СюжетыОбщество

«№23», московский аромат с привкусом пепла

Le Monde — о кампании за превращение Расстрельного дома в Музей истории террора

Предприниматель хочет разрушить место памяти о Большом терроре и построить парфюмерный магазин. Симптоматичный пример того, как трудно сохранить память о ГУЛАГе в России Владимира Путина.
Фото: n23.moscow
Фото: n23.moscow
ОТ РЕДАКЦИИ
Этот материал по мотивам публикации «Новой» вышел в газете Le Monde. Оригинальный текст — по ссылке.

Для журналиста получить на рабочем месте пакет с завернутой в него с пулей — это редко хороший знак. Так что патрон большого калибра, доставленный прямо в московское бюро газеты Le Monde, нас немного выбил из колеи. Чтобы разрядить атмосферу, потребовалась улыбка со стороны громилы, который принес этот странный пакет.

К тому же молодой человек выглядел не совсем уж угрожающе: длинные волосы, ухоженная хипстерская борода, кольца на пальцах, футболка, гордо демонстрирующая «Чувака» из фильма «Большой Лебовски», — и трудно было запретить себе найти сходство между молодым человеком и «Чуваком»…

Но вот сведения получены: Никита Петрусев, 29 лет, действительно пришел с миром. Пуля — это его последнее изобретение, центральный элемент кампании, начатой коммуникационным агентством Action, где он управляющий креативный директор.

Этой взрывной идеей Петрусев и Action намерены подать обществу сигнал тревоги о судьбе очень известного дома, расположенного в центре Москвы, на Никольской, 23, и часто называемого Расстрельным.

Следы пуль в подвалах

Это одно из самых знаковых мест Большого сталинского террора 1937–1938 гг., когда расстреляли около 700 000 человек, а еще миллионы людей были отправлены в ГУЛАГ. На Никольской заседала Военная коллегия Верховного суда: там вынесли тысячи смертных приговоров, несколько сотен были приведены в исполнение прямо на месте. Говорят, все еще можно найти следы пуль в подвалах.

Уже несколько лет рассматривается вопрос создания в этом доме музея — идея, изначально поддержанная Владимиром Путиным. Но проект что-то «затерялся» и находится в подвешенном состоянии: у нового владельца здания бизнесмена Владимира Давиди другие планы: Расстрельный дом, скрытый за огромным занавесом, должен быть разрушен, а на его фундаменте будет построен ВУМ — гигантский магазин элитной парфюмерии, дополненный ресторанами и другими бутиками.

«Как только я услышал об этой идее, я испытал стыд и гнев, — рассказывает Никита Петрусев. — Строить парфюмерный магазин на костях — это неуважение, это демонстрация презрения к нашей истории. Нашей стране нужны моральные ориентиры.

Если уничтожим следы преступлений Сталина, какое общество мы можем построить?»

Концепт, продвигаемый молодым человеком: шокировать, высмеивая до абсурда штампы мира парфюмерии, — выпустив парфюм «№ 23» в количестве 31 456 экземпляров, по числу приговоренных к смерти в Расстрельном доме (данные только за 1937–1938 гг.прим. «Новой газеты»).

Под аккуратной упаковкой пуля советского производства бережно уложена на горсть земли — взятой на расстрельном полигоне Коммунарка.

Переламываясь пополам, боеприпас элегантно открывается, чтобы раскрыть тяжелый, одуряющий аромат, созданный парфюмером Аленой Цишевской, чьи предки тоже стали жертвами сталинских репрессий.

Память о ГУЛАГе

Брошюра к продукту — идеальное воплощение канонов жанра: «Аромат «№ 23» открывается нотами старых бумаг и чернил, которыми подписывались смертные приговоры. Историю продолжает аромат сырого подвала, который очень скоро сменяется главным ингредиентом — ярко звучащим запахом пороха. Который, в свою очередь, постепенно сменяется нотками пепла, оставляя горькое послевкусие».

О чем Петрусев не говорит, так это о том, что битва за наследие Расстрельного дома выходит далеко за рамки случая бизнесмена Давиди. В России Владимира Путина сохранение памяти о ГУЛАГе стало борьбой со своей долей риска.

В течение многих лет борьбу ведет в атмосфере общего безразличия горстка подвижников.

Только теперь они сталкиваются со все более и более открытой враждебностью со стороны государства, и особенно со стороны ФСБ (экс-КГБ), как наглядно иллюстрирует дело карельского историка Юрия Дмитриева, обвиненного в «педофилии».

А последний пример подобного исторического ревизионизма — принятое в конце октября решение властей Твери о том, чтобы снять со здания медицинского университета две мемориальные таблички, которые были прикреплены в 1991 году с напоминанием о том, что в этих местах в 40-е были казнены 6295 польских граждан.

Фото: n23.moscow
Фото: n23.moscow

Обоснование местного прокурора, противоречащее многочисленным выводам историков: не хватает документов, подтверждающих факты.

И, напротив, сталинских статуй (в стране) появляется все больше и больше, а молодое поколение знает (о терроре) все меньше.

Просвещать молодых

Агентство Action присоединилось к борьбе, которую уже долго ведет «Новая газета», в особенности мобилизованная на то, чтобы сделать всеобщим достоянием судьбу Расстрельного дома.

«Мы надеемся на то, что мэрия проснется. У нее достаточно денег, чтобы выкупить здание. Всего один музей (ГУЛАГа, открытый в 2015 году в 1-м Самотечном переулке) для такого города, как Москва, — это слишком мало!» — говорит Алексей Полухин, заместитель главного редактора «Новой газеты».

Газета также стала инициатором петиции, уже собравшей 45 тысяч подписей.

№23. Аромат, основанный на реальных событиях

Спецпроект «Новой газеты» и агентства Action ко Дню жертв политических репрессий

Алексей Нестеренко не ждал столь авторитетной поддержки, чтобы начать борьбу за создание музея. С 2011 года этот мужчина, которому сейчас 82 и который обладает редкой жизненной энергией, каждую среду приходит на Никольскую улицу (исключение было сделано только в 2018-м, когда улица была превращена в гигантскую «фан-зону» к чемпионату мира по футболу). На скамейке напротив дома 23 он выставляет документы, подтверждающие непосредственную вину Сталина в расстрелах, а также несколько архивных справок о судьбе своего отца.

Отец, ярый коммунист, экономист на авиазаводе (начальник планового отдела НИИ гражданского воздушного флота. — прим. «Новой газеты»), был арестован через 25 дней после рождения Алексея и приговорен к «десяти годам без права переписки» (формулировка, использовавшаяся для обозначения смертных приговоров, как узнают Алексей и его мама лишь двадцать лет спустя).

«По сравнению с немцами мы настолько отстали, — вздыхает Алексей Нестеренко. — Они возят школьников в Бухенвальд, мы создаем парфюмерные магазины… Мы уже поняли, что не будет судебного процесса над палачами, так пусть они нам хотя бы оставят подвалы этого здания, чтоб чтить память погибших и просвещать молодых».

Бенуа Виткин, Le Monde

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow