Фестиваль начался с высокой точки — спектаклем «Один день в Макондо» по роману Гарсиа Маркеса, постановка Егора Перегудова в Студии театрального искусства. Он и вошел в число трех призеров с формулировкой «За дерзость и отвагу в работе с литературным текстом». Приз «За новую и вечную театральность» получил Олег Долинза спектакль по сказке Гоцци «Зобеида»(РАМТ, Москва). «За злободневность темы и решения» награжден «Человек из Подольска» Семена Серзина, (Театр драмы имени Федора Волкова, Ярославль).
В программе было пять московских спектаклей. О талантливых работах Марфы Горвиц («Летели качели», «Практика»), Саши Толстошевой («День рождения Смирновой», МТЮЗ), Александра Хухлина («Карамора», РАМТ) зрители могут составить представление самостоятельно. Мы расскажем только о тех, кто приехал в столицу из разных концов страны.
В «Чайке» Греты Шушчевичуте (театр РАМС из города Россошь) очевидно стремление вернуть пьесе ее жанр и поставить не драму, а именно комедию, как и обозначено Чеховым. Режиссер попыталась пробраться как бы к началу смыслов сквозь наслоившиеся за годы интерпретации и сделала спектакль со смелостью первооткрывателя. Получилась эксцентрическая комедия, в которой улыбка переходит в смех, смех — в хохот, а хохот — в ужас. Спектакль полон контрастов, парадоксов. Аскетичная сценография сочетается с энергией решений, а графичные строгие мизансцены — со страстностью игры. В результате получился спектакль о том, как жизнь покрывается копотью, о том, как чернеет чистота и мертвеет надежда.
Для спектакля Артема Галушина «Головлевы. Страшная сказка» (Канский драматический театр, Канск) инсценировку написала драматург Полина Бабушкина. События из жизни семьи Головлевых она смешала с детскими воспоминаниями писателя и поместила действие в пространство сказки, где почти неразличима граница между былью и небылью. Это жизнь живется или сказка сказывается — не проясняется до самого конца даже для самих героев. Так и мечутся от надежды к отчаянию. Часто «Головлевых» ставят как историю распада семьи. Здесь же исследуется природа зла, пределы ее власти, оттенки темноты. Спектакль устроен не как движение от одного состояния к другому, а как колеблющийся маятник между злом окончательным и тем, из которого можно выйти, как из детской игры.
«Демагог» Хуго Эрикссена(Александринский театр, Санкт-Петербург) — кажется опрокинутым не просто за пределы новой эры, а за пределы истории. Современность рассматривается здесь не столько в параллели с прошлым, сколько как жизнь по окончании времен среди обломков мироздания. «Демагог» не предлагает поводов для оптимизма, но строго констатирует состоявшуюся смерть нравственного идеала.
Совсем иное пространство, но столь же напоминающее небытие, условное, абстрактное где-то —становится местом действия в спектакле Дмитрия Зимина «Кроткая» по повести Достоевского (Свердловский театр драмы, Екатеринбург). Слово и мысль реализованы здесь не в звуке, а в тишине, напряженной, заряженной страданием. Режиссер позволяет зрителю присутствовать при таинственной и мучительной жизни оголенного духа двух героев. Раскаленное молчание, в котором они бьются за ответ на вопрос: «Для чего все было?» Не получают его — и снова, по кругу, возвращаются в эту странную полужизнь-полусмерть, чтобы терзаться одиночеством.
То же можно сказать о спектакле Полины Кардымон «Фрагменты любовной речи» по Ролану Барту (Новосибирский театр «Глобус»). Постановка представляет собой череду пластических этюдов на сцене за высокой стеклянной стеной. Перед началом спектакля зрители проходят тест на определение типа личности, и в соответствии с его результатами в наушниках у каждого запускается аудиозапись одного из четырех монологов о любви. В словах — интеллектуальное проживание любви, в движениях — чувственное. Но главное открытие — соединение современной театральной формы, философии и особого состояния полузабытья, напоминающего то ли гипноз, то ли медитацию.
Тема любви отчетливо звучит в спектакле Андрея Горбатого-младшего «Счастье мое» (театр «Мастерская», Санкт-Петербург), но здесь она помещена уже не в стерильное пространство условной красоты, а в стихию живой жизни, причем жизни трудной. Спектакль — о том, какой «сор» иной раз становится «жидкой бирюзой» человеческой судьбы, и о том, какая безнадежная пустота может оказаться началом. Актеры играют земную, простую любовь, ту, что даже не сразу узнаешь, и которая при этом в финале вдруг рывком выталкивает спектакль из бытовой житейской плоскости в непостижимую вертикаль.
Главный герой спектакля «Загадочное ночное убийство собаки» в постановке Алексея Ермилышева (Архангельский театр драмы имени М.В. Ломоносова) — достоверен. Его угрюмость смягчена какой-то ангельской печалью. По сюжету, подросток с синдромом Аспергера, одинокий и отвергаемый, все-таки побеждает искривленность окружающей его жизни. В основании спектакля угадывается почти наивная, но храбрая вера в неотвратимое торжество даже не добра над злом, а просто — хорошего над плохим. Постановка Алексея Ермилышева победила в номинации «Зрительское признание».
«Мейерхольд» в спектакле Романа Габриа (Театральная компания «Открытое пространство», Санкт-Петербург) — одинок, но не житейски. Тема столкновения художника и власти, художника и времени предполагает некоторую приподнятость стиля. Так или иначе, своеобразие и художественная красота спектакля в том, как последовательно явлен процесс постижения актером его героя. На протяжении действия дистанция между ними сокращается, в движении от условности к психологической правде, от представления к переживанию рождается парадоксальный, противоречивый образ Мейерхольда.
Еще один спектакль фестиваля — «Нищий студент» Джеммы Аветисян (Новосибирский городской драматический театр). Две истории любви, которые, конечно, побеждают все преграды, летят сквозь все перипетии, подхваченные карнавальным вихрем песен, танцев, музыки и даже рэпа. Спектакль предпринял дерзкую попытку пересоздания жанра оперетты с учетом ритма и вкуса сегодняшнего дня.
«Беглец» Айдара Заббарова (Театр имени Ленсовета, Санкт-Петербург) по повести Льва Толстого «Казаки» стал заключительным в конкурсной программе. История о человеке, который судорожно ощупывает жизнь в поисках смысла, в спектакле стала второстепенной, зато отчетливо проступила страстная, пестрая, полнокровная казацкая жизнь. «Беглец» получился темпераментным, горячим, быстрым, лихим, полным молодого азарта, и это приглушило образ собственно «беглеца» — человека, оставшегося без своей земли и без своей жизни. Но, быть может, это даже честнее. Азарт и жизнелюбие молодости не нужно преодолевать с усилием, их быстро побеждает время. И достоинство спектакля именно в этой неподдающейся усмирению удали.
…«Пластмассовый мир победил» пел на церемонии закрытия детский хор. Песня Егора Летова прозвучала не как сокрушение о победе фальшивого, а как гимн тому, в чем состоит «оборона», оберег от искусственного. Но все-таки эти слова с настроением фестиваля не вполне совпали. «Уроки режиссуры» — явление, которое топит всякую пластмассовость своей жизнеутверждающей человечностью. Конкурсная программа фестиваля — мажорное арпеджио, пробуждающее веру в будущее театра.
Ксения Стольная — специально для «Новой»
