— В комедии ощущаю себя наиболее комфортно. Правильно ты говоришь: лечу, сама точно не представляя, куда, хотя полный метр — это ужасно интересно, но и страшно, должна тебе сказать. К примеру, я никак не могла завершить сценарий.

— Притом что ты профессиональный сценарист.

— Казалось, все не то: недостаточно остро, точно. Замучила своих соавторов, пока они не сказали: «Давайте следующий ваш сценарий будет гениальный, а этот просто хороший». Не легче было на съемках. Только пробы прошли без мук.

— Ты же писала на Анну Михалкову главную роль.

— Ни в чем себя не ограничивая — у нее такой актерский диапазон: сыграет что угодно. Зато поиски ее партнера были мучительными. Кого только мы не пробовали. Но даже в хороших артистах не хватало восприятия иронии, заложенного в сценарии.

И вот на пробы пришел Антон Филипенко. Аня его увидела, ахнула: 33-летний плейбой, а вовсе не муж Миша, «замученный домашним хозяйством». Я уговариваю: «Давай хотя бы посмотрим». Сразу стало очевидно: даже в паузах он умеет быть смешным. Но пришлось «подгонять» его физически. Мужчины же у нас, как и женщины. До свадьбы стройные, с кубиками на прессе, потом оплывают. Говорю: «Антон, придется поправиться на 12 кг, усы отрастить». Он так хотел роль, что изменил себя.

— Чем тебя привлекает комедия? Для драм Авдотьи Смирновой ты пишешь совершенно другие тексты.

— Хотя у нас с Дуней схожий взгляд на вещи — не можем долго серьезно о чем-то думать, вбрасываем иронию, юмор. Да и знакомство началось с ее предложения написать комедию «Ты меня любишь», потом были «Два дня», «Кококо» — близкие вещи по духу. А «История одного назначения», в которой один из персонажей Лев Толстой, стала испытанием. Я же, как комик из анекдота, которого назначили на серьезную драматическую роль. Режиссер говорит: «Подходишь, садишься, закрываешь рукой лицо». Комик подходит, виляя задом, закрывает смешно рукой лицо. Режиссер снова и снова просит его быть серьезным. И комик прозревает: «Понял! Я просто сяду мимо стула!»

В драме и пафос, и многозначительность возможны. Когда мы получили на «Кинотавре» приз за сценарий «Истории одного назначения», у меня было ощущение, что это все за ту кровь, которую он из меня выпил.

— Мне кажется, у нас в жанре комедии был затяжной кризис. Пока не пришел Жора Крыжовников, что-то начало двигаться. Судя по хохоту на показе «Давай разведемся!», люди скучают по комедии «про себя».

— Когда я увидела «Горько!», поняла: есть у нас теперь комедия. Но многочисленные попытки взлететь на Жорином хайпе провалились с треском. Дело же не в рецепте, скорее. в чувстве смешного.

— Потом «чувство смешного» стало появляться и в сериалах: в «Обычной женщине», в «Домашнем аресте».

— У Хлебникова и Слепакова безупречное чувство юмора.

— Да в их кино реальности больше, чем во многих социальных драмах.

— Потому что реальность при всех ужасах и печалях — комичнее, чем кажется. Если, конечно, посмотреть на ситуацию со стороны. Вот в «Горько!» — родители же просто хотели хорошей свадьбы для детей, старались. И Жора показывает, как они именно стараются.

— Существуют совершенно разные Пармас. Анна Пармас, сочинявшая ситкомы «Осторожно, модерн!». Автор знаменитых шнуровских клипов. Автор разнообразных сценариев. И вот здравствуйте: Пармас-режиссер.

Да и школьная программа свежа — и все пушкины, толстые, гоголи вплетались в канву сюжетов, перемешиваясь с Тарантино и Гаем Ричи. С возрастом вместо наглости приходят страхи и фобии.

— Но и клипы ты снимаешь как микрофильмы, словно все это один поток.

— Не такая уж я разная. Здесь, как и всегда в моей жизни, Дуня очень помогла мне. И со сценарием, и на этапе монтажа. Но все же за бортом фильма остались действительно безбашенные сцены. Например, сны героини. В одной из них, брошенная мужем Маша (Анна Михалкова) заходит в ресторан, видит там любовницу мужа. Проходя мимо камина, берет кочергу и бьет ее по голове, та отлетает: «Женщина, вы чего?». Маша уже ногой ее дубасит. Та падает, снова встает. За ней начинают подниматься молодые девки на шпильках. А за Машиной спиной поднимаются тетки — домохозяйки, одна, как пращой, пакетом с апельсинами машет. И Вера Брежнева за кадром: «Любовь спасет мир».

Был еще сон — мужское синхронное плавание: вокруг Маши в бассейне всплывают ее муж Миша, полицейский Федор и сосед («Мои окна напротив ваших»). Начинают выделывать ногами все эти «ромашки». Одним словом, смешно и ярко. Но не вошло. Мне казалось, я в состоянии удержать замысел полнометражного кино. Выяснилось, что умею это сделать на небольшом отрезке. А здесь: как только вставляем эти смешные сны в монтаж — все обнуляется, к основному сюжету они не имеют отношения.

— Можно наDVDвыпустить фильм с бонусами — снами героев.

— Я даже с прокатчиками об этом говорила. Было так много всего снято… ошибка начинающего режиссера. Раньше-то мне казалось, что из наших сценариев Дуня Смирнова выбрасывала все лучшее.

— Как и любой автор, копила обиды.

— Конечно (смеется). И столкнулась с пагубным желанием рассказать сразу обо всем. Там же куча второстепенных героев. Но надо было выстроить целостную историю.

— Но ведь и сценарии для клипов ты писала как для кино, рассказывая в них про разные социальные срезы, про город, про жизнь вокруг. Ты же не была профессиональным клипмейкером?

— Да нет, никогда.

— И вот какая-то тетя пришла к Шнуру. Непонятно откуда, с дипломом инженера…

— С дипломом инженера-электротехника.

— И делает клип, который «убирает» все остальные клипы. За счет чего?

— Да никто не ставил специальных задач. Клипы — это шутка для интернета. Там была легкость во всем. После благословенного «Экспоната», правда, она уже достигалась с трудом. Словно тебя рассматривают в бинокль. «Ну-ка, чем нас удивишь?» Спасал Шнуров. Он — невероятный заказчик. «Чего ты там хотела? А давай!»

—Но тему он давал?

— Нет, но очень помогал. После «Экспоната» у меня был ступор. Хотелось «В Питере — пить» сделать как историю про хипстера, рванувшего из Москвы счастье искать. Но не шло никак. Шнур говорит: «Слушай, давай подумаем про человека, который хоть раз в жизни хотел все на … послать».

— А таких людей вокруг нас…

— Как Шнур принимал клипы? Была вообще «приемка»?

— Ему высылали кассету-мастер — сведенный готовый клип. Потом он звонил: «Класс! Выпускаем».

— В чем твоя фишка клипмейкера?

— В том, что я не режиссер-клипмейкер. Поэтому никто до «подобной ерунды» не додумался. Хотя нет, у Бори Хлебникова еще в 2003-м был прекрасный клип Шнурова «Дороги», в котором он Сашу Яценко открыл. Боря тоже не был клипмейкером, и сделал выразительный маленький фильм. Но тогда еще YouTube был скромнее.

— Мне показалось, что «Давай разведемся!» — история во многом личная. Ты тоже сама поднимала детей. Все чаще видим фильмы как способ изжить травму, если не разрешить, то подступиться к проблеме.

— Ну да, наверное, кино способно помочь, но только не на остром этапе. Кино — не скорая помощь.

— Для этого есть подруги.

— Например. Или: «Тебе надо обратиться к хорошему специалисту», — так считает моя мама.

— Насколько эта личная история ввязана в общий комедийный замысел? Все-таки режиссер себя портретирует в кино.

— Соглашусь, я хитренькая: для дебюта выбрала тему, которую знаю. Все, что у меня есть, наверное, это наблюдательность — люблю подсматривать и подслушивать. Вижу, как в кризисной семейной ситуации все вокруг начинают рьяно помогать. Как при этом коверкают человека, который вертится юлой. «Что же мне делать?» Мне кажется, это и в Ане откликнулось. Она прекрасна, потому что глубже материала. В сцене, например, с подругами я не ставила какой-то дополнительной задачи. Ее успокаивают: «Да кому он нужен, твой Миша! Можно подумать, очередь за ним выстроилась!» Но она так смотрит… Понимаешь, эта реакция — настоящий подарок.

— Анна Михалкова играет между нот, способна в самые простые реплики, жесты вкладывать дополнительные смыслы и настроения. Иронию, например.

— У нее редкое чувство юмора. Мы снимали сцену, когда она, забыв купальник, идет по бассейну в белье — на детском празднике.

— Как тебе кажется, смех объединяет или разделяет?

— Смотри, как поляризовались реакции на фильмы Жоры Крыжовникова. Фантастика. Я чуть не разругалась с моим любимым Борей Хлебниковым. В этом плане, смех, конечно, разделяет. У каждого есть позиция — над чем можно смеяться, над чем нельзя.

— Речь же идет не только о петросяновском уровне юмора?

— Шнуров верно заметил: «В России существуют два типа комедии: «Старые песни о главном» и КВН». Если попадаешь «между» — опасно, это возможный провал, картина маслом «Не ждали».

— Но ведь и Крыжовников — это и не КВН, и не «Старые песни о главном».

— Поэтому народ и раскололся. Я обожаю его за абсолютную точность в реплике и реакции на нее.

— Он еще и учится все время, исследует историю и материю кино. В каком-то интервью ты сформулировала идею счастья как независимость от другого. Отчасти про это твое кино с финальной песней Шнура «Просто светят звезды». По-твоему, если плотно связываешь жизнь с одним человеком, скорее всего, будешь несчастлив. Я в этом не уверена.

— Безусловно, нет никакого рецепта, как строить отношения. В нашей истории Маша вдруг осознает: ну не взлетает уже этот семейный самолет… Может быть, у кого-то получится его поднять. Мне хочется показать, что и вариант освобождения возможен. Все же связывают расставание исключительно со страданием.

— Классическая романтическая комедия предлагает вариант — падающий самолет починить, заклеить. И снова на взлет.

— Наш продюсер Сергей Сельянов на этапе сценария говорил: «Может, хотя бы кто-нибудь ее увлечет. Хотя бы сосед». Понимаешь, довлеет общее правило: хоть какой-нибудь, но мужчина. Без него никак.

— Зато феминистки счастливы, потому что женщины в твоем кино — крупнее, мощнее. Хотя бы в силу дарования Анны Михалковой. Сколько бы ты ни искала ей партнера, найти равного практически невозможно. В характере ее героини есть самодостаточность, даже если она сама еще этого не понимает. Не женщина в этом фильме, а мужчина ищет — к кому бы прислониться.

— А я, правда, так искренне считаю.

— Слабый пол сегодня у нас мужчины?

—В общем, да.

— Мне кажется, каждая пара — это существительное и прилагательное. В твоем варианте и прилагательное не обязательно.

— Видишь, какая штука, киновысказывание может быть любым. В жизни все сложнее. Если я начну, как в жизни, все усложнять, размывать, зритель запутается. Мне кажется, возможны варианты. Если в одиночестве тоскливо — иди в кафе, на сайты: найди своего мужчину. Будет он «прилагательным», или неожиданно окажется «существительным» — не важно. Не копайся в своей беде, не упивайся стенаниями: «Ну почему мне так не везет!»

— На недавнем «Кинотавре» вновь возникло ощущение свежей, нетривиальной женской режиссуры. Я имею ввиду фильм Нигины Сайфуллаевой «Верность», Наташи Мещаниновой «Сердце мира». Как ты к этому относишься? Или тебе хотелось бы, чтобы сказали: «Этот Пармас снял классную комедию».

— Думаю, что женщины-режиссеры приходят просто потому, что у них появилось не только желание, но и возможность прорваться в эту мужскую профессию, а дальше: «следим за результатом». Женщины чаще всего снимают про то, что знают и чувствуют. Нигина с предельной откровенностью рассказала историю самоидентификации женщины.

Как Маша в нашем фильме, успокаивающая любовника в постельной сцене: «Ничего страшного, в следующий раз». Понимаешь, мы всегда говорим им: «Да, все здорово, никто не заметил твоего факапа». Стараемся не обидеть, понимая, какую рану этому нежному цветку наносим. Не будем пробуждать чувство вины за неудовлетворение! А Нигина взяла и показала, как и что на самом-то деле мы чувствуем, в том числе в области секса. Это женский взгляд на мужчину, на отношения. До этого мужчины пытались обрисовать: что чувствует женщина в жанре «да ничего страшного». Но в некоторых мужчинах-режиссерах живут даже не женщины, а девочки. Я с огромным удовольствием смотрела киноисторию Григория Добрыгина «Sheena667» про любовные мытарства женатого провинциального мужика, нашедшего себе виртуальную любовницу. Вижу в его режиссуре эмпатию к своим персонажам и нежность.

— Значит, режиссура — понятие амбивалентное?

— Если в режиссере есть и женское, и мужское начало — чувствуешь правду отношений, объем. Как, например, Авдотья Смирнова сделала финал «Истории одного назначения». Изначально предполагалось лиричное завершение под музыку Бори Гребенщикова, а она оборвала, обрезала все — абсолютно мужской финал получился.

— В какой степени тебя волнуют особенные обстоятельства нашей реальности? У тебя сын почти взрослый, ты же видишь аресты студентов… Ты говоришь сыну: «Не ходи на демонстрации, это опасно»?

— Отвечу тебе честно, я трусливый человек. Три года назад перевезла детей в Таллин — паспорта эстонские у всей семьи. Я понимала — и сын, и дочь входят в подростковую зону и будут очень активными. А я стану все время психовать. Таким эгоистическим образом постаралась себя обезопасить.

— Но рано или поздно они могут вернуться.

— Конечно, это временное решение задачи для вечно занятого родителя: будто в тылу у меня все хорошо.

— И что делать со всеми этими судами, приговорами, арестами? Не обращать внимания? Заниматься исключительно кино?

— Мне кажется, важно сохранять здравый смысл. Когда возникает такое страшное событие, как арест Ивана Голунова. Когда хватают и сажают детей — невыносимо. И тогда надо делать, что можешь. Не знаю, выступать, поддерживать, выходить в пикеты, ходить на суд.

— Для чего? Вокруг же все говорят: «Бессмысленно».

— Совершенно не бессмысленно. Есть накопительный эффект, может быть не сразу. Когда начался процесс над Кириллом Серебренниковым, все приходили поддержать его и его коллег. Тогда тоже говорили: «А, забудут скоро!». Не забыли. И когда сфабриковали «дело Ивана Голунова» — критическая реакция сработала на высокой ноте. И власть отмотала назад: «Что там такое у нас? Давайте, выпускайте». Значит, надо продолжать.

При этом есть ощущение, что народ раскололся на два лагеря, и оба впадают в истерику. Это разделение — опасная вещь. Разделенным обществом легче манипулировать.