Существует волшебный город, зажатый между двумя имперскими столицами, между Москвой позднесоветской, одетой в гранитно-бетонный кургузый аппаратчиковский костюм, строгой, бедной и потому аскетичной, и между нынешней собянинской Москвой — неосоветской, одетой в гранитно-чугунный «Бриони», строгой и хмурой и немного потрепанной тоже — но только оттого, что со вчерашнего нефтегазового корпоратива к сегодняшней храмовой службе еще не переодевавшейся.

Одна — Москва моего детства — кажется мне такой суровой мамкой, которая всю молодость в очередях, которая сама воспитана без нежности, которой главное — чтоб дети накормлены были и не болели. Другая — Москва моей зрелости — понятна мне и кажется мне моей сверстницей, бодрящейся, молодящейся, днем одну жизнь ведущей, а ночью другую, ночью изображающей веселость, а днем — духовность.

Но вот волшебный город моей юности — восемнадцатилетняя лужковская Москва — по духу совсем другая. Тогда империю не строили и не притворялись, что строят, и Москве не нужно было пыжиться, чтобы выглядеть метрополией. Тогда никто не знал, как надо, и никто не думал, как прилично, поэтому можно было, как хочешь. Стыдно тогда не было ни за что, потому что бесстыдством попрекали молодых старики, и то только оттого, что самим жалко было свою стыдливо и бездарно прожитую молодость, и только потому, что не хотелось молодых в другую жизнь отпускать. Диковато было и небезопасно поэтому, да, выходил из дома и не знал, что с тобой случится за его стенами — все, что угодно! — но не знал, что с тобой случится, и поэтому как раз хотелось выходить.

Именно тогда, за эти восемнадцать лет своего несовершеннолетия, Москва разбогатела, оборзела, украсила себя и изуродовала себя, как могла, — девочка, сбежавшая из дома, дорвавшаяся до денег, до косметики, до бижутерии, до наколок даже, сначала до мальчиков и потом до мужчин.

Сейчас всему есть предел. Сказочно хорошеет Москва, выйдя замуж за чиновника. Ботокс, пластика, омолаживающая косметика поверх морщин. Красота — да, не живая красота — что ж, и в тлении есть нечто завораживающее. Красота женщин из Совета Федерации, а не маленьких вер и не юных рейверш.

Просто эпоха другая. Тогда рвались вверх за глотком воздуха, сейчас идем на дно в погребальной ладье. И в том есть надрыв, и в этом, и то хорошо было, и это красиво.

Короче. Покойся с миром, Юрий Михалыч.