В субботу, 16 августа 1969 года, на второй день фестиваля, на сцену вышел бывший моряк американского ВМФ, бывший продавец гитар и теперешний участник много­образных демонстраций за гражданские права и антивоенных протестов Джо Макдональд из группы со странным названием Country Joe and the Fish. Он был в серой военной куртке с тремя золотыми нашивками на рукаве, с кольцом в ухе и с широкой повязкой на голове, удерживавшей его длинные мощные волосы в относительном порядке. И, прежде всего, стоя на высокой сцене над огромным миром, лицом к лицу с сотнями тысяч людей, собравшихся на зеленом поле фермера Макса Ясгура, Кантри Джо, весь состоявший из драйва и динамита, из страсти и ярости, из напора и свободы, громогласно протранскрибировал по буквам слово fuck. Триста тысяч глоток вторили ему.

Зачем он это сделал? Этим словом и нагнетающим криком Кантри Джо вышибал пробку страха, прежде всего из самого себя. Дело в том, что к этому моменту фестиваль уже сорвался с основ и петель и выпал из графиков. Все дороги на десятки километров вокруг были забиты брошенными машинами. Семнадцать вертолетов не справлялись с доставкой музыкантов на сцену. Расхождение с графиком все время росло и в конце концов достигло девяти часов. Те, что должны были играть днем, играли ночью, а утром их сменяли другие, которым предстояло делать саундчек на заре.

события совершались сами собой и бурным потоком неслись куда-то, и всех их втягивало в поток солнечного дня, сильного дождя и беспрерывной музыки, которую создавали десятки групп, сменявших друг друга днем и ночью.

Так и Кантри Джо. Как и многие другие музыканты, он привык играть в небольших клубах и маленьких залах перед сотней-другой людей, но играть перед огромным амфитеатром, заполненном сотнями тысяч… Его просто выпихнули на сцену с чужой гитарой, чтобы он заткнул дыру в расписании, образовавшуюся по сотне разных причин. Может быть, не успел вертолет, может быть, кто-то из музыкантов вышел в публику и исчез в море людей, которые слушали, спали, пили, ели, купались в пруду за сценой, кормили детей, пили бесплатное молоко из бутылок, которые раздавал Макс Ясгур, и приходили в себя после неудачных трипов в специально поставленных для этого палатках. И он привязал к гитаре веревку и пошел. Мужественный человек. Иди, Джо, сыграй свои песенки перед всем миром. Да, всем миром, потому что в этот момент, к полудню второго дня, уже было ясно, что речь не о фестивале, ограниченном музыкой, речь о создании — здесь и сейчас, на трое суток и на всю оставшуюся жизнь — мира свободы, любви и ненасилия, природного мира, в котором одежда сохнет прямо на телах, еда и вода бесплатны, и музыка тоже бесплатна.

Все на этом фестивале, пошедшем в разнос с самого начала, выдали свое самое лучшее. Ричи Хейвенс, вошедший в историю как человек, первым сыгравший на Вудстоке, не должен был играть первым, но его тоже вытолкнули на сцену, чтобы занять паузу, и он играл, играл и играл, а когда уже не знал, что играть, прямо на сцене сочинил импровизацию Freedom, которую можно было играть и петь бесконечно. И не только музыканты выдали самое лучшее, другие люди тоже. Без них не было бы Вудстока.

Четверо молодых людей, Лэнг, Корнфельд, Робертс и Розенман, увлеченные потоком времени, жившие на подъеме чувств, с ощущением драйва, который принадлежит не музыке, но жизни, придумали фестиваль и создали его, не имея к этому никаких материальных возможностей. Робертс и Розенман, молодые бизнесмены в стиле рок, делали вид, что у них есть деньги, но настоящих денег у них не было, а бизнес-план фестиваля и их расчеты поражают краткостью и наивностью. Миллион сюда, миллион туда, и мы в прибыли. Они посчитали, сколько принесет им фестиваль, а потом десять лет выплачивали долги.

Он рассчитывал, что на его фестиваль приедут пятьдесят тысяч человек, но уже ночью стало ясно, что наивные волшебники Лэнг, Корнфельд, Робертс и Розенман своими действиями вызвали непредсказуемый подъем воды и извержение вулкана. Пятьдесят тысяч превратились в пятьсот. Что делать, когда все взрывается, летит к черту, когда хаос захватывает и втягивает в себя? Хвататься за голову? Нет, смеяться и воспарять.

В розовом облачении, бородатый и умильный, в окружении йогов в белых одеждах, сложив под собой ноги, сидел на возвышении вознесенный над сценой гуру Свами Сатчидананда, говорил просветленные слова и медитировал. Вслед за ним медитировали молодые карнавальные оборванцы, сидевшие на траве, и общим сосредоточением мысли старались остановить дождь. По залитой водой сцене бродило голое электричество и вышибало синие искры из гитары Элвина Ли из Ten Years After, которому это почему-то нравилось. Все видели струи дождя, отвесно падавшие на сцену, все видели крупные синие искры, вырывавшиеся из электрогитары Элвина Ли, но он не погиб, электричество пощадило его и дало безумному рок-блюзмену сыграть (в полдевятого вечера) Good Morning Little Schoolgirl. И фермер Макс Ясгур трахнул кулаком по столу.

Макс Ясгур, отдавший свое поле под фестиваль, сорокадевятилетний владелец 650 отборных коров, человек с больным сердцем и чистой душой, трахнул кулаком по столу, потому что кое-кто в округе пытался делать деньги на фестивале, пытался делать деньги на этих хиппи, на этих детях, собравшихся послушать музыку. Соседи Ясгура не хотели фестиваля, но уж если он идет, то пусть приносит им прибыль. Они разливали воду по бутылкам и продавали их. Ясгур убил их бизнес, выставив огромный плакат «Бесплатная вода» и отдав все ресурсы своей фермы для поддержки фестиваля. Вода, молоко, творог, сыр из его запасов и амбаров — он все раздавал бесплатно, этот спокойный лысеющий человек в крупных роговых очках и с трубкой то в зубах, то в руке. На второй день фестиваля он поднялся на сцену, на которой уже был готов петь Джо Кокер, чтобы с возвышения увидеть невероятное море людей и сказать им простые добрые слова. Но тут пусть будут другие слова, которые он сказал на заседании городского совета горожанам и соседям. Вот они.

Это Вудсток, детка, это Вудсток, меняющий историю и людей, Вудсток, собравший на свое зеленое поле поколение, которое разошлось с него в дальние дали и изменило мир.

Поколение Вудстока вывело человека из-под гнета государства и дало ему право жить, как он хочет, а не по трафарету. А в России Вудстока не было, но он появился сейчас, появился в лицах и душах тысяч веселых горожан, идущих на митинги с самодельными плакатами и яркими флагами, появился в московских митингах, которые не просто политическое действо, а еще и карнавал. И дождь, шедший в том августе над Вудстоком, в этом августе идет над Москвой. Москвичи, не забывайте зонтики по субботам!

Кантри Джо Макдональд выходит на сцену в раскрытой или даже разодранной на груди серой военной куртке с нашивками на рукаве и с наклейкой Вудстока на спине, с шапкой хайра, с кольцом в ухе и с чужой гитарой на веревке, и тогда музыка Вудстока перемахивает через времена и десятилетия и вливается в воздух и город вокруг нас. В город, захваченный чужаками с круглыми нечеловеческими головами и во всем черном, в город, где униформированные бандиты, защищенные драконовскими законами, бьют дубинками людей, в город, где люди стоят, сцепившись руками, перед слепой и безжалостной силой, готовой заламывать руки, ломать ноги, всаживать оснащенные кастетами черные кулаки в животы и тащить. Безоружные против оружия, мирные и зрячие против слепого насилия, город живых против армии зомби. Давай, Джо, враг войны и насилия, пой оттуда сюда, из того августа в этот, с той сцены над полем Макса Ясгура — сюда, на проспект Сахарова и Тверскую, на Мясницкую и Солянку, на наши бульвары и в наши переулки, которые у нас никому не отнять.