Дальше — больше. Начались разговоры о том, что обмен «задержанными» может продолжиться, достигнув в конце концов прописанной в пункте шестом Минских соглашений (которых никто не отменял) формулы «всех на всех». Что необходимо наконец развести продолжающих стрелять «с обеих сторон» друг в друга вооруженных людей (регулярно попадающих и в людей невооруженных) и таким образом обеспечить реальное и окончательное прекращение огня вдоль всей линии соприкосновения в Донбассе.

Зазвучали даже оптимистические высказывания, что состоявшийся обмен — это лишь начало процесса нормализации российско-украинских отношений. Причем чуть ли не вплоть до их полного урегулирования.

Так что же реально произошло 7 сентября, почему сторонам удалось это сделать и что из этого может вырасти?

Что произошло

Произошло, как бы цинично это ни звучало, обнуление статусного «обменного фонда». Не секрет, что каждый из задержанных и осужденных в России и Украине имел как бы свой обменный эквивалент — ценник для вызволения из узилища противоположной стороны равного по стоимости заключенного.

Причем занимались этой бесстыдной калькуляцией обе стороны. Понятно, что в списке на выход (35 на 35) оказались в основном наиболее медийно раскрученные персонажи, удержание которых, вопреки публичным требованиям об их освобождении, наносило наибольший вред престижу удерживающей стороны. Учитывая, что в международном общественном мнении Украина — жертва, а Россия — агрессор, именно украинские заключенные в российских изоляторах и колониях становились основными объектами защиты международным сообществом.

С украинцами Сенцовым, Клыхом, Кольченко, Сущенко, моряками, задержанными после керченского инцидента, с российской стороны можно сравнить по степени неприятия их судебного преследования международной общественностью разве что Кирилла Вышинского, за которого вступились некоторые международные правозащитные организации и представитель ОБСЕ по вопросам свободы печати Арлем Дезир.

Состоявшимся обменом статусный фонд исчерпан, в заключении в России и Украине остались в основном те, чья участь гораздо печальнее из-за того, что их мало, кто знает. Причем их гораздо больше, чем тех «35 на 35», которые 7 сентября обрели свободу (например, с украинской стороны называют 113 граждан страны).

В чем был интерес сторон

Для Кремляуспех обмена — это несколько важных бонусов.

Во-первых, это начало расчистки плацдарма для хотя бы частичного оздоровления отношений с Евросоюзом и США. Время воинственной и высокомерной самоизоляции прошло. Кремль не против перейти из новой холодной войны в новую разрядку напряженности — без страстных объятий и фиктивных стратегических партнерств, но и без эскалации враждебности, на глазах перерастающей в нечто опасно неконтролируемое, а также с большей прагматической выгодой. Ведь в ухудшающейся ситуации внутри было бы полезно восстановить порушенные экономические связи с развитыми странами, а в перспективе, может быть, постепенно шаг за шагом выходить из санкционного режима — ну, скажем, по подзабытому «плану Штайнмайера», который предполагал ослаблять «некрымские» санкции в зависимости от хорошего поведения Москвы в донбасском конфликте.

О неприемлемости «дела Сенцова» и необходимости освобождения моряков президенту Путину напоминали при каждом удобном случае и Макрон, и Трамп, и Меркель, и другие.

— неоднократно говорили те западные лидеры, которые не желали дальнейшего разрушения отношений с Россией. Вот он кое-что и сделал. Надо признать, что обмен узниками мало влияет на остальные компоненты политики России в отношении Украины и донбасского конфликта, но дает позитивный имиджевый фон: вот он, гуманизм, вот она, добрая воля, к проявлению которой вы нас призывали!

Во-вторых, это путь к обретению Москвой более выгодной позиции по Минским соглашениям, которые продолжают оставаться единственным официально признанным маршрутом донбасского урегулирования.

Если последуют дальнейшие обмены узниками, если удастся достичь реального разведения сторон, прекращения огня и его удержания на достаточно длительное время, то можно будет более обоснованно ставить вопрос о фундаментальных проблемах урегулирования, зафиксированных в Минском протоколе. А к их решению никакая украинская власть сегодня не готова — ни к широкой амнистии участникам конфликта, ни к выборам в сепаратистских анклавах до обретения Украиной контроля над границей с Россией, ни к конституционно закрепленному особому статусу Восточного Донбасса, фактически представляющему ему автономию. В ситуации длительного прекращения огня на линии соприкосновения будет невозможно ссылаться на исходный пункт минских договоренностей как невыполненный, а потому блокирующий остальные. Мол, вот и смотрите, уважаемые западные партнеры, кто тут не исполняет договоренности!

Для Киева и его новых руководителей это, прежде всего, выполнение одного из главных предвыборных обещаний президента Зеленского. Люди, хорошо его знающие, утверждают, что он действительно хочет мира в Донбассе. Что это для него не предвыборный трюк для сбора голосов уставших от войны украинцев, а нечто более глубокое и личное.

Кстати, уверен, что и в отношении разведения сторон и прекращения огня он будет столь же настойчив и готов к договоренностям. И это не только проявление гуманизма и антивоенного сознания. Команда Зеленского, поддерживаемая западными, прежде всего европейскими партнерами, реально хочет освободить давно назревшие внутренние реформы, борьбу с олигархатом и коррупцией от их блокировки военным положением и военной идеологией. Война — не время для внутренних преобразований. С потерей Крыма мириться никто не собирается, обороноспособность надо укреплять, Донбасс — возвращать, но военные действия там, недорешенность проблемы с «удерживаемыми лицами», доминирование военного мышления над проектами развития страны (мол, сейчас не до того, какие тут могут быть реформы…) должны уйти в прошлое, расчищая реальный путь страны в направлении Европы.

О последствиях и перспективах

Рассчитывать в обозримом будущем на масштабную нормализацию российско-украинских отношений, увы, не приходится. На нынешнем этапе продвижения возможны только в гуманитарной сфере и в разведении сторон конфликта для прекращения перестрелок и людских потерь. Украинские власти, опирающиеся на общественный мандат, как мы уже отметили, не пойдут на те политические пункты минских договоренностей, что ведут к автономизации внутри Украины квазигосударственных образований — ДНР и ЛНР. И будут пытаться как-то убедить западных партнеров в необходимости их пересмотреть, поскольку они, по их мнению, были навязаны российской стороной в ситуации, когда любой ценой надо было прекращать донбасскую бойню. Кремль же готов к урегулированию только на своих условиях, только на основе пошагового выполнения Минского протокола, сохраняя свое влияние на сепаратистские анклавы, но желательно без продолжения кровопролития и с демонстрацией западным партнерам своей «доброй воли» и «несговорчивости» Киева по политическим пунктам договоренностей.

Таким образом, наиболее реальная перспектива — это заморозка донбасского конфликта. Но что важно, на менее опасном и кровавом уровне — с ослаблением его военного компонента в пользу дипломатии и активизации борьбы за умы жителей Донбасса. Такая «Заморозка light».