Нынешние московские протесты 2019 года по качественным и количественным показателям сравнялись и в чем-то даже превзошли протесты 2011 года. Регулярные, порой ежедневные разгоны протестующих, повальные аресты, торги вокруг мест, где можно собираться, и, конечно же, большое уголовное дело. По абсолютному числу вышедших нынешние акции до прошлых еще недотягивают, но уже обогнали по задержанным и административно арестованным. Притом «московское дело» возникло гораздо быстрее «болотного». Во-первых, потому что есть такая наработка. Во-вторых, потому что другие маневры провалились — ​сразу же понадобились крайние меры.

Однако что спровоцировало недовольство, что стало триггером политического кризиса? С одной стороны, социологи второй год фиксируют повышение протестных настроений. Мы даже видим их воплощение в акциях против передачи публичной собственности и пространств РПЦ в Петербурге и Екатеринбурге, в экологических протестах, раскинувшихся от севера до юга Европейской части нашей страны. С другой стороны, Московская городская дума не собирается строить себе новое здание посреди Новопушкинского сквера, не требует передачи себе Третьяковки или Ленинки, не вывозит мусор в Марьино или Отрадное. Она вообще отсутствует в публичной жизни столицы.

Если мы вернемся в приснопамятный 2011 год — ​что тогда стало причиной протестов в Москве и во всей стране? Кто-то вспомнит крах надежд на либерализацию, кто-то вспомнит «рокировку», все это, конечно же, создавало фон, но триггером стало массовое личное столкновение с ложью, унижением и несправедливостью. Тысячи людей, впервые пришедших наблюдать за голосованием 4 декабря, увидели, пережили и рассказали то, что раньше касалось лишь завзятых активистов. Сердитый гнев лично оскорбленных людей магнитом притянул их к митингу на Чистых прудах, а потом выплеснулся на улицы Москвы. На что власть отреагировала тотальными задержаниями и арестами. Только увеличив число лично вовлеченных.

Таким массовым контактом людей с системой в 2019 году стал сбор подписей. Как в детских мультиках, самая коварная затея злодея вдруг обернулась против него же самого.

Барьер, созданный для погружения всех в состояние выученной беспомощности и вытекающую из него депрессию, заставил оппозицию годами работать над сетью полевых штабов и базами сторонников. Только так она смогла в издевательские сроки, летом, собрать затребованные тысячи подписей. Притом подписей такого качества, что формально к ним никто не смог придраться. Избиркомовским чиновникам пришлось методом тыка назначать сотни людей в каждом районе недействительными и несуществующими.

Одни из самых ярких и цепляющих моментов нынешних протестов — ​со стороны виднее — ​стали живые свидетельства «забракованных людей». Людей всех профессий, всех степеней известности, всех районов проживания.

Воспроизвелась ситуация восьмилетней давности: единственная точка массового непосредственного контакта людей с системой заискрилась и вызвала пожар. Тушить который решили тем, что покрепче, и все, как в прошлый раз, заполыхало в угрожающих масштабах.

Сейчас власти кажется, что она перебила инициативу и удержит ситуацию под контролем вплоть до единого дня голосования, а там хоть трава не расти. Однако протестным настроениям уже некуда деваться. Чем дальше, тем больше будут искрить любые точки соприкосновения системы и гражданина.

После 2011–2012 годов Кремлю пришлось вести целую кампанию за снижение конфликтности дней голосования. На участках появились видеокамеры, отмороженного Владимира Чурова сменили на более респектабельную и более публичную Эллу Памфилову, технологии предварительных фальсификаций стали намного изощреннее.

Голосование — ​важный ритуал легитимации любой системы, особенно авторитарной. Отменить его невозможно, а вот избавиться от такой потенциально проблемной точки соприкосновения системы и гражданина, как сбор подписей, можно без особых проблем. Половинчатым решением может стать электронная верификация подписей, давно практикуемая в Европе. Удивительным образом сегодня в устранении подписного барьера власть может быть заинтересована не меньше, чем оппозиция.