В защиту околпаченных

Когда двадцать лет назад Главный Колпачник, уже заняв пост главы Всего и Вся, пришел на Колпачную фабрику проститься с коллективом, никто и подумать не мог, что очень скоро жаргон колпачников станет главным языком всей страны. Колпачник успел сказать только, что выполнил наказ цеха и оказался на самом верху — там, где, собственно, и должен находиться колпак. На самой что ни на есть макушке.

И вот двадцать лет спустя, уже умудренный опытом управления Всем и Вся, Главный Колпачник готовился к выступлению перед членами Совета по Великому и Могучему Языку. Ни перед кем не робел Главный Колпачник. Давно он служил набалдашником вертикали власти. Но перед этими людьми выступать ему было все же чуть труднее, чем перед другими цехами Всего и Вся. Кроме колпачного, уже достаточно распространенного в стране, эти интеллигенты знали еще чертову дюжину других языков, не считая каких-то мелких диалектов шамкающих, сопливых и цапцарапающих. Едва ли кто-то из них воспротивился бы назначению именно колпачного настоящим и бесповоротным Великим и Могучим Языком Всего и Вся. Но все же надо было сыграть напоследок интеллигента. Главный Колпачник пригласил с собой на Совет и министра Медичи Лаврентия Палыча, и недавно назначенного сенатором правнука самого Ивана Сергеевича Тургенева — людей крепких, проверенных в схватках с матерыми зоологическими антисоветчиками.

Главный Колпачник уже все решил и только обдумывал, в каком порядке будут выступать поддерживающие его гениальное предложение члены Совета.

Но когда до заседания оставалось каких-нибудь два дня, откуда-то из глубокой Пещеры раздался не предусмотренный программой финального языкового обогащения Писк. Писк был настолько тихий, что его бы никто и не услышал, если бы дело было днем. Но Пещерный почему-то решил пискнуть ночью. А пискнул он нечто такое, что подрывало сразу две или даже все три основы государственного строительства Всего и Вся.

Во-первых, Пещерный сказал, что колпачный язык не Великий и Могучий, а, совсем наоборот, ничтожный и жалкий. Если быть точным, он назвал колпачный язык «убогим». Слово тем более обидное, что Главный Колпачник и сам понимал, на каком языке он собирался подуть в ослиные уши членов Совета. Но произнести эдакое вслух мог только человек, который заранее знал о предстоящем собрании. Мало того, он, очевидно, прочитал и его, Колпачника, заветную мысль. Это значит, была утечка сверхсекретной информации. А ведь Главный Колпачник не успел поделиться ею даже с вернейшими своими бессловесными друзьями: ни верная кавказская овчарка Мундир, ни тасманский тигр Александр Сергеевич не были посвящены в план объявления колпачного Великим и Могучим Языком Родины. После объявления — пожалуйста, можно сморозить любую чушь. Но накануне заседания Совета! Объявить То, на Чем Мы Говорим, «убогим»?!

Вторая основа государственного строительства, которую подорвал своим подлым выпадом Пещерный Ишак, это задуманный Колпачником плавный переход к вечному правлению. На фоне вечности минувшее двадцатилетие внедрения колпачного языка должно было показаться милым мгновением.

Но главный удар, и тут гнев Главного Колпачника можно понять, был нанесен самому Срединному Народу Всего и Вся. Главный Колпачник отправился к бывшим коллегам, а в цеху его уже ждали колпачники попроще. Их не надо было уговаривать терзать и теребить Пещерного.

Неужели в этом языке — моя Вечность? — только и успел спросить себя Главный Колпачник. Но было уже поздно. Ибо страшен околпаченный в своей невинности. Так напугали они друг друга рыком и стоном, воем и гноем, что упал Главный Колпачник перед околпаченными на колени, чтоб попросить пощады за все. И ведь, если бы не проснулся, и попросил бы.