«Я одета как черт», — стоя на коленях неподалеку от Казанского собора, Люда доказывает, что ей не холодно. Она неверующая, говорит, что уповает не на Бога, а только на себя, и в сам собор не заходит. Под пальто на ней несколько кофт и пара штанов, на голове поверх шапки повязан платок, ладони согревают шерстяные рукавицы. Выпрашивая милостыню, она их снимает, чтобы спрятать бумажные рубли. В рождественскую ночь люди щедрее, чем обычно.
«Конечно, сегодня подают хорошо, но разве для семьи это много? — Людмила трясет банкой с мелочью, едва покрывающей дно. — У меня четыре внука, четыре пацана — ни одной девки, старшему 12 лет, а младшему всего четыре! Я месяц назад переехала из Молдовы, чтобы дочке помогать. У нее туберкулез, а муж наркоман. Никто не работает. Я по профессии акушерка, но разве в мои 64 года без гражданства, без регистрации в Питере устроишься на работу в больницу?»
У Казанского с 7.30 утра 6 января дежурит ОМОН. На входе в собор установлены рамки металлоискателя. Люди говорят, что храм так охраняют с 2017 года — с тех пор, как по городу прокатился слух о готовящемся взрыве собора.
У Исаакия таких мер предосторожности нет, но за безопасностью и порядком следят МЧС и МВД. Коллеги Лена и Даша в полицейской форме каждые полчаса меняются местами: стоят по очереди на улице, где ветрено и моросит дождь. Дарья, мама двоих детей, уже слегка простужена. «Нас гоняют в хвост и в гриву, не оставили никаких льгот, все профессионалы давно ушли из полиции кто куда мог! Приходят одни стажеры, и те на время, пока не хлебнут лиха». — Даша сморкается, вытирает потекшую тушь и радуется, что через год уйдет на раннюю полицейскую пенсию. Происходящее в Исаакии ее интересует мало. Мыслями она дома, где сын-подросток остался с маленькой сестрой.
Полицейские на входе в Казанский собор неразговорчивы. На столике у рамок металлоискателя стынут три чашки крепкого чая. Отойти от поста нельзя с самого раннего утра. К вечеру мужчины мечтают лишь об одном: чтобы служба скорее закончилась.
В Исаакиевском соборе нынешнее Рождество встречали человек триста при вместимости до семисот. При такой малолюдности
в глаза бросались абсолютно не соответствующие плюсовой питерской погоде норковые шубы.
В Казанском, напротив, к полуночи к иконам было не протолкнуться. Сказать, сколько пришло людей, не могли ни полицейские, ни постоянная охрана, но известно, что в некоторые моменты в храме одновременно находилось более тысячи человек.
Надежда — трудник доброволец, в мирской жизни учитель — едва успевала убирать догорающие свечи, освобождая место для новых, и протирать от воска подсвечник.
«Пришла помочь девочкам, — объясняет она. — По большим праздникам в Казанском соборе они зашиваются, а мне потрудиться в храме за счастье. Моя работа в школе нервная, а труд в церкви — отдых».
На добровольных началах сегодня в петербургские храмы мыть и чистить приходят многие — иначе убирать будет некому. По рассказам священнослужителей, в минувшем октябре в церквях прошло сокращение штатов.
«И так работа трудника невысоко оплачивалась, — рассказывает Света, одна из сокращенных, — на руки в месяц я получала 20–25 тысяч рублей. Ни официального трудоустройства, ни больничных листов, ни отпуска…»
У Светланы нет даже среднего специального образования. Вопрос заработка для нее больной, и в этом она не одинока. По словам священников,
просьбы верующих к Богу о помощи в поиске работы сейчас занимают второе место после просьб о здоровье.
«Бывает такое — непруха, заказов нет, а в церковь схожу, поставлю свечку — бац, и мне повезет!» — делится секретом успеха строительный рабочий из Белоруссии Анатолий.
Он живет в Петербурге уже десять лет, но ни своим жильем, ни семьей еще не обзавелся. Сегодня Толя светится от счастья. Не только по поводу Рождества: 6 января ему исполнилось 40 лет, и он ждет от жизни глобальных перемен.
«Жениться хочу, семью, ребенка. Своего!» — на этом слове Анатолий делает ударение. Уже два года он встречается с Анной, вдовой, воспитывающей дочек 5 и 7 лет. Ей 41 год, но она говорит, что ни здоровья, ни сил на третьего у нее нет. «У нас любовь, понимаете? — говорит Анатолий. — Мы познакомились в храме! Нас батюшка благословил. Сказал: женитесь, венчайтесь! И я согласен растить ее детей, но мне же и своего надо! Вот мы из-за этого с ней и ссоримся. То сходимся, то расходимся. А батюшка в церкви нас мирит».
Судя по лицам стоявших на рождественской службе прихожан, все настолько погружены в свои мысли, что непонятно, слушает ли кто-то хор и батюшку. А между тем по храму разносится: «цените блага духовные, а не вещественные»; «каждый из нас должен потрудиться, чтобы Господь нашел его душу»; «мы чтим свои человеческие заповеди, а вечные забываем»…
Церковное пение убаюкивает детей, пришедших в храм с родителями. К двум часам ночи в Казанском соборе, где по-прежнему тесно, малыши дремлют прямо на полу. Девочка лет семи во время службы лепит куклу из стекающего с подсвечников на пол воска. Но служба заканчивается, и всем пора расходиться. Некстати разбуженный мальчик лет пяти, которого отец ведет к выходу за руку, хнычет: «Папа-папа, зачем нам крестики?» — «Ты еще маленький. Просто иди за мной и не отставай…»
