Три года назад мы расстались с Ленни Беллардо, в папстве Пий ХIII, на том, что первый американец в Ватикане (Джуд Лоу) во время речи вдруг видит в толпе в подзорную трубу пару пожилых хиппи. Ленни меняется в лице: ах, уж не его ли это родители, которых он ищет всю жизнь? Папа не выдерживает напряжения предыдущих серий и падает, скошенный инфарктом.

«Новый Папа» снят Паоло Соррентино в прежней компании оператора Луки Бигаццо и сценариста Умберто Контарелло (плюс Стефано Бисес). Кастинг, по обыкновению, великолепен.

Снимать «Папу-2» Соррентино допустили в собственно папский дворец. «Молодой Папа» снимался в павильонах, о роскоши декораций тогда много писали.

Съемка Бигаццо почти самодостаточна. Визуально фильм состоит из множества поистине гениальных «полотен». Такая «великая красота» немного отвлекает от сюжета, за которым надо следить в оба. Кино Соррентино при всей его неспешности и прекрасных длинных планах — коварно, то и дело звучат знаковые диалоги и алмазные формулировки. Как говорила мне одна иностранка, «это не надо потерять». Да и контекст ватиканских интриг — такое сплетение многоходовок, что разбирать их надо, как гроссмейстерские партии. Выборы нового папы — игра затейливая. Сцены заседаний кардинальского конклава — с обилием шикарных крупных планов, хоть в раму вставляй, — по напряжению переплюнут иной экшен.

В первых сериях Джуд Лоу лежит в коме — под молитвы католического человечества и болельщиков под стенами его палаццо. Она длится уже девять месяцев. Вероятно, намек на то, что в Пие ХIII зародился и вызревает некий новый человек, которым он и выйдет из комы — всем на удивление. Ведь Ленни перенес уже три (!) пересадки сердца, и ни одно не прижилось (третье — сердце мусульманина, неспроста за кадром то и дело звучит страшное исламское проклятие и угроза отправить в ад всех христиан). Но недолго осталось ему томиться под кислородной маской и являться в виде фантома в разных ситуациях, решая чудесным образом проблемы. В сцене очередной пересадки сердца папа, словно ангел, встает с операционного стола и ходит туда-сюда в одних белоснежных трусах. Воскреснет, никуда не денется. Да и как без него? Пока что Пий ХIII едва ли не единственный в Ватикане обладал «духовным измерением» (Соррентино). Даже его сомнения ближе к Богу, чем протокольная вера прогнившего конклава.

Тема гомосексуализма, намеченная в первом сезоне, здесь развивается усилиями изумительного дуэта кардиналов — Ассенте (Маурицио Ломбарди) и Гуттьерреза (Хавьер Камара). В заставках к сериям монахини после «отбоя» красятся, курят и устраивают оргиастические танцы на фоне неонового креста. Сиделка, тоже христова невеста, дежурящая у тела папы, приходит от этого тела в такое волнение, что ложится на пол рядом с высоким ложем и предается рукоблудию. Пресс-атташе Ватикана София Дюбуа, дама красивая и влиятельная (сексапильная Сесиль де Франс) не только мастурбирует с телефоном (похоже, день без секса у этих католиков, считай, прошел зря), но и внаглую соблазняет молодых монашков, а когда глаза у мальчишек практически вылезают из орбит, холодно показывает им средний палец и погружается в Библию.

Но похоть и прелюбодеяние — далеко не единственный смертный грех духовного руководства РКЦ. Нам демонстрируют их все. Второй человек в Ватикане, госсекретарь кардинал Войелла (Сильвио Орландо), главный интриган, не гнушается вообще ничем, вплоть до убийства. Гордыня, зависть, воровство (по уровню коррумпирования Ватикан недалеко ушел от наших чиновников)… Словом, плохи дела у католической церкви. Знакомая картина.

Но Ватикан все-таки обеспокоен процессом гниения, которым охвачена РКЦ. И верхушка едет бить челом к английскому священнику сэру Джону Брэнноксу, обратившему в католичество многочисленную англиканскую паству. Брэннокс издал религиозный бестселлер «Срединный путь», суть которого нам пока неясна. Но в этом пути кардиналы видят спасение. «Церковь наша велика и обильна, но порядка в ней нет. Приди и правь нами», — в таком смысле обращаются они к варягу.

Сэр Джон обитает с мумифицированными родителями-герцогами в замке, чья роскошь впечатляет даже ватиканскую делегацию. Джон Малкович играет утомленного философскими терзаниями и депрессией аристократа-невротика, который отнюдь не уверен в своем предназначении. Он принимает живописные позы, спрашивает Войеллу: «Ну как я вам?», и глаза у него по-«готтски» обведены траурными кругами. Артист. Кем, собственно, и хотел быть… Призвание в папы его не удивляет, но и не радует. Его проблема, как сказал бы психоаналитик, коренится в далеком прошлом, когда он потерял брата-близнеца и родители не могут ему этого простить. Вот он и слоняется по замку несчастным накрашенным привидением, стараясь не попасться на глаза своим мумиям на колесах.

Герцогская чета живет, не отрывая от лица кислородных масок — таких же, как у коматозника Пия ХIII. Эта симметрия намекает на дальнейшие тяжелые отношения двух пап. Соррентино расставляет зеркала по всему фильму. Это и симметрия мизансцен, архитектуры, интерьеров. Это два маленьких Брэннокса, брата-близнеца. Это кардинал, точная копия Войеллы (обоих играет Орландо), и их саркастические диалоги — почему-то исключительно в туалете (среди зеркал). Это, наконец, самая главная игра отражений: симметрия двух пап. Конфликт, безусловно, фантастический. В дальнейшем, полагаю, мы поймем смысл, заложенный Соррентино в эту хитрую конструкцию.