Вот парадокс: отставая от многих передовых практик Европы и США, в одном стремлении российская бюрократия старается идти быстрее своих коллег из стана «партнеров» — нужно все оцифровать. Нацпроект «Цифровая экономика» предполагает до 2024 года освоение более полутора триллионов рублей, из которых, например, 235,7 миллиарда пойдут непосредственно на цифровизацию госуправления. Откуда же у отечественных чиновников такая страсть к новым технологиям?

Взаимоотношения индивидов и представителей власти за историю развития государства как института претерпели существенные изменения. Феодальные властители не лезли в душу своим подданным: главное, чтобы эти подданные вовремя платили налоги, приходили на войну и не предавали своего сюзерена. Власть была на предметном уровне: можно было казнить человека, можно было миловать, можно было строить стену, а можно было ее разрушить.

Все изменила эпоха модерна: появилась бюрократия, которая должна была все описать, классифицировать, подогнать под закон и обложить налогом. Для этого начал осуществляться контроль не только через идентичность (нация, идеология, религия), но и через тело. Французский мыслитель Мишель Фуко назвал это «биополитика». В своих трудах «Общество нужно защищать» и «Рождение биополитики» Фуко описал принципиально новые технологии властного контроля над людьми на этом новом уровне. Главными институтами биополитики он назвал психиатрическую клинику, школу (помните это советское «спину прямо, руки на парте»?) и тюрьму. Кроме того, отдельно он рассмотрел появление социальной медицины как средства контроля тел.

При этом Фуко, конечно же, продолжил рассматривать бюрократию в традиции классика социологии Макса Вебера: это некоторая система рационализации всего и вся, до чего может дотянуться государство. А рациональность в пределе — это сведение чего угодно к набору численных показателей. Ни один чиновник по большому счету с людьми уже давно не работает, он работает с отчетами, запросами, директивами — словом, с данными. Потому что с людьми работать — одна морока. Тело человека, если честно, довольно хлопотная вещь: очень дорого его содержать, осматривать, поддерживать в каком-то хорошем состоянии. То ли дело, скажем, уровень рождаемости или смертности, заболеваемости или добываемости. Отлично также работать и с уровнем преступности и раскрываемости, потому что принимать заявления от человека, которого обокрали, общаться с его телом, проводить следственные действия с другими телами — ужасно утомительно. А вот, например, понизить уровень преступности на 3 процента — это очень чисто, а главное — рационально и эффективно. Получается, что когда у тебя достаточно данных, с телами взаимодействовать как бы и необязательно. Поэтому переход биополитики в дата-политику был лишь вопросом времени и наличия технологий, позволяющих эти данные собирать и обрабатывать.

И вот мы уже видим логику российской власти, которая, кстати, противоречит критике некоторых интеллектуалов: дескать, власть нас ведет в Средневековье.

Но вот же в чем дело. В условно-либеральном государстве дата-политика бюрократии дает некоторую легитимацию своих действий по отказу от контроля за телами: мы всего лишь следим за показателями, время от времени вам их объявляем, а вы уж решайте на выборах, что с этим делать. Пространство для манипуляций есть и при такой системе. Ведь когда у тебя есть числовые ряды, можно ввести KPI. И здесь хочется процитировать одного из топ-менеджеров российского ИТ-гиганта: «любой менеджер в ситуации выбора между работой и накруткой KPI выберет накрутку KPI». Но все же в таком положении нет той страшной антиутопии Фуко, где «контроль общества над индивидами осуществляется не только через сознание или идеологию, но и в теле и вместе с телом». Кроме того, есть целая система экспертных институтов, которые могут соотнести данные и реальность, которые эти данные отображают. И возможно, именно поэтому развитые демократии не спешат вводить электронное голосование у себя — хотят сохранить независимость от превращения их гражданского долга в данные до того, как совершили акт голосования.

В России же эта дата-политика дает власти полноценный инструментарий для сбрасывания с себя столь обременительных социальных гарантий: бесплатного образования, медицины, общественной инфраструктуры. При этом все равно можно оставаться тем самым Polizeistaat — государством, которое стремится жестко регламентировать жизнь граждан. Ведь надзирать за данными гораздо проще, чем за телами. Зачем ловить преступников, когда можно показывать уровень раскрываемости? Зачем реформировать экономику, когда она показывает «рост в уверенные полтора процента»? (Правда, иногда она показывает «отрицательный рост»). Зачем нужна дорогущая система здравоохранения, когда можно показывать данные по смертности от заболеваний, которые устраивают? Кстати, именно поэтому же политическая власть так любит делать различного рода опросы.

А тело жителя России как бы снова возвращается ему. Правда, на других условиях: свободы и возможности заботиться о теле у тебя столько, сколько позволяет социальное положение, принадлежность к сословию и уровень дохода. И конечно, никакой автономии тела, как в Средневековье, у человека нет, потому что всеобщий надзор, так или иначе, все равно остается: мониторинг соцсетей, госуслуги, налоги, камеры на дорогах, справки, анализы, трудовая (прости господи) книжка. Более того, самое важное, чтобы цифровые данные хранились у госорганов, а вы, граждане, пожалуйста, все равно на всякий случай ходите и дублируйте всё бумажными справками, талончиками, квиточками и книжечками.

Указующий на предмет палец не является самим этим предметом. Проценты, коэффициенты и векторы — это не люди. А если вдруг картограф получил монополию на картографию и не получает никаких санкций за ошибки, то очень скоро может получиться вот что: он будет рисовать не так, чтобы по его картам можно было куда-то доехать, а так, как ему нравится. Появятся образцы художественного искусства с морскими чудовищами, псоглавцами и антиподами вместо меридианов и градусов долготы и широты, эстетические и в чем-то даже прекрасные, но в лучшем случае — бесполезные, а в основном, конечно, опасные. Посмотрите на свою стену — может быть, на ней уже висит такая.

Илья Стахеев, политолог