У меня есть давний страх. Я боюсь понравиться Путину. Смешная, да, фобия? А вот я боюсь.
Не соблазнов плотских, конечно, и что умыкнут меня, 80-килограммовую тетю. Понимаете, с тех пор, как мои колонки стали читать люди, пребывающие с президентом в знакомстве, я временами думаю, что будет, если он прочитает какой-нибудь мой текст, запомнит и захочет обсудить.
Это вам смешно за шторкой. А все, кто сегодня бегают на открытой арене, знают, что отказаться от приглашения нельзя. Такая опция не предусмотрена. Не те уже времена. В России нет сейчас журналистов и деятелей культуры, которые могут отказаться пойти с ним на встречу. Кто мог, или уехали, или затаились, или вызывают в Кремле разве что брезгливость. Чем, кстати, и живы. Не зовут — и славно. А что делать, если Владимир Путин прочитает твой текст или твою книгу и решит, например, включить тебя в политические декорации? Позвать на какой-нибудь сход, слет или совещание по конкретной проблематике и набрать немного политических очков?
Авторитарные правители любят драпироваться в парчу из мнущейся под их руками богемы и пугливой интеллигенции.
Хуже только, если тебя выберут мальчиком для битья. Или девочкой. Посадят в каком-нибудь зале, вложат в руки микрофон и велят на счет «три!» задавать вопрос. Чтобы он потом мог умно ответить и чтобы вся страна ахнула, какая мерзкая эта тетка, довели страну проклятые либералы, цап-царап, можем повторить… В общем, страх не беспочвенный, уверяю вас.
Помню, как лет восемь назад я в гостинице познакомилась с девушкой из Чечни. Она работала в местном правительстве, и я от нее тогда впервые услышала про проводимые Рамзаном Кадыровым прямые линии. Как ему звонили со всей республики с просьбами крышу починить, ребенка в детский сад пристроить. Одна женщина пожаловалась, что у нее нет загранпаспорта и денег поехать в Мекку — ей за пять дней все сделали и она отправилась на хадж. А соседка не дозвонилась и сидела дома.
Знаете, я тогда смеялась. Думала, это какие-то пещерные истории из дофеодальных времен.
У нас, конечно, тоже подступал уже ком к горлу, но мы не знали, что так будет. Что десятиметровое пуленепробиваемое стекло за Путиным возить станут. Что фактически запретят жаловаться на него в суд и в полицию, потому что судьи и полицейские сами смертельно боятся. Что онкобольные в терминальной стадии будут молить его по телефону об обследовании, а сельские дети — купить мотоблок и морскую свинку. Кто бы знал, что приезд его в какой-либо город станет оборачиваться комендантским часом для местного населения.
В 2001 году не могла уехать в Петергоф, потому что к нам поездом прибыл Ким Чен Ир. Тогда все газеты шутили, зачем нам привезли тирана. А уже в 2015 году я с грудным ребенком сама застряла в электричке, пока Путин проезжал в город. Прошло четыре года, и теперь вся Москва ждет, пока он с Собяниным прокатится по новой ветке наземного метро.
Множество людей опоздали на самолеты, поезда, на работу, чтобы один человек мог красиво сфотографироваться у стекла электрички.
Ну и прямо в вагоне решить нашу судьбу. Назвал повышение стоимости новой справки о прохождении водительской медкомиссии «чушью» — не успел состав остановиться, а справки Минздрав признал ошибкойи отменил.
Мы с вами оказались в стране, где любая мелочь зависит от воли этого самого человека из электрички. Однако куда важнее, что все решения теперь в России принимаются, исходя из интересов безопасности главного пассажира.
Сколько нас на самом деле? Миллионов сто сорок осталось? Так вот, друзья, все 140 миллионов сегодня рассматриваются там как ресурс для его безопасности. Не нужны окажемся — нас вытряхнут из складок императорской тоги. Мы — никто. Есть только он, которого все боятся и который в ответ боится всех. И каждый жест, каждый чих, каждый стон в нашей стране определяется сегодня этими двумя факторами. Мы живем свободно до тех пор, пока ему это безопасно. И он что-то для нас делает, лишь когда у него есть на это свободное время.
