, и ничего не случилось. Но ведь общее — это всегда сумма личных переживаний. Все чувствуют, что лето не сбылось, и это превращается в эмоцию, которая может их на улицу вывести, например. Причина любого общественного недовольства — не только дурацкий закон или выборы, но и общая грусть, внутренняя усталость. Мне гораздо интереснее писать об этом, а не о конкретной повестке.

— Новости, из-за которых люди выходят на улицу, задевают вас, трогают?

— Как и всех. Но в то же время я достаточно бесчувственный человек. Да, страшно, но до глубины души меня все это не потрясает. Стыдно говорить, но вот самолет упал или закон Димы Яковлева приняли — всё это ужасно, но я не могу это до конца прочувствовать, как будто все происходит не с нами, а где-то на стороне. Есть ощущение, что оно так всегда, блин, было. И будет! В группе есть ребята, которые ходили на все московские митинги, а кто-то эскапировался и пытался ничего не читать. Сам я при этом в скорлупе, я трушу, боюсь разрушить собственную уютную раковину.

— Тогда давайте про уютную раковину. Работа, дом, ближнее окружение.

— Работаю дизайнером в Москве, живу при этом в Малаховке — в день трачу по четыре часа на дорогу. У меня много знакомых, которые приехали в Москву из других городов и выстраивают диалог с местом, в котором родились. Суровый заводской город, где нечего делать, становится для них отрицательным источником вдохновения. Я родился, вырос и сейчас живу в Малаховке, обожаю ее. Это не ПГТ с хрущевками, а интеллигентский поселок, в нашем летнем театре играла когда-то Раневская. Живу в соснах среди писательских дач, всё детство гонял на велике по этим улочкам и прощаться с ними не готов. Ранняя «Дивизия» — дачная группа, хотя местные нас не слушают, думаю.

— Ассоциируете себя с «юным невеселым», о котором поет «Дивизия»?

— Конечно! На концертах пою эту песню и показываю на себя, хоть я не совсем уже юный. Чувствую себя старым лет с 22-х. Ощущение, что всё уже прошло, со мной давно — от этого во многом и невеселость.

— Можно сказать, что «юный невеселый» — портрет 25-летних?

— Наверное, можно. Просто я не верю в то, что люди невеселые только от того, что в стране власть такая. У каждого своя история. Пишешь песню и думаешь: «У меня внутри происходит какая-то странная хрень, но кто это еще поймет?». А потом оказывается, что все люди чувствуют себя примерно одинаково. Боятся одного и того же.

Анна Рыжкова, специально для «Новой»