Крейсер «Адмирал Кузнецов» спустили на воду 32 года назад, и многое на нем за это время технически устарело. С начала ремонта — в 2017 году — стало понятно, что ни один судоремонтный завод в России не способен в одиночку провести столь масштабную модернизацию, и было решено пригласить специалистов с заводов, которые при СССР ремонтировали корабли и подлодки, а сейчас переживают не лучшие времена.

Одним из них стал судоремонтный завод № 10 (СРЗ-10) в городе Полярный. Ранее он принадлежал Министерству обороны, был воинской частью № 90124, а потом стал акционерным обществом. В советские времена на СРЗ-10 постоянно стояли в ремонте или ожидали ремонта не менее шести подводных лодок — с момента создания он был ориентирован именно на работу с субмаринами. В основном это были атомные лодки «Ёрш» (проект 671, другое название «убийца авианосцев»), имевшие на вооружении не ракеты, а торпеды. Иногда в доки вставали «Кальмары» и «Дельфины» (проект 667, были вооружены как торпедами, так и баллистическими ракетами). Более поздние серии, например «Антей» (проект 949, к нему принадлежал «Курск») или «Акула», по водоизмещению не могли пройти через фарватер. В 80-е было решено его углубить и расширить, но началась перестройка, и планам не суждено было сбыться.

Сейчас у причалов нет ни одной лодки. Исчезли из акватории оба дока (сухой и открытый). На самом заводе работает едва ли десятая часть прежнего рабоче-инженерного состава. Впрочем, такая судьба постигла почти все ЗАТО — городки и поселки, воинские базы, рудники по добыче урана или золота и пр.). После 91-го года территорий, куда доступ был строго ограничен, стало гораздо меньше, но они по-прежнему существуют. Жизнь там совершенно не похожа на ту, к какой мы привыкли на Большой земле.

В Мурманской области почти все северное побережье Кольского полуострова — закрытая зона, где расположены базы Северного флота. Названия — Полярный, Гаджиево, Снежногорск, Видяево, Оленья Губа, Гремиха, Западная Лица — прекрасно знакомы подводникам, а обычные граждане, если не случится трагедия вроде «Курска» или «Лошарика», о них никогда и не услышат. В 80-е годы в них постоянно или временно (на время прохождения службы) проживало около 300 тысяч человек. Сейчас некоторые поселки почти полностью вымерли, в других население сократилось в несколько раз. Связано это в первую очередь с серьезным сокращением производственных мощностей, которые ранее обслуживали надводные и подводные корабли.

К началу 1992 года в Полярном проживало около 50 тысяч человек. Это был третий город в области (после Мурманска и Североморска). Сейчас, по официальным данным, там живет 17 тысяч человек, по словам местных жителей — не более 12 тысяч.

«Здесь много мертвых душ, — говорит жительница Полярного Анна Григорьева. — Когда лет десять назад всерьез заработала программа по переселению из районов Крайнего Севера (уезжающие получают или квартиры в средней полосе России, или жилищные сертификаты. — Ред.), появились люди, которые приедут, зарегистрируются, подадут заявление о переселении и уезжают».

Анна Григорьева признает — такое возможно, только если есть связи в администрации ЗАТО или в правительстве Мурманской области, потому что некоторые семьи, живущие в Полярном с советских времен, стоят в очереди, которая из-за блатных почти не двигается. Впрочем, многие и уезжать не стремятся.

«А что мне там делать? — пожимает плечами Иван. — Я здесь с двухлетнего возраста, это моя малая родина, и уезжать отсюда не хочу. Север вообще притягивает, а если жил здесь с рождения, окончил школу, женился, работал, прожил самые счастливые годы жизни, куда отсюда уедешь? Мне тут каждая сопочка знакома. Туда вот за морошкой в детстве бегали. Чуть подальше, на озере Длинном, в старших классах картошку в костре пекли и с девчонками целовались. К климату я привык, жена тоже здесь родилась. Вот на пенсию выйду, тогда и можно подумать о переезде.

Работает Иван, отказавшийся назвать свою фамилию, электромонтажником на СРЗ-10. Сейчас на заводе нет особого отдела, который в советские времена обеспечивал на оборонных предприятиях режим секретности, но привычка не распространяться как о заводе, так и о себе въелась намертво. Впрочем, атмосферой секретности пропитываются и те, кто прожил в ЗАТО пару лет. Конечно, до шпиономании времен СССР тут далеко, но если будешь много болтать, могут узнать особисты. Расстрелять не расстреляют, но с работы можно полететь запросто. А найти здесь новую работу проблематично.

«На заводе работы почти нет, — говорит Сергей Агеев, токарь 5-го разряда. — В основном контейнеры для могильника твердых радиоактивных отходов (ТРО) изготавливаем. Ну и ремонтируем те, что давно ржавеют. Раньше ТРО на Новую Землю отправляли, а теперь решили здесь оставлять. Когда подворачивается заказ на стороне, ездим в командировки. Вот и сейчас половина завода в Мурманск мотается».

От Полярного до Мурманска 60 километров. Ездят туда вахтовым методом, на своей машине или на маршрутках. В понедельник рано утром туда, в пятницу поздним вечером обратно. Можно, конечно и каждый день мотаться, но ездить в полярную ночь каждый день по 120 километров в кромешной темноте — удовольствие еще то. В Мурманске мужики живут в хостеле, в комнатах на 3–6 человек. Но никто не жалуется — работа по профилю лучше, чем ремонт радиоактивных контейнеров.

При СССР работа в в/ч 90124 считалась большой удачей даже для северян. Когда по всей стране народ получал порядка 150 рублей в месяц, здесь в некоторых цехах зарплата достигала заоблачных высот — до 900 рублей, а средняя была около 350. Такие заработки обеспечивались северным коэффициентом (плюс 50% к окладу, как только пересек полярный круг) и «полярками» (10% за каждые полгода на Севере, но не более восьми «полярок»). Отработав 15 лет за полярным кругом, можно было выйти на пенсию в 50 лет. И даже в 45, если рабочий входил в список № 1 (в него, например, входили все, работавшие в реакторных отсеках подводных лодок). И пенсия была северная — 200 рублей и более. Пенсионные льготы до сих пор заставляют некоторых рабочих изо всех сил цепляться за стаж на почти погибшем заводе.

В начале 90-х годов, когда начались тотальные задержки зарплаты, все, кому было куда уехать, уехали. Остальные выживали как могли.

– С завода тащили все, что можно было продать, и купить на вырученное хотя бы картошки с хлебом, — вспоминает Иван. — В основном, конечно, цветной металл. Особым спросом пользовались контакты (серебро и золото), волноводы (серебро), глубомеры (содержат золотые контакты и платиновую проволоку), ну и другие высокоточные приборы. Воровали инструменты и баллоны для кислорода, ацетилена и аргона. Теперь страдаем.

Рабочих успокаивали, что вот-вот придет огромный заказ на утилизацию подводных лодок. Несколько лодок действительно были разделаны в Полярном. Но постепенно и эти заказы стали уходить на другие заводы, где и логистика была лучше (ж/д пути или более глубокая акватория), и мощностей побольше. А люди продолжали уезжать.

В начале 2000-х завод опять воспрянул, получив заказ на изготовление плавучих платформ для Штокмановского нефтегазового месторождения. Но к тому времени наиболее квалифицированные рабочие из Полярного уехали, а те, кто остался, срывали сроки, и к качеству их работы были претензии. Заказ у них отобрали. Потом появилась идея переоборудовать завод в предприятие по переработке и хранению ТРО. Превращение завода в могильник вызвало отток последних рабочих.

Когда, наконец, в 2017 году появилась возможность заработать не на ремонте контейнеров, излучающих радиацию, рабочих из Полярного пригласили участвовать в ремонте авианесущего крейсера «Адмирал Кузнецов».

– Сперва мы ездили в Росляково, куда «Кузнецов» в сухой док встал, — рассказывает Иван. — Это 60 км до Мурманска, а потом еще 30 по Североморскому шоссе. Но после аварии крейсер в Мурманск перевели.

По официальной версии, авария с доком в Росляково произошла из-за отключения электричества: началось неконтролируемое погружение одной из его башен. Моторную команду до этого сократили, а дизельное топливо для генераторов не закупалось. Док накренился, и на палубу крейсера рухнул 70-тонный башенный кран. Чтобы док не затонул вместе с кораблем, крейсер со снятыми гребными винтами срочно отбуксировали на 35-й судоремонтный заводе в Мурманске.

По его словам, никакого внезапного отключения электричества не было. Что, кстати, после аварии заявляли представители «Колэнерго». Все произошло из-за повреждения на кабеле, соединяющем док с берегом. Для таких случаев предусмотрен дублирующий кабель. А его, по словам Ивана, украли лет десять назад и продали на медный лом.

– Дизель-генераторы не смогли запустить не потому, что для них топливо не закупали, — утверждает Иван, — даже в законсервированном состоянии в них должно находиться достаточно топлива, чтобы запуститься хотя бы на короткий срок. Но и его давно продали.

Следствие по делу об аварии на «Кузнецове» еще не закончено. По мнению рабочих, официальные власти вряд ли озвучат истинные причины аварии.

Пока решается вопрос с сухим доком, где можно будет поставить на крейсер обратно гребные винты, на нем продолжаются модернизация и ремонт. Работы много, и выполнить ее всю силами одного предприятия почти невозможно. Потому на 35-м заводе можно встретить рабочих и инженеров не только из Мурманска, Полярного или Снежногорска (завод «Нерпа», где утилизировали «Курск»), но и из Петербурга, Архангельска, Северодвинска, Крыма и даже с Дальнего Востока.

На «Кузнецов» работать едут с охотой. Финансирование здесь идет без задержек, а наряды по выполненным работам закрывают вполне прилично.

– У меня в месяц выходит порядка 60 тысяч рублей, — говорит Иван. — Это очень неплохие деньги. Хотя работать приходится по 10–12 часов, да еще и своим инструментом.

По его словам, после разрухи 90-х, когда с заводов выносили все, что можно продать, инструментальные цеха практически опустели. Для того, чтобы сейчас было чем работать, приносят из дома или сами покупают инструмент. Администрация СРЗ-10, по словам Ивана, приобретать новый инструмент взамен украденного не собирается.

– А куда деваться, — пожимает плечами Иван. — Не принесешь — не сделаешь работу, не будет закрыт наряд, не будет и премии. Получишь тысяч 20 и живи как знаешь. Взбунтуешься — уволят и найдут других. Квалификация администрацию не особо интересует.

Проблему с инструментом Иван воспринимает философски: сами виноваты, что расхитили. Возмущает его другое: ситуация… со специальной одеждой.