«Лана, где мои духи?» — сквозь сон мамин голос. Лучи утреннего солнца обрисовывают ее силуэт. Спросонья щурюсь, превращая его в золотой мираж. «Там, в нижнем ящике», — и вновь проваливаюсь в дрему. Мама еще пару минут собирается у комода. Потом звук захлопывающейся двери…

А может, она не просто захлопнула дверь, а попросила меня закрыть на щеколду?.. И что-то сказала про урок французского?

Десять лет назад я могла восстановить тот день по минутам. Сейчас память меня подводит.

«Лана, где мои духи?» — торопливые слова, в голосе упрек. Я наводила дома собственный порядок, с презрением отвергая мамину систему хранения мелочей. У меня была своя система. Может, если бы я оставила эти чертовы духи на месте, она бы тем утром сказала мне что-то другое, другим тоном?

«Лана, где мои духи?» — последняя фраза, которую я услышала от мамы. Она ушла, оставляя за собой легкий аромат «Нины Риччи». И больше я не видела ее живой.

Отчего мама так светилась в последние дни? Был ли в этом тайный смысл? Или я просто пытаюсь отыскать знаки того, что ее можно было спасти?

Когда в замочной скважине поворачивался ключ, я шла в коридор встречать. Мама проходила к кухонному проему, ее кожа сияла, будто подсвеченная изнутри. В каштановых волосах застревали золотые искорки заходящего солнца. Вокруг танцевали мириады пылинок, добавляя волшебства.

«Мама, — восторженно шептала я. — Ты вся светишься!»

В ответ смущенное: «Ой, да ну тебя, Лануська!» Я помню неуверенную улыбку и отпечаток усталости на ее лице. Она была так красива!

Дверь за мамой захлопнулась. Я заснула. Позже мне сказали, что как только мама вышла из подъезда, ее схватили несколько мужчин и потащили к машине. Она сопротивлялась, царапала их, судя по ДНК из-под ее ногтей. Она кричала о помощи, но наши окна выходили на другую сторону. Я ничего не слышала. А соседи прекрасно слышали. И тихонько сидели в своих квартирах. «Если бы в первые два часа свидетели передали, что ее похитили, возможно, удалось бы отследить и спасти», — говорил мне следователь. Может быть, если бы кто-то из них постучал к нам в дверь, предупредил меня, все бы было по-другому. Но соседи в ужасе попрятались, маму везли к месту казни, а я все проспала.

Будильник прозвонил в восемь. Проснувшись, мысленно пробежалась по списку дел. Позавтракать. Прибраться в квартире. Дальше французский. Потом собрать сумку и поехать в «Мемориал». Там встретимся с мамой и вместе отправимся в село — я останусь там у родственников на несколько дней, пока она съездит в командировку.

Я обожала уроки французского. Моя учительница, изящная, стройная женщина за тридцать, в моих глазах была воплощением настоящей француженки, несмотря на то, что она была самой настоящей чеченкой. После полуторачасового урока мы еще полчаса болтали о жизни. Я подарила ей свою любимую книжку — собрание сказок Элеонор Фарджеон. Таинственностью и мечтательностью она мне напоминала одну из героинь книги.

Ох, скоро выходить!

Отправила маме СМС: «Ты доехала до Мемориала?» Нет ответа. Написала на ее второй номер. Ну почему до нее всегда так трудно достучаться? Начала рыться в шкафу, подбирая одежду на неделю. Мне нужно больше юбок! Троюродная сестра пообещала, что научит пользоваться швейной машинкой. Может, тогда я смогу сшить себе юбку? После долгих раздумий я выбрала белое платье в тонкую голубую и розовую полоску и розово-зеленые сандалии. Ненавижу это платье, чувствую себя в нем маленькой девочкой. И терпеть не могу свои дурацкие коленки и три сантиметра кожи над ними, которые уже не следует показывать в моем возрасте. Почему мама одевает меня, как ребенка?

Кстати, где она? Смотрю на телефон: нет ответа. Начинаю злиться. Почему она всегда так делает? Сама просила позвонить, а теперь не берет трубку! Набираю вновь и вновь. Длинные гудки «в никуда». Ладно, поеду в офис, подожду там, поболтаю с ее коллегами.

Сажусь на маршрутку до центра. Перезваниваю маме каждые десять минут. Странно: теперь недоступны оба телефона. В какую авантюру она вляпалась на этот раз? Раздражение растет. Пусть скорее приедет в офис, я не хочу откладывать нашу поездку еще на один день! Вылезаю из потной маршрутки. Две минуты быстрым шагом под полуденным солнцем — и я в «Мемориале». Большинство маминых коллег на месте, но ее нет. «Вы не знаете, когда она придет? Вы ее сегодня видели?» Все вокруг начинают беспокоиться. Никто не может до нее дозвониться: оба телефона отключены. Что-то произошло. Наверное, она сидит в кабинете какого-нибудь чиновника и не может зарядить телефон. Или ее задержали? Такое постоянно происходит с мамой. Уверена: она вернется с очередной безумной историей.

Часы тикают: два часа, три, четыре, пять. Все пытаются меня убедить, что мама в порядке. Что все будет хорошо. Зачем вы мне это рассказываете? Ну конечно, с ней все будет хорошо, это же мама! Куда бы ее жизнь не заносила, она всегда возвращается в целости и сохранности. И сегодня вернется, должна вернуться… Кто-то предложил, чтобы я пошла вечером к Таисе, одной из «мемориальских» девушек. Мне там будет удобно. А как же Ванесса, моя кошка? Мама собиралась оставить меня в селе и вернуться домой вечером. Кто покормит кошку? Раз кто-то об этом позаботится, хорошо, я поеду к Таисе. Уверена, что мама вернется ночью. Пусть она сразу меня заберет, хочу услышать, что же с ней произошло. У Таисы замечательная семья! Ее мама готовит ужин. Мы смотрим «Властелина колец».

«Таис, есть новости?» — спрашиваю примерно каждые пятнадцать минут. Новостей нет. Она скажет, как только узнает. Пробую звонить маме. Нет ответа. Если ее задержали, то, наверное, дали бы позвонить? Все в порядке… Все в порядке… Смотри «Властелина колец». Ешь ужин, который мама Таисы приготовила специально для тебя. Все очень вкусно, но кусок не лезет в горло. В желудке поселился монстр тревоги. Кусочек за кусочком, пытаюсь договориться с желудком, но тревога заполняет его целиком.

Все в порядке. Мама вернется. Отсутствие новостей — хорошие новости. Смотри «Властелина колец». Расслабься. Мы уже смотрели этот фильм с мамой несколько лет назад. У нее тогда была мигрень — она лежала пластом. И когда Фродо закричал от боли, мама простонала: «Фродо, я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь!» Я бы сделала все на свете, чтобы избавить ее от этой боли, чувствуя себя глупой и беспомощной перед ее страданиями. Почему я всегда это вспоминаю, когда смотрю «Властелина колец»? Вы не могли бы выключить? Извините… Таиса тут же выключает. Они все такие милые. Я так благодарна за гостеприимство. Им меня жалко, но это необязательно. Ведь мама меня скоро заберет. Все в порядке…

…Мне кто-то звонит.

Я поднимаю трубку и слышу плач этой ужасной женщины.

— Лана — сквозь слезы. — Как… Как ты?

— Почему ты плачешь?

— Тебе не сказали? Ты еще не знаешь?

— Чего не знаю?

— Твоей мамы больше нет. Ее убили. Плач…

— ЗАТКНИСЬ! ЗАТКНИСЬ! ЭТО НЕПРАВДА!

— Лана…

— ЗАТКНИСЬ! И НЕ ЗВОНИ МНЕ БОЛЬШЕ!

Швыряю телефон об стену. Бегу в ванную. Меня выворачивает в раковину. Нет. Нет. Нет. Нет. Это невозможно. Нет.

— Что она сказала? — спрашивает Таиса. О нет, она выглядит такой напуганной!

— Не слушай эту ужасную женщину, Лана. Она не знает, что говорит…

Внезапно комната становится черной. Сквозь туман слышу крики Таисиной матери. Прихожу в себя на диване. Оказывается, я потеряла сознание. Встаю и вспоминаю: маму убили. Но это неправда! А что, если это правда? Нет, нет, нет, нет, нет! Это же мой самый страшный кошмар наяву. Сколько раз я представляла себе, как кто-то говорит мне эти слова? Сколько раз я боялась за твою жизнь, мама? Сколько раз я просила Бога, чтобы он сохранил тебя? Это невозможно. В голову лезут абсурдные мысли, почему-то до ужаса будничные.

— Что со мной будет? — спрашиваю Таису, тупо смотря сквозь нее, — где я буду жить? Что станет с моей кошкой? А с маминым ноутбуком?

Почему-то каждый раз, когда я представляла себе Это, думала о маминых вещах — электронике, одежде, документах. Их участь тревожила меня так же, как и моя собственная. Словно они, подобно мне, осиротеют.

— Наташа вернется — пытается убедить меня Таиса. Но я не слышу уверенности. Мне ее жалко. Она меня едва не знает, и оказалась во всем этом. Может быть, ужасная женщина была неправа? Мама вернется завтра…

— Таиса, ради бога, не разговаривай ни с кем! Не поднимай трубку. Не звони никому. Потому что ты не сможешь ничего скрыть, я все прочитаю на твоем лице и узнаю.

— Ланочка, конечно! Все что пожелаешь!

— Не включай новости. Не разговаривай с соседями. Умоляю.

— Не буду, обещаю!

Кто-то заходит в коридор. Я слышу голоса.

— Кто это? Что им нужно? Пожалуйста, скажи, чтобы они ушли!

— Это ничего страшного, Ланочка, ничего страшного. Давай уложим тебя спать? Завтра мы поедем в «Мемориал», мама будет тебя там ждать, и мы все над этим посмеемся!

Но ее там не будет. Я ложусь в кровать рядом с Таисой. Музыка, мне нужно послушать музыку! Какая моя самая воодушевляющая песня?

Hey now now, they’ll find you when you’re sleeping, now now, They’ll reach in and grab what you’re dreamin’, now now. (Эй, сейчас они найдут тебя, пока ты спишь, сейчас-сейчас, Они протянут руку и схватят твой сон, сейчас-сейчас.)

Маму убили.

Hey now now, we’re goin’ down, down, And we ride the bus there, pay the bus fare, We find a new reason, a new way of living, And we breathe it in and try to dream again. (Сейчас-сейчас, мы едем вниз и вниз, Мы покупаем в автобусе билет, Мы находим новый смысл, новый способ жить, Мы его вдыхаем и пытаемся уйти в сон.)

Маму убили.

La la la-la-la-la,la la la, La-do-do-la-do-do-do-do, Do-do-do-la-de-da-da-da, La-da-da-da.

Нет. Не могу это слушать.

Я засыпаю.

Почему вокруг «Мемориала» толпа? Сотни людей стоят на улице, некоторые плачут. Кто они? Поднимаемся по крыльцу. «Это ее дочь», — шепчет кто-то сзади. Чья-то рука касается моего локтя. Отстаньте… Как же много народа в офисе! Я захожу, и воцаряется тишина. Все смотрят на меня. Наверное, тоже думают, что мама мертва. Но это невозможно. Мне нужно позвонить моим тетям, успокоить их. Расталкивая всех вокруг, я бегу к телефону на кухню. Набираю номер телефона тети Лены и жду, пока она возьмет трубку. «Алле, тетя Лена?» В ответ плач. «Не верь тому, что они говорят, мама не умерла. Не верь им!» — говорю я.

И вдруг, крича в трубку, я замечаю бледные, испуганные лица. Лица, которые знаю с детства. Любимые лица. И понимаю — мамы больше нет.

В центре толпы я вижу Шахмана, маминого начальника. Он зовет меня.

Он заводит меня в пустую комнату и закрывает за собой дверь.

— Лана… — тихо говорит он.

О, Господи, ее действительно больше нет…

— Лана, мне так жаль… Твою маму убили.

Он что-то дальше говорит про Аллаха, про мученичество и рай.

Я прерываю, подняв руку.

— Скажи мне, Шахман. Только честно. Они ее насиловали?

— Нет, нет, нет.

— Она страдала? Все было быстро? Она страдала?

— Нам сказали, что в нее выстрелили несколько раз, в голову. Она сразу умерла.

— Спасибо, это всё, что я хотела знать.

Мое тело — пустая оболочка, у меня больше нет души. Я не плачу. Вернувшись в переполненную комнату, прошу: «Девочки, пожалуйста, сходите на рынок. Купите мне длинную юбку и темный платок. Я не могу больше носить это платье».

Они уходят. Разговоры, разговоры. Вокруг меня — сплошные разговоры. Я сижу и жду свой похоронный наряд, пытаясь прикрыть дрожащие коленки. Вчера маму убили. Сегодня ее похоронят, по чеченской традиции. Ее двоюродные братья скоро меня заберут и увезут в село, но уже в другое, не туда, куда мы с мамой собирались еще вчера… Перед моими глазами, жизнь превращается в череду действий и мест назначения — из пункта А в пункт Б. Думать о чем-то еще не то что больно, а невозможно. Девушки возвращаются. Темно-синяя юбка до щиколотки, футболка в полоску и черный платок. Вот ведь нелепо… Сойдет. Мамины родственники проводят меня через толпу, все расступаются в стороны. Выходим на крыльцо. Я вижу сотни людей. В голове мутится. Добрые, сильные руки аккуратно подхватывают, помогают спуститься по ступенькам. Мы садимся в машину и едем в село. Где-то за нами тело мамы везут в микроавтобусе по улицам Грозного. Он медленно движется по проспекту Путина. По тому, который проспект Победы, — мама отказывалась ходить по нему после переименования. Сотни людей идут вслед.

«Они убили ее! — кричит что-то внутри меня. — Они убили ее, убили ее, убили ее, убили ее!»

Они ее убили.