Точная формулировка вопроса, который предлагали вынести на референдум: «Согласны ли вы с добычей урана методом подземного выщелачивания на месторождении Добровольном в Звериноголовском районе области, в затопляемой зоне поймы реки, угрожающим загрязнением питьевых вод и здоровью населения?» В октябре Курганский облизбирком в десятый раз за последний год, по словам активиста Сергея Еремина, отказался регистрировать инициативную группу.

Добровольное для всех думающих людей региона — неприемлемый объект разработки. И этот факт не изменил ни аукцион 11 апреля 2017, когда АО «Далур» (сокращение от «Далматовский уран») получило за ничтожные 81,5 миллиона 32 квадратных километра земли — участок недр федерального значения, «Добровольное рений-редкоземельно-урановое месторождение». Не изменили многократные распинания за проект бывшего губернатора Алексея Кокорина (годы правления — 2014–2018). Бывший милиционер и бывший токарь Кокорин убеждал земляков в безопасности проекта, а после отставки приземлился в совете директоров АО «Атомредметзолото» (АРМЗ), уранового холдинга госкорпорации «Росатом», которому подчиняется АО «Далур».

Ничто не изменило общественного отрицания добровольно-принудительной возни вокруг Добровольного; свидетельства этого отношения — иски активистов вплоть до Верховного суда, группа «Курган-Антиуран» в соцсетях, митинги, петиция «Запретите добычу урана в Кургане, это смерть для региона!» на Change.org.

«Новая газета» задала гендиректору Всероссийского института минерального сырья (ВИМС) им. Н.М. Федоровского Григорию Машковцеву вопрос: «Какие обстоятельства и нужды могут побуждать к увеличению добычи урана на границе европейской части России? Кем и где они были сформулированы?» Прямой ответ был краток:

Геологи рвутся к урану не по своему почину — им государство повелело еще в 1943 году. Оно их и «не забывает». Когда в 1944-м радиохимик Зинаида Васильевна Ершова, стажировавшаяся у Марии Кюри, выплавила первый в СССР килограмм металлического урана, Лаврентий Берия сказал ей: «Мы вас будем награждать». Ершова прожила более 90 лет, создала «Инспецмет НКВД», теперь это Высокотехнологический научно-исследовательский институт неорганических материалов (ВНИИНМ) им. академика Бочвара.

Но уран — еще и локомотив отрасли, в понимании многих геологов-практиков. В 2015 году, в дни 70-летия АО «Урангео», главного в разведке урана, его гендиректор Николай Дундуков рассказал «Восточно-Сибирской правде» (головной офис предприятия находится в Иркутске): «К моменту распада СССР в стране была полностью решена проблема уранового сырья… В географическом отношении распределение запасов было следующее: Казахстан — 41%, РСФСР — 34%, Украина — 18%, Узбекистан — 7%, но только половина из них была рентабельна при цене добытого урана 80 долларов за килограмм… Российской Федерации в наследство от СССР досталось 60% всех предприятий атомной энергетики и все предприятия по производству ядерного топлива. Шесть из семи районов с разведанными запасами урановых руд и налаженной их добычей оказались за рубежом».

Помните песню «Учкудук» группы «Ялла»? Учкудук — это не старинный караван-сарай времен Шелкового пути, а город в Узбекистане возле месторождения урана, разведанного в 1950-х: тогда полагали, что элемент 92 залегает лишь в горах. Песню сочинили в 1981-м, а до 1979 года «Три колодца» («Учкудук» на узбекском) были закрытым городом.

В том же 1979-м разведали первое — Далматовское — месторождение урана в Курганской области. Оно было открыто подразделением предприятия «Урангеологоразведка», предшественника «Урангео»; разрабатывается с 2001 года. Вторым, в конце 1980-х, открыли Добровольное. Хохловское месторождение разведали в 1991-м.

Промышленная добыча урана в Добровольном планируется на 2021–2023 годы. В ответе на запрос «Новой» ВИМС пишет: «По геологическим условиям месторождение Добровольное является полным аналогом Далматовского и Хохловского месторождений».

Как в 2016 году сказал «Российской газете» завкафедрой ботаники и генетики Курганского государственного университета профессор Николай Науменко: «Далматовский район пусть помолчит, у них нет Тобола… Во время наводнения вода в реке поднималась до 11,5 метра. Например, в 1994 году такое случилось как раз в том месте, где планируется разместить предприятие».

Притом что народ — скажем прямо — не верит в свои силы остановить проект на Добровольном, его (проект) каждый раз что-то останавливает.

Однажды местные геологи во главе с профессором КГУ Алексеем Тарановым добежали до губернатора Олега Богомолова (1997–2014 годы губернаторства). К чести Богомолова, он внял аргументам. Потом выплыла из-под воды русская выхухоль — это не шутка, а объект охраны Красной книги России, редкая слепая тварь, чей мех ценится выше бобрового, но добывать его нельзя.

Не знаю насчет аналогии между тремя зауральскими урановыми месторождениями, но влаголюбивый, не боящийся половодий (он просто уходит во временные норы на высотах) зверек — лучшее доказательство того, что уважаемые геологи чего-то недодумали, не усмотрели в характеристике Добровольного. А именно — элемент живого.

Под Добровольным текут высоконапорные воды, уран залегает в слоеном пироге глинистых плит неравномерной мощности, разных периодов образования (все — донельзя древние) и проницаемости. Если бы Добровольное не имело своей не до конца понятной грозной специфики, не заказывало бы АО «Далур» геологам из ФГБУ «Гидроспецгеология» трехэтапных «Геоэкологических исследований на Добровольном месторождении урана». Не просило бы «оценки возможной гидродинамической связи подруслового водоносного горизонта реки Тобол и верхне-среднеюрского продуктивного горизонта на Добровольном.

«Подземные воды — высоконапорные», и высота «самоизлива» над устьем двух скважин составляет 41 м и 47,8 м. Это очень волнует местных противников добычи, тем более что фонтанирующие разведочные скважины кому-то из них приходилось видеть. Но не это главное.

Да, «рудоносный комплекс залегает на глубинах 400–600 метров и относится к зоне затрудненного водообмена». Но есть еще «наличие широких, глубоко врезанных речных долин рек Убаган, Тобол, Миасс и др.». Там, в этом стратифицированном пироге идет большая жизнь. И она мало изучена.

Подземное Зауралье приторочено к подземным структурам Средней Азии, но к ним же примыкает и север Тюменской области, почти до Тобольска: так называемая Тургайская ложбина тянется от Северного Приаралья до низовий реки Тавда. В ложбине течет Тобол. Так что вся эта курганская судьба так или иначе коснется и Тюменской области, как бы «благополучная» северная соседка не открещивалась от «дотационного», без нефти и газа, региона-45. Потому что ураном — если что — мы с северянами поделимся. В пригоршнях тобольской воды.

Уран вообще-то всегда присутствует в организме человека в микроскопических дозах. Он нам естествен. Но урановую горячку, если она начнется, Курган пить в одиночку не будет: Тобол понесет ее в своих водах далее на север. На совещании в Тюмени 25 октября полпред президента в УрФО Николай Цуканов пенял Курганской области, что та грязнит Тобол, не очищает как следует важный для Западной Сибири источник питьевой воды, как результат в Тюменской области растет заболеваемость раком.

Некоторые геологи, вероятно, скажут: «Профаны читают наши бумаги, разбирают вкривь и вкось наши священные грамоты». ВИМС, впрочем, ни слова не ответил на вопрос газеты о том, вытекают ли, на его взгляд, радужные выводы «Гидроспецгеологии» из трезвого и осторожного текста исследования; он вообще опустил ряд наших существеннейших вопросов. А выводы из текста, бесспорно, не вытекают. Чтобы понять это, не нужно быть геологом: они пишут на простом русском языке и, в отличие от математиков, о реальных, земных и подземных местах. Геологические истории касаются нас всех жизненно. Гёте был поэтом — и геологом, минерологом, Кропоткин — специалистом по геологии Сибири и философом. Геология не ревнива, не исключительна, хотя и исключительно интересна.

В этом году, кстати, празднуют 270-летие со дня рождения Гёте. В день юбилея, 28 августа, в Кургане проходили губернские чтения «Влияние общественного мнения на развитие региона». И я пошла послушать гендиректора ВЦИОМ Валерия Федорова.

— Я ничего не знаю о Курганской области, жду, что вы расскажете о ней, — кокетливо, но невежливо пригласил к диалогу гость.

Знать что-то о юге Западной Сибири, куда приехал, было в тягость советнику первого заместителя руководителя администрации президента Российской Федерации. Пришлось спросить, не заказало ли правительство области специалистам ВЦИОМ исследование мнений зауральского общества о проекте? Ответ был таков:

— Нет, мы пока в Кургане не работаем. Если нас пригласят, мы, конечно, поможем. Мы имеем опыт работы с «Росатомом», ответственной компанией, там есть профессиональные социологи, технологи, которые выстраивают отношения с сообществами. У людей радиофобии иногда гипертрофированы, но это вовсе и не удивительно в стране, где Чернобыль произошел. Все решения, которые будут приниматься, будут совершенно точно рассчитаны.

Несомненно. Но в чью пользу? В пользу «Росатома»?

— Нам этот уран не нужен: в Курганской области АЭС нет, — очертил ситуацию один знаменитый зауральский врач.

— Выгоды будут краткосрочные, а беды — неисчислимые, — оценил урановый проект заслуженный врач России Валерий Веревкин.

Врачи знают долгосрочную, реальную, человеческую цену государственных хотений.

То была эпоха почти полной безгласности. Не сомневаюсь, что есть люди, вспоминающие ту «свободную охоту» русского атома с ностальгией. «Ни одно коммунистическое государство никогда не сбросило ни на кого атомную бомбу» — эти слова британского театрального критика Кеннета Тайнена справедливы до сих пор. Но своим досталось. Рикошетом. Именно пресловутому Зауралью — Курганской области, которая и основана была в том самом военно-урановом 1943 году, когда СССР и США схватились, обгоняя Гитлера, за атомную программу, за Манхэттенский проект.

После аварии на Челябинске-40 село Уксянское (ирония жизни: там сейчас находится головное предприятие и офис АО «Далур») пережило вспышку лейкоза среди учителей: село стоит на реке Барнева, притоке Исети. Образованные люди сложили в логическую цепочку скудную информацию о взрыве, переселение деревень и свое «белокровие». Началась паника.

О расследовании вспышки пишут в секретном письме от 15 января 1960 года заведующий Курганским облздравотделом Рокина, главврач облсанэпидемстанции Назарова и радиолог облСЭС Мануйлов: в обком партии, в облисполком, в КГБ. Медики требуют ускорения строительства заграждений по рекам Теча и Исеть, переселения жителей, проведения «охранных мероприятий». Пишут о том, что у живых и мертвых вблизи этих рек замеры и обследования показывают «повышенное содержание радиоактивных веществ в костях». О том, что будут исполнять «указание Министерства здравоохранения РСФСР о систематическом отборе проб из восьми районов нашей области». Речь идет об Уксянском, Катайском, Далматовском, Шадринском, Каргапольском, Мехонском, Шатровском районах (перечислены конкретные населенные пункты в каждом районе) и городе Шадринске. «Пробы» — это «взятие 300–400 г костей (грудина, головка бедренной кости, кости черепа, ребра) и двух зубов» от умерших.

Почему-то кажется, что в случае новой беды столица не запросит ничего подобного. И не будет ждать 58 лет, чтобы отречься от ответственности.