Минувшим летом в одном мегаполисе государство массированно наступало на общество. Настал черед показательных расправ. Но вместо того, чтобы сжаться в страхе, общество смотрит власти в глаза и предлагает ей диалог.

Сейчас кажется, что было это много-много лет назад. Как-то еще задолго до Крыма и смены социального контракта один студент-второкурсник выступал на моем учебном семинаре, где была (среди прочего) затронута проблема дигитализации гражданского общества — в первую очередь, петиционных онлайн-платформ типа Change и Avaaz. Студент обличал эти формы гражданской активности, утверждая, что юридической силы они не имеют, зато их администраторы неплохо обогащаются. Наивные люди, утверждал докладчик, ставят свою подпись, публикуют ее в соцсетях, да еще и продвигают за деньги, публично выставляя себя в глупом виде. Все равно что подавать уличным собирателям помощи для детских домов, да еще и всем рассказывать об этом.

Поскольку за выражение официальной линии успешно отвечают такие новостные ресурсы, как подразделения ВГТРК и правительственная «Российская газета», то все прочее можно сразу задвинуть как не имеющее полномочий. Для выпуска пара, так и быть, можно оставить портал «Российская общественная инициатива» (РОИ), где наибольшее число подписей собирают предложения обязать торговые сети принимать возвратную тару и отменить поверку счетчиков горячей и холодной воды. Кстати, есть там и предложение о реформе выборной системы, вот только подпись под ним поставил один человек, у которого, согласно требованиям портала, есть паспортные данные и СНИЛС — без этих документов туда нечего соваться.

Гражданское общество должно быть управляемым, за это ратуют медиа, обслуживающие «глубинный народ». Если общество неуправляемо, то есть вышло на неразрешенный митинг, нужно это общество рассеивать, а отдельных представителей — примерно наказывать. И не важно, делали они что-то или нет. Важно, что ослушались, даже если не нарушали закон.

И вот здесь это худо-бедно образованное и даже чем-то периодически обеспеченное общество начинает организовываться и наглядно проявлять свою структуру. Не последнюю роль в этом процессе играют петиции, письма, обращения, увещевания. В ответ на тумаки. Можно улюлюкать, советовать подтереться списками подписей, то есть вести себя по примеру некоторых популярных телеведущих. Можно и нужно критиковать политику точечных компромиссов, когда из узилищ выходят журналисты и артисты, а остальные продолжают там сидеть. И тем не менее слова имеют свою силу, они рождаются, действуют и срабатывают.

Как это происходит? Важная петиция должна покинуть «стоковую» платформу, чтобы не теряться в потоке равноправных обращений. Она превращается в открытое письмо, направленное той или иной дифференцированной группой. Напротив, адресат этого письма теряет конкретность (в отличие, например, от стандартной петиции). Голос солидарности должно услышать общество в целом — причем вне зависимости от того, касается ли письмо кого-то лично, или нет.

Таковы открытые письма учителей и священников, акции артистов, где может возникнуть цеховой эффект, но на самом деле полезнее диагностировать не узость требований, а возможность их проекций и аналогий, то есть потенциально широкого применения. Что же касается светских и духовных пастырей, то выступление этих групп особенно чувствительно. Власть может презирать журналистов, ученых, IT-специалистов и дизайнеров, но тут — святое дело. Причем буквально.

Почему это происходит? Есть как возвышенные, так и вполне практические причины. Первые почти не меняются. Даже всеобщая дигитализация вряд ли угрожает слову. Его все так же не вырубишь топором, будь оно хоть пером, хоть чем написано. Справедливое и праведное слово — оружие посильнее дубинки, это омоновцы должны хорошо знать. Что касается причин практических, то связаны они с запущенными болезнями слова в нынешней России.

Пренебрежение словом, постоянная дискредитация и скандализация слова в официальных медиа (взять хотя бы так называемые «дискуссионные» передачи на ТВ) — важный симптом страха, который слово вызывает у власти. Именно поэтому его следует низводить до пустой болтовни и хамского гвалта, из которого улетучивается всякий смысл. Этот гвалт навязывается населению как бытовая норма и помогает оградить от восприятия и критики нечитаемые бюрократические документы, законодательные акты, служебные записки, весь мусор вывернутого официозного языка. На фоне этого разрыва любое внятное высказывание, чьи авторы не прячутся и отвечают за свои слова, выглядит счастливой альтернативой.

Письма стоит писать и подписывать. Это не пустая трата времени в стране, которую долгие годы приучали к тому, что надо короче, а грузить не надо. Современные письма солидарности дают надежду. Все прочее — литература.