Владимир Ильич Ленин, который не разбирался в реальной экономике (он нигде и никогда не работал), в 1917 году обмолвился: «О хлебе я, человек, не видавший нужды, не думал. Хлеб являлся для меня как-то сам собой, нечто вроде побочного продукта писательской работы».

Но Ленин уверенно переустраивал не только политические, но и экономические основы российской жизни. Большевики взяли курс на командно-административную экономику без частной собственности. Национализация и введение военного коммунизма привели к самому крупному крушению народного хозяйства в истории человечества. Крестьянские восстания и бунт военных моряков весной 1921 года испугали Ленина, и он предложил новую экономическую политику.

НЭП и террор

Несмотря на страшные потери в Гражданскую войну, в стране еще оставались миллионы людей, которые хотели и умели работать. Даже частичное снятие оков с экономики и возвращение к рынку позволило им развернуться. Новая экономическая политика, разрешившая частную инициативу, быстро дала результаты: промышленное и сельскохозяйственное производство достигло довоенного уровня. Россия не только полностью обеспечивала свои потребности, но и вновь экспортировала зерно.

Однако подъем страны в период НЭПа советские вожди воспринимали с плохо скрытым раздражением и возмущением!

Жесткий политический режим только ей мешал. Партийный аппарат и госбезопасность оказывались лишними.

Отказаться от планово-административной экономики было равносильно признанию провала коммунистического эксперимента, бессмысленности октябрьского переворота и многолетней Гражданской войны. Ленин успокоил товарищей по политбюро: «Величайшая ошибка думать, что НЭП положил конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому».

В сентябре 1921 года в местных структурах госбезопасности сформировали экономические отделы для «борьбы с капиталом и его представителями». Глава госбезопасности Феликс Дзержинский, как и другие советские руководители, не понимал законов экономики и не хотел понимать. Он требовал от своих подчиненных: «Необходимо ГПУ проникнуть в святыню капитализма — биржу. Необходимо раскусить эту штуку, знать ее дельцов и знать, почему так растет цена на золото, то есть падает наш рубль. Необходимо обзавестись своими маклерами, купцами, спекулянтами и так далее».

Вину за все сложности в стране перекладывали на нэпмана. Дзержинский предложил: «Из Москвы надо было бы выгнать не менее ста тысяч паразитов и сделать им очень рискованным въезд в Москву. Издержки репрессии и высылок надо было бы возложить на эти же элементы».

Настоящие бездельники засели в конторах. Но к ним-то претензий не было, они — часть системы. Советские вожди понимали, что сохраняют власть, пока управляют всеми сторонами жизни общества. Избегавшие контроля именовались тунеядцами. А кто такой тунеядец? «Эксплуататор чужого труда» — нэпман, то есть предприниматель, создающий рабочие места, материальные ценности и платящий налоги, на которые существует государственный аппарат.

Тогда и сложились представления о том, что частный бизнес и торговля — опасны для государства; предприимчивость приравнивалась к преступлению.

Иностранцы и шпионы

Леонид Красин (уважаемый в партии человек, талантливый инженер) пытался после революции наладить торговлю Советской России с внешним миром. Он писал Ленину 8 ноября 1921 года, что нормальное экономическое сотрудничество с западными державами вполне возможно. Главное препятствие, объяснил член ЦК и нарком Красин, это деятельность ВЧК: «Пока некомпетентные и даже попросту невежественные в вопросах производства, техники и т. д. органы и следователи будут гноить по тюрьмам техников и инженеров по обвинениям в каких-то нелепых, невежественными же людьми изобретенных преступлениях — «техническом саботаже» или «экономическом шпионаже», ни на какую серьезную работу иностранный капитал в Россию не пойдет…

Ленин велел ознакомить с письмом всех членов политбюро. Но на этом дело и закончилось. Советская система в принципе отвергала капиталистическую экономику.

К концу 20-х годов задавили собственный частный сектор, закрыли все среднее и мелкое производство. Страна осталась без товаров, которые появятся на прилавках уже после крушения социалистического строя. И западные капиталисты не сумели приспособиться к такой среде, да и не хотели их здесь видеть. Наркомат внешней торговли мог сколько угодно доказывать выгоду от такого сотрудничества, но вся советская система сопротивлялась присутствию иностранного капитала.

30 ноября 1924 года начальник контрразведки Артур Артузов представил начальству «Справку о работе контрразведывательного отдела за 1923–1924 операционный год». Красин был прав в своем пессимизме. Контрразведчики Артузова демонстрировали масштабную борьбу с иностранцами, пренебрегая возражениями хозяйственников, которые дорожили работавшими в России специалистами и иностранными концессиями.

Сотрудничество с иностранными фирмами было выгодным и для Красной армии. Но контрразведчики считали всех инвесторов и работавших в России заграничных специалистов шпионами.

Весной 1928 года в городе Шахты (Ростовская область) арестовали пятьдесят советских и пять немецких инженеров и техников. Всех обвинили в саботаже и диверсиях. Так началось громкое «Шахтинское дело», о котором страна узнала, прочитав газету «Известия»:

Четверо из пяти немцев работали в крупной фирме «Альгемайне электрише гезельшафт». Ее руководитель Феликс Дейч был сторонником экономического сотрудничества с Россией. Он сразу же заявил, что разорвет все контракты, если его инженеров не освободят. Двоих немцев выпустили. Трое предстали перед судом.

Приговор был заранее утвержден политбюро: 11 обвиняемых приговорили к смертной казни, остальных к различным срокам тюремного заключения. Иностранцам повезло больше. Двоих немцев оправдали, третьему дали год и вскоре освободили. Но в масштаб вредительства, организуемого из-за границы, поверила вся страна.

Вредители и неумехи

На пленуме ЦК о вредительстве говорил Андрей Жданов, секретарь Нижегородского губкома:

— Мы в нашей губернии имеем целый ряд случаев поджогов и аварий. На заводах, где мы обследовали противопожарную охрану, перед пожарным сараем, в котором находились машины, имелась неразметенная куча снега, которая в случае пожара не давала возможности вывести машины из сарая. В другом месте вода в бочках оказалась замерзшей, в третьем месте дежурные спали.

Станислав Косиор, секретарь ЦК, откликнулся с откровенной издевкой: «Это тоже вредительство, когда дежурные спят?»

Похоже, один Косиор сообразил, что Жданов, сам того не желая, наглядно показал: мифическое вредительство — на самом деле элементарное разгильдяйство. Косиора расстреляют, Жданов станет членом политбюро…

С «шахтинского дела» начались процессы, которые должны были показать стране, что это вредители не дают восстановить промышленность и вообще наладить жизнь. А вредители — агенты империалистических разведок.

Нарком внутренних дел Татарской АССР Василий Михайлов инструктировал своего заместителя Матвея Шелудченко: «Грош цена будет делу, если не получим выхода за кордон, в частности, в Японию, Германию… Возьми дня на три-четыре лично в работу Султан-Галиева и Сагидулина. С этой публикой церемониться не следует. Взять от них все до единой капли».

Через год самого республиканского наркома арестовали и расстреляли. Его заместитель рассказал, что, выполняя приказ наркома и директиву Сталина о применении к арестованным физического воздействия, он их избивал, и они признались, что стали «орудием иностранных разведок». Шелудченко тоже расстреляли.

В августе 1930 года Сталин написал секретарю ЦК Молотову: «Обзательно расстрелять всю группу вредителей по мясопродукту, опубликовав при этом в печати». В сентябре политбюро постановило: опубликовать показания обвиняемых «по делам о вредителях по мясу, рыбе, консервам и овощам». 25 сентября появилось сообщение о том, что коллегия ОГПУ приговорила к расстрелу 48 «вредителей рабочего снабжения». Приговор приведен в исполнение…

Лагерники и строители

К концу 20-х вызревает идея широко использовать труд заключенных. 11 июля 1929 года правительство возложило на ОГПУ задачу развития хозяйственной жизни труднодоступных, но богатых естественными ресурсами окраин страны путем использования труда опасных элементов. Предлагалось строить новые лагеря в Сибири, на Севере, на Дальнем Востоке, в Средней Азии. Заключенные строили железные дороги, обеспечивали геологоразведку, вели лесные работы, возводили химические и целлюлозно-бумажные комбинаты, занимались лесозаготовками и разделывали рыбу.

ГУЛАГ постоянно расширялся. Например, принимается решение о строительстве Архангельского и Соликамского целлюлозно-бумажных комбинатов, под них создаются лесозаготовительные лагеря на 140 тысяч заключенных.

Во время войны внутренний распорядок в лагерях и колониях ужесточили, охране разрешили применять оружие при отказе заключенных приступить к работе. НКВД и прокуратура дважды — 22 июня 1941 года и 29 апреля 1942 года — издавали совместные директивы, на основании которых заключенные, чей срок заканчивался, не выходили на свободу, их заставляли трудиться на прежних местах. Только в 1942-м в лагерях от непосильной работы, голода и болезней умерло 248 877 человек.

Заключенные — дармовая, бесправная и бессловесная рабочая сила. Своего рода идеал советской экономической жизни.

Валютчики и теневики

В позднесоветские времена ресурс системы был исчерпан. Поездки за границу приобрели экономический смысл: можно было купить то, чего на территории Советского Союза вовсе не существовало. Понадобилась свободно конвертируемая валюта.

Ян Рокотов по кличке Косой начал скупать валюту у иностранцев во время Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве летом 1957 года. Официальный курс рубля был сильно занижен. Рокотов давал иностранцам за доллар в два раза больше.

Валютные операции воспринимались как особо тяжкие преступления. Заниматься валютными преступлениями поручили КГБ. Рокотова и еще несколько человек, занимавшихся валютой, арестовали и осудили.

17 июня 1961 года на заседании президиума ЦК руководитель парии и правительства Никита Хрущев обрушился на генерального прокурора:

— Вчера читал в газете заметку «Из зала суда».

Ишь какие либералы стали, чтобы их буржуазия хвалила, что они никого не расстреливают, а эти грабят рабочих и крестьян… Хотите, я общественным обвинителем выступлю с требованием расстрела? Я не боюсь, а вы боитесь. Я думал, расстреляют этих мерзавцев, читаю — пятнадцать лет.

В Уголовный кодекс ввели статью, предусматривающую смертную казнь за валютные преступления. Закону — невиданное дело! — придали обратную силу. Генпрокурор Руденко внес в Верховный суд РСФСР протест по делу Рокотова, сочтя приговор слишком мягким. Верховный суд согласился с генпрокурором и приговорил Рокотова и его подельника Владислава Файбышенко к смертной казни.

Это был сигнал всей правоохранительной системе. За год по хозяйственным и экономическим делам вынесли полторы сотни расстрельных приговоров.

Теневики и реформы

Все стало дефицитом, и все приходилось доставать через знакомых или переплачивая сверх меры. Появилась теневая экономика, компенсирующая нехватку. Но боролись не с причинами, ее порождавшими, а с самими теневиками, которых, как выяснилось, крышевало высшее начальство.

Первым секретарем Краснодарского крайкома Сергеем Медуновым занялись чекисты; разработку санкционировал председатель КГБ Юрий Андропов.

«Андропову, — писал бывший второй секретарь Ставропольского крайкома Виктор Казначеев, — сообщили о валютных операциях Медунова по продаже за границу черной икры и других незаконных действиях краснодарцев на многие миллионы долларов, о коррупции в торговле и иных сферах народного хозяйства».

Один за другим партийные работники оказались под следствием. Секретаря крайкома Анатолия Тараду посадили. «В крайкоме с согласия Медунова была создана четкая система подарков, — рассказывал на следствии Тарада. — Подарки и продукты вручались ответственным лицам в Москве, на отдыхе — в Сочи, Геленджике, при приезде в край. Я принимал участие в сборе подарков».

Анатолий Тарада получал деньги за то, что прикрывал существовавшую в крае теневую экономику, подпольные цеха, которые гнали «левую» продукцию. Благодарные «цеховики» передавали ему деньги, а он делился с остальными.

Все эти дела укрепили представления о том, что бизнес может быть только преступным. Экономические реформы, движение в сторону рыночной экономики опасны.

Начальник ставропольского управления госбезопасности генерал Эдуард Нордман вспоминал, как отдыхавший в санатории «Красные камни» глава правительства Алексей Косыгин с горечью говорил:

— Почему мне не дали провести экономическую реформу? В стране появились бы в достатке одежда, обувь, продовольствие. Мы после нэпа лишились мастеров — портных, сапожников. Где сегодня хороший костюм сшить? Мне-то сошьют в кремлевской мастерской. А другим? Раньше в Москве на каждом шагу сидел сапожник в будке. Мелкий ремонт, почистить обувь за копейки — пожалуйста. Пирожки горячие на каждом углу предлагали. А мне возражали: подорвем твоей реформой устои социализма. Это частник-портной подорвет устои? Бред какой-то…

Бизнесмены и государственники

В перестроечные годы глава правительства Николай Рыжков настоял на том, чтобы борьбой с организованной преступностью занялся КГБ. Чекисты в сопровождении тележурналистов ходили по магазинам, проверяли, что хранится под прилавками.

На IV съезде народных депутатов СССР в декабре 1990 года председатель КГБ Владимир Крючков с гордостью поведал, что «удалось вскрыть многочисленные факты крупных хищений и злоупотреблений, бесхозяйственности и халатности при хранении, транспортировке и реализации населению товаров народного потребления».

В отделе рабочего снабжения Байкальского целлюлозно-бумажного комбината чекисты нашли 500 тонн мяса. В Туле на одной из баз обнаружили 300 тысяч пачек чая, а в Саратове — 50 тысяч банок с лососевой икрой.

Председатель КГБ объяснял депутатам, что продовольственные проблемы — результат саботажа или спекуляции. Через год с небольшим, после начала гайдаровских реформ, продавцы перестали припрятывать товары, напротив — делали все, чтобы у них покупали, и как можно больше! Никакой КГБ не понадобился. Этого руководители комитета не понимали. Или не хотели понять.

В новой России формировалась нормальная экономика. Самые умелые с восторгом осваивали новое экономическое пространство. Остальные наблюдали за преуспевшими и разбогатевшими с завистью и обидой! В представлениях людей — в погонах и без — сохранялась прежняя иерархия: значимы те, кто состоит на госслужбе. Торговля, сервис, банковское дело, вообще бизнес — занятия второго сорта, сомнительные, а то и вредные.