Двадцать лет новейшей истории России прошли в поисках сильного государства. Такого, которое способно контролировать насилие со стороны третьих лиц, а если нужно — вмешиваться и разводить особенно буйных субъектов, придерживая их тяжелой отеческой рукой. То же государство должно обеспечивать сбор налогов и минимальное распределение ренты от экспорта природных ресурсов. Кажется, в какой-то момент все действительно согласились с таким «общественным договором». Пусть львиная доля от нефтедолларов уходит в карманы условного Игоря Ивановича, но государство все-таки заплатит мою зарплату. Официально и на уровне пропагандистских заявлений именно сильное государство построено в России к концу нынешнего десятилетия. А всем, кто сомневается в этом, положена статья.

Постепенно государственная сила становилась самоцелью. К 2019 году государство должно быть сильным не потому, что это позволяет ему защищать граждан, а исключительно ради удовольствия от политической мускулатуры: можем придавить кого угодно.

В какой-то момент времени такое положение вещей даже стало считаться здравым смыслом российской общественной жизни. Как лаконично выразился один из полицейских, избивавших людей на улицах Москвы: «А нечего было против власти митинговать, честных выборов ему захотелось». В дискуссии о сильном государстве сейчас утеряны причины, по которым люди когда-то мечтали о крепком государственном строе. Кажется, что постсоветский распад социальных институтов и рост насилия в течение 90-х забыты.

Государство, объявившее себя сильным и потому неподотчетным народу, постепенно становится безжалостным. Словно в большом Стэнфордском эксперименте, поставленном на стране в целом, у тех, кто надел на себя костюмы «охранников», исчезает эмпатия в отношении «заключенных». Государственные люди, ссылаясь на высшие цели своего существования, становятся садистами. Вся российская действительность последних лет об этом: ложь пропаганды, пытки в тюрьмах, смелые заявления чиновников, которые наконец-то могут сказать о народе все, что они думают, полицейский произвол и политический террор в отношении ни в чем не повинных людей — вроде «московского дела» о массовых беспорядках или дела «Нового величия».

Правда заключается в том, что если ради сильного государства и его отчетности можно уничтожать людей, то государство перестает быть сильным. Вся государственная сила растворяется в действиях конкретных садистов, которые получают удовольствие от собственной жестокости. От неправосудных приговоров, от тюремных сроков для подростков, в компанию которых внедрен провокатор, от звучной формулировки «до 8 лет лишения свободы за участие в несанкционированном митинге». Государство, делегировавшее свою силу частным интересам, снова становится слабым.

И граждане непременно спросят с чиновников, как они распорядились своими вновь обретенными в «нулевые» сверхполномочиями. Кому на пользу пошла сила, и кто стал перед ней беззащитным. Собственно, мы уже спрашиваем. Петицию «Новой газеты» о прекращении уголовного дела о «массовых беспорядках» 27 июля в Москве подписали 150 тысяч человек.

Понимают это и в Следственном комитете: после месяца расследования в качестве доказательства беспорядков там опубликовали единственное видео на несколько секунд, на котором кто-то использует перцовый баллончик. Если государство на этом основании осудит на 8 лет тюрьмы 15 обвиняемых, это не прибавит ему силы. А вот если признает, что юридических оснований для «московского дела» не существует, это может вызвать уважение. Сила вообще, судя по всему, состоит не в том, чтобы иметь возможность свернуть любого в бараний рог, а в том, чтобы твоим решениям доверяли люди.

Обвиняемые по делу о массовых беспорядках сидят под арестом исключительно по политическим причинам. Не имея доказательств их вины, силовики намекают, что освобождать этих смутьянов нецелесообразно, когда «в стране такая сложная ситуация». Но если у властей есть чисто политические причины держать людей под арестом, то у нас есть политический аргумент в пользу их свободы: граждане России массово высказываются против террора.