Театр этот начался как единая труппа весной 2005 года фестивалем в ГИТИСе, смотром первых премьер Сергея Васильевича и его учеников «Шесть спектаклей в ожидании театра». В июле 2005 года СТИ стал полноценной институцией. Очень редким для Москвы примером частного театра.

Худруком его естественным образом стал Сергей Женовач. Бессменным сценографом — Александр Боровский. Учредителем и меценатом — предприниматель Сергей Гордеев.

Весной 2017 года СТИ стал государственным театром. Сергей Гордеев передал его здание в дар Российской Федерации.

Со здания и стоит начать. Переулки за Таганкой, две улочки вниз по холму. По пути — памятник Александру Солженицыну, екатерининский храм Мартина Исповедника, двухсотлетняя сирень в его чугунной ограде. Дальше — охристый кирпич «Фабрики Станиславского»: канительной мануфактуры купцов Алексеевых, которую унаследовал от отца Константин Сергеевич. Ныне там офисный центр. Но как потайной ящичек старого комода (бабушкиного — если общей нашей бабушкой числить Москву) в «Фабрику Станиславского» встроен Народный театр, созданный в 1904 году К.С. Станиславским для рабочих мануфактуры.

Сто лет спустя здание прошло глубокую реставрацию. Дизайнером стал Александр Боровский. Беленые кирпичные стены, переплет высоких окон, медные трубы внешней электропроводки, корабельные начищенные лампы, идеально сбереженный стиль модерн третьей гильдии — столы, диваны, буфеты в фойе. Старый книжный шкаф: здесь стоят книги всех авторов, которых ставит театр. Белый фаянс мисок с зелеными яблоками. Семейные фото Алексеевых по стенам.

Одно из лучших театральных зданий столицы без слов излучает мысль: современность — не только хай-тек «Москва–Сити» и затоптанный плевками, окурками, фантиками снег на окраинах. Современность — это и традиция, защищенная личной силой потомков.

Возможно, это и есть сквозная мысль, главный месседж театра Женовача.

Почти все спектакли «Студии театрального искусства» — именно его постановки.

Так вот: фестиваль. 31 января его откроет восстановленный «Захудалый род». В основе — роман Лескова странной судьбы: у него мало поклонников. По пальцам перечесть: Н.И. Пирогов, М.Н. Катков, А.С. Суворин, Василий Розанов, Михаил Кузмин… Сам Лесков любил этот роман «больше «Запечатленного ангела». В XXI веке к нему вернулся Женовач.

Семейная хроника князей Протозановых рассказана в 1870-х последней в роду. Бабушка ее, княгиня Варвара Никаноровна, была воплощением чести и тепла. Вокруг бабушки собирались странные, уже и в 1820-х ветхозаветные люди: верные камеристки, румяные семинаристы, уездный Дон Кихот с присказкой «Меня пополам перервешь, а наизнанку не вывернешь!», изрубленный до дикого мяса полковой трубач Грайворона, философы-самоучки, крепкие мужики на оброке — и тень князя, мальчика-кирасира, погибшего в 1812 году.

А на них на всех наступала новая жизнь — в лице деятельного и беспощадно любезного графа Функендорфа (Григорий Служитель). Протозановы, конечно, проиграли все сущее. Но хроники их перехватывают зрителю горло и в XXI веке.

За Лесковым идут лукавые гоголевские «Игроки», уютная рождественская «Битва жизни» Диккенса. 4 февраля на Малой сцене СТИ (всего 30 мест) «Река Потудань» Андрея Платонова — один из самых глубоких и горьких спектаклей Женовача.

В реквизите пиленый тес да картошка. Капельдинер — Часовой в потертом кожане: требует мандат на просмотр, накалывает билеты на штык. Камерное действо ищет точную оптику истории, сдвигает 1921 год по микрону, вправо-влево. То к ностальгической ухмылке. То к страшной трезвости, принесенной опытом Гражданской, к жилистой готовности почти на все ради выживания полупрозрачной от голода курсистки Любы (Мария Шашлова).

Дева 1921 года цепко держит картоху: серый краеугольный камень жизни. Она — явная праматерь племени советских людей. Со всем уже пережитым. И всем, что у племени впереди.

Далее — два чеховских спектакля. Вот ранняя повесть «Три года». Семейство московских «мильенщиков» Лаптевых «случайно» во всем: браки, образование детей, запущенный дом. Случаен и союз главных героев (отлично играют Алексей Вертков и Ольга Калашникова).

Но с доблестью стоиков они сами себе находят твердые основы жизни. Вычистить родовое гнездо. Привести в порядок конторские книги. Взять на попечение сирот и больных. И «каждый день ездить в амбар» — скрипя зубами, продолжая семейное дело Лаптевых: это дом. И другого дома не будет… «Три года» — словно текст-антипод «Вишневого сада».

«Записные книжки» — спектакль меньшего накала. Но он очень красив. Александр Боровский создал тут образ бесконечного дачного, усадебного чаепития на веранде. Блещут подстаканники, сияют осенние яблоки и латунные заколки, сквозят и бросают тени шляпы. Белизна скатертей, воротничков, блуз создает образ рая 1900-х. На глазах зрителя он уйдет — со всеми беспечными застольцами — в преисподнюю театрального трюма.

«Брат Иван Федорович» — серо-черный спектакль по 11-й книге «Братьев Карамазовых» с лихорадочными монологами Мити (Александр Обласов), виртуозного Смердякова (Сергей Аброскин), Ивана, Черта, Лизы Хохлаковой… Канун суда: и он совершается в финале.

«Шествие» по ранней поэме Иосифа Бродского: спектакль Веры Камышниковой молодые актеры играют на лестницах театра, выкрикивая «Романс князя Мышкина» и леденящих «Новобранцев». «Москва — Петушки» Женовача с виртуозной работой Алексея Верткова в роли Венички.

Булгаковские «Записки покойника»: «Белая гвардия» и «Театральный роман» слиты воедино. Лихие тени 1918 года приходят к литератору Максудову (Иван Янковский) через великолепный балкон московского доходного дома: и нет ему спасения от памяти Гражданской. Камерная «Кира Георгиевна» по Виктору Некрасову на Малой сцене СТИ — и яростный чумной карнавал 1970-х в «Заповеднике» по Довлатову с бенефисной ролью Сергея Качанова.

11 февраля на фестивале идет «Самоубийца» Эрдмана. Самый жесткий и злой, яростно-веселый спектакль Женовача о вечном русском обывателе Подсекальникове (Вячеслав Евлантьев) — и всех прогрессивных силах, которые рвут Подсекальникова на части, пытаясь сделать его пушечным мясом своих амбиций. Все озвучено похоронным джазом, подозрительно похожим на победоносный бэнд «Веселых ребят».

Впрочем, Эрдману «Веселые ребята» — свои. Он сценарист, на съемках его и повязали.

«Мастер и Маргарита»… Недавние «Три сестры» с беспощадным анализом характеров и произросших из них судеб беспечных чеховских мечтателей.

И в финале, 16 февраля, — девятичасовой спектакль Егора Перегудова, ученика С.В. Женовача, «Один день в Макондо». Еще одна семейная хроника: «Сто лет одиночества» Маркеса.

В давнем интервью «Новой» Сергей Женовач говорил: сейчас нет столь наивных молодых людей, чтоб идти в театральные училища за деньгами-деньгами и славой-славой. Тем не менее: в театры идут и идут. По формуле режиссера: «Чтоб выгородить себе в жизни чистое место. Как такое место, где можно дышать и думать».

Собственно, именно такое место выгородили, оттерли до белизны, до сияния старой меди за Таганкой, на «Фабрике Станиславского». И этому месту исполняется 15 лет.