В Афганистане наши «небоевые потери» нередко списывались на душманов. В Чечне это было правилом: любую гибель валить на боевиков.

За 9 лет и 2 месяца пребывания наших войск в Афганистане погибло более 15 тысяч человек. Утверждаю, что по меньшей мере каждый четвертый умер не от душманской пули.

Причин было много. И неосторожное обращение с оружием, и самоубийства, и ошибки в координатах, и гибель при пожарах, и умышленные убийства своими же… Все перечисленное происходило и во время боевых действий в Чечне — как в первую, так и во вторую кампании. Но только здесь «небоевые потери» составляли 2/3 от всех смертей. Выходит, мы в основном воевали сами с собой.

Отмечая 23 февраля 1996 года (то ли День Советской армии, то ли День защитника Отечества), офицеры ремонтного батальона 205-й бригады основательно залили глаза, и это вдохновило некоторых на «проверку несения службы личным составом». Замкомандира рембата капитан Брежнев заглянул в столовую. Было два часа ночи. Солдатики после наряда крепко спали. Пьяному капитану это показалось «непорядком». Капитан стал стрелять по стене с криками: «Всем встать!»

До 1 января 1996 года я находился в той части 205-й бригады, которая дислоцировалась в районе аэропорта «Северный».

Здесь на Новый год пьяные офицеры-шалунишки много стреляли, жгли фейерверки, а в результате сожгли несколько легковых машин, стоящих у штаба бригады. Это «безобидное» хулиганство прошло почти незамеченным.

Ханкала праздновала Новый год с гораздо большим размахом. Здесь пьяные контрактники, многие из которых были ранее судимыми, забросали друг дружку боевыми гранатами. Поэтому 1 января 1996 года меня отправили на Ханкалу в помощь первому заместителю командира 205-й мотострелковой бригады подполковнику Мураду Тлюстену. Он тоже прошел Афганистан: служил командиром разведроты, получил тяжелое ранение, был награжден двумя орденами Красной Звезды и представлен к званию Героя Советского Союза. Звезду не получил… Возможно, национальностью не вышел.

Здесь, в Чечне, на Новый год подполковник Тлюстен ловил пьяных подчиненных, бегающих по двору с боевыми гранатами… Я ему, как мог, помогал.

А эта история случилась весной 1996 го­да. Прапорщик Роза Сагитова служила санинструктором в дивизионе реактивной артиллерии. Ей было всего 19. Лишь несколько месяцев назад она приехала в Чечню с Дальнего Востока, где не могла устроиться на работу. Ее позвала в Чечню мать, служившая прапорщиком-санинструктором в батальоне материального обеспечения. Мать тоже звали Розой. Женщины жили вместе здесь же, в санчасти. Как-то утром они собирались выехать в рейс с боевой колонной. Санчасть находилась в солдатской казарме. Подъем был ранний. От шума проснулся капитан К., ранее служивший в Афганистане, но потом уволившийся из армии, а здесь, в Чечне, кадровики планировали восстановить его на службе. Капитан зашел в комнату к женщинам… Мешал им собираться в дорогу… Увидел на кровати автомат, взял… Женщины попросили положить автомат на место. Капитан усмехнулся: мол, в оружии знаю толк, ведь «афганец».

По-видимому, случайно нажал на курок… Младшая Роза упала, получив смертельное ранение.

Капитан К. от страха выпрыгнул в окно и побежал в сторону взлетной полосы. Здесь мы его и догнали.

Старший лейтенант Н. был одним из лучших командиров в 204-м мотострелковом полку, который дислоцировался в Шали. Старлея даже представили к ордену.

В июле 1996-го Н. заболел и приехал на Ханкалу в госпиталь. Места в стационаре не нашлось, его подлечили лекарствами, и вечером он решил вернуться в Шали. Было уже поздно, вертолеты Минобороны в это время уже не летали, и Н. отправили на вертолетную площадку внутренних войск.

Здесь боевого офицера Минобороны спецназовцы из внутренних войск избили и бросили в яму, где держали чеченцев. Нет, я не оговорился, не только бандитов, но и просто чеченцев. Именно в такой, в частности, отсидел родной брат Руслана Хасбулатова — профессор Грозненского университета.

…Но не все, кто присутствовал при издевательствах, были в звериной шкуре, один из них сообщил мне.

Вытащили мы старшего лейтенанта Н., отнесли в госпиталь на носилках, сам он передвигаться не мог. Начальником хирургического отделения госпиталя был мой друг — полковник медицинской службы Эльбрус Фидаров, служивший в Афганистане в одни сроки со мной, награжденный там боевыми наградами.

Старшего лейтенанта Н. спасли. Он опознал избивших его офицеров спецназа ВВ. Служебное расследование проводил я. Но у меня начальство его забрало. И дело закрыли.

…Ненависть российских бойцов из разных видов вооруженных сил друг к другу часто превышала их ненависть к бое­викам.

Ежедневно в патрульный наряд по Ханкале заступали поочередно военнослужащие разных видов и родов войск.

Если дежурили мотострелки, то ловили и сажали на гауптвахту десантников и бойцов внутренних войск, и наоборот.

…Это случилось летом 1996 года, когда патрульный наряд десантников обстрелял вышедших ночью «на промысел» за спиртным мотострелков.

И с этой дикостью я сталкивался почти ежедневно.

…Меня направили в Шали разбираться с причинами самоубийства молодого лейтенанта — начальника продовольственной службы одного из батальонов.

Этого несчастного лейтенантика призвали в армию на два года из Бурятии после окончания гражданского вуза и отправили в Чечню: видимо, кадровых военных для этого уже не хватало или у них были свои «волосатые защитники». А у этого неженатого лейтенантика — только мама. А что может мама? Родить и воспитать своего ребенка честным, отдать ему последний кусок хлеба, когда в стране пустые полки магазинов…

Сумасшедшее государство почти всегда сильнее мамы. Вот оно и отобрало у нее сына и отправило воевать в Чечню, о которой он что-то ужасное слышал по теле­визору: «А люди там злые и с рогами…» Но до «злого чеченца» он так и не добрался, его сожрали свои — «хорошие».

Чем занимается начальник продовольственной службы батальона? Правильно, он обеспечивает батальон продовольствием. А мотострелковый батальон — это 350 солдат, сержантов, прапорщиков и офицеров.

Где он берет продукты? Он из Шали с риском для жизни ездит в Ханкалу — на продовольственный склад Российской группировки войск в Чечне. Что давали на этом складе молодому лейтенанту, окончившему гражданский вуз, которому в детском саду, в школе и институте рассказывали, что в нашей армии все честно? Правильно — ему давали гнилую картошку, сечку, черствый хлеб и просроченные консервы.

От такой пищи офицеры батальона взбунтовались. А вот солдаты в основном относились к этому спокойно. Главное, что вообще кормят. И потом: многие ведь стоят на блокпостах по всему Шалинскому району, здесь из села в село проезжают чеченские машины. А ты их хлоп шлагбаумом — и не пропускаешь. Пока не заплатят дань. Наши солдатики много не просили, какие они взяточники? Картошечки пару килограммов, капустки, яблочек и, конечно, свежего домашнего хлебушка.

Но не всем выпадало счастье стоять у шлагбаума.

Поехав в Ханкалу на склад «Шалин­ский», начпрод твердо решил раздобыть гречки и риса. А здесь ему кладовщик в звании прапорщика говорит:

— Хочешь, лейтенант, риса — распишись, что получил пять мешков, но два из них оставь мне. Хочешь гречки, тогда распишись за семь мешков, но четыре оставь мне.

Лейтенантик возмутился:

— Как же так, ведь у меня и так недостача.

— Ах так, — сказал прапорщик, — на, получай свою сечку.

Повез он снова гнилую картошку, сечку и просроченные консервы в часть… Трава была высокая. Укрылся в ней лейтенант, написал предсмертную записку обо всем этом ужасе и разрядил пистолет себе в рот.

…Мое расследование начальству не понравилось. Оно бы все свалило на девушку, которая там, на далекой «гражданке», не дождалась… Но и этого делать не пришлось: вскоре о несчастном лейтенанте забыли — боевики вошли в Грозный, и военные занялись войной…

Вячеслав Измайлов, майор, ветеран афганской и чеченской войн, обозреватель «Новой»