Вот сквозь щекочущую снежную завесу-кисею Гляжу с печалию безбрежною на родину свою — И вижу злобной, обесчещенной, без двух минут в петле, И думаю о камне с трещиной, о Симоне Петре.

Да! Райский сад, Христом обещанный, в парче и серебре, Сооружен на камне с трещиной, на Симоне Петре, Который титула «святейшество» к себе не применял, Поскольку так и не утешился и все припоминал, Как ночью длинною, мучительной, какой не сочинить, Отрекся трижды от учителя вернейший ученик. С тех пор, припомнив это таинство позора и греха, Он всякий раз рыдал и каялся при крике петуха, Дрожа от вопля петушиного, моля от всей души: Царю небесный, придуши меня, как свечку потуши!

И вот ему-то, отреченному, воздали по грехам: Не только райский ключ вручен ему — ему воздвигнут храм, Высокий храм, с высот которого в главнейшей из коммун Я озирал мерцанье города в рождественский канун — С высот падения, прощения, отчаянья, стыда, С высот такого ощущения, что больше никогда Не видеть ни родного спутника, ни Божьего лица, По гроб носить клеймо отступника и кличку подлеца. Весь этот город, перекрещенный цепочками огней, Теперь стоит на камне с трещиной, и мир стоит на ней — На складке, трещине, излучине, а не тупом плато; На тех, кто так себя измучили, как их не мог никто; На бывших, павших, неуверенных, забредших в топь и падь, Зато теперь уже намеренных ни в чем не уступать — По воле мученика странного на тех стоит земля, Кто зачеркнул себя и заново переписал с нуля.

Они и держат драгоценные ключи от райских врат, А не простые парни цельные — Иуда и Пилат.