Во вторник, когда стало известно о гибели 14 человек на АС-31 в Баренцевом море, Страсбургский суд вынес решение по жалобе «Новой газеты» по делу «Курска». Жалоба была подана в 2005 году, поводом для обращения в ЕСПЧ стало нарушение российским правительством права журналистов — информировать, а общества — знать об обстоятельствах и ходе расследования техногенных катастроф, повлекших за собой гибель людей.

В августе 2003 года адвокат Борис Кузнецов, представляющий интересы родственников погибших подводников, обжаловал постановление Генеральной прокуратуры о прекращении уголовного дела «Курска». Дело было закрыто в связи с тем, что следствие не нашло прямой связи между халатностью, допущенной конкретными должностными лицами, и гибелью лодки и экипажа.

Адвокат Кузнецов исследовал установленные следствием фактические обстоятельства, касающиеся подготовки «Курска» и экипажа к учениям, эксплуатации и причин взрывов перекисно-водородной учебной торпеды и боезапаса, поисково-спасательной операции, времени гибели 23 подводников, выживших после взрывов и боровшихся за живучесть в 9-м отсеке. Высоко оценив общий уровень следствия и поставив под сомнение его бесславный результат, никак не вяжущийся с проделанной работой, Кузнецов пришел к выводу, что дело «Курска» было закрыто не по правовым, а по политическим причинам.

Внимание адвоката Кузнецова привлекли две экспертизы — главного судмедэксперта Минобороны Виктора Колкутина и заместителя главного штурмана ВМФ Сергея Козлова. Необходимость этих экспертиз для расследования реальных обстоятельств гибели лодки и людей была совершенно неочевидна. Более того, они противоречили всей логике установленных следствием фактов.

Эти экспертизы были назначены в самом конце следствия и сыграли ключевую роль для обоснования его прекращения.

И именно они дали повод для обращения «Новой» в ЕСПЧ.

По плану учений, 12 августа 2000 года «Курск» должен был производить стрельбу практической перекисно-водородной торпедой в промежутке 11.40–13.20. Взрывы на «Курске» прозвучали в 11 часов 28 минут 26 секунд и в 11 часов 30 минут 42 секунды. Эти взрывы зафиксировали гидроакустики всех кораблей Северного флота, принимавших участие в учениях. Второй взрыв был такой силы, что флагман Авианосной многоцелевой группы (АМГ) ТАКР «Петр Великий» полным водоизмещением 25 869 тонн тряхнуло, как от землетрясения. АМГ находилась в районе стрельбы, определенном по плану учений для «Курска», с 11 часов до 13 часов 50 минут. За это время «Курск» не выполнил торпедной стрельбы, не всплыл, не вышел на связь.

Эта запись свидетельствует о том, что на Северном флоте понимали, что произошла нештатная ситуация. Однако вместо объявления «Курска» аварийным и начала поисково-спасательной операции командующий Северным флотом Вячеслав Попов, находившийся в ходе учений на «Петре Великом», приказал всем силам АМГ покинуть район бедствия — то есть, по сути, бросить аварийную лодку и экипаж. Сам Попов вылетел на вертолете в Североморск и на пресс-конференции сообщил, что учения прошли успешно.

И в тот момент, как он это написал, он поставил юридическую дилемму, требующую разрешения в соответствии с Уголовным кодексом.

С одной стороны, выявлено нарушение должностных инструкций, прописывающих четкий алгоритм действий в случае невыхода одного из кораблей на связь в установленное время. На практике отступление от инструкций привело к тому, что выживших в 9-м отсеке подводников начали спасать с фатальным опозданием.

Состоят ли действия командующего Попова и других должностных лиц в прямой причинной связи с их гибелью? Говоря языком УК РФ, являются ли они халатностью?

Следователи по делу «Курска» должны были ответить именно на этот четкий юридический вопрос. Но вместо этого они поставили другой. Политический.

Это вопрос, который до сих пор тревожит российское общество и на который профессионалы склонны отвечать скорее «нет», чем «да». Руководствуются они при этом тем фактом, что спасать подводников у нас было нечем. У нас действительно не было средств спасения людей из затонувшей подлодки. Впрочем, нет их у Северного флота и спустя 19 лет после трагедии «Курска».

(Речь, в первую очередь, не столько о спасательных подводных аппаратах и водолазах, сколько о глубоководных водолазных комплексах с барокамерами, позволяющих стабилизировать давление у выведенных из затопленной лодки подводников. —Е. М.)

Мы, судя по всему, решили, что дешевле и эффективнее в таких случаях прибегать к иностранной помощи. Это утверждение кажется абсурдным, так как принято считать, что в случае с «Курском» мы отвергли иностранную помощь. Но на самом деле мы ее просто слишком поздно приняли. И, подозреваю, вовсе не потому, что боялись за свои военные секреты, а потому что военные боялись за свои погоны. И поэтому долго не решались проинформировать о ситуации не то что руководство страны, а даже свое непосредственное начальство

На самом деле после того, как в августе 2000-го норвежские водолазы всего за сутки смогли подготовиться, спуститься и открыть люк комингс-площадки 9-го отсека «Курска», мы неоднократно прибегали к иностранной помощи. И когда с помощью американцев доставали подводников из затопленной лодки. И когда осенью 2001-го вместе с голландцами поднимали сам «Курск». И в 2005-м, когда затонул батискаф «Приз», выполняющий работы на топ-секретной гидроакустической подводной станции, экипаж спасли англичане. Да чего уж… С иностранцами мы даже деньги, выделенные на строительство своего собственного современного российского морского спасателя, вместе разворовывали (речь идет о спасателе «Игорь Белоусов», о тяжелой судьбе которого «Новая газета» писала неоднократно)…

Если подходить к инструкциям ВМФ более жестко, то было упущено не девять, а 12 часов до объявления «Курска» аварийным, и целых полтора суток потеряли на обнаружение затонувшей лодки.

«Курск» нашли именно благодаря стукам SOS. Вот показания мичмана с «Петра Великого».

С момента и без того чрезвычайно запоздавшего обнаружения аварийного «Курска» и до момента первой попытки спуска бесполезного морально и физически устаревшего отечественного спасательного колокола для стыковки с комингс-площадкой 9-го отсека (отсека живучести), прошло еще несколько часов. Все это время подводники стучали…

В этом же районе было скопление наших кораблей, запеленговавших координаты взрыва, были подводные лодки, были противолодочные самолеты (один из них обнаружил «Курск», находящийся в подводном состоянии, буквально накануне — минус на учениях экипажу лодки, которая должна оставаться незамеченной). Все это позволяло найти затонувший «Курск» уже в первые часы аварии. И если бы у руководства Северного флота (в первую очередь именно у него) хватило бы смелости, то и спасательная фаза могла начаться уже в первые часы после трагедии.

В нашем случае единственный эффективный способ спасения был один: честно доложить о катастрофической ситуации с морскими спасательными средствами руководству страны и потребовать иностранной помощи. И если бы норвежские водолазы спустились к затонувшему «Курску» 13 или даже 14 августа, когда подводники в 9-м отсеке еще были живы, шанс на их спасение был. Но норвежцев попросили о помощи только 20 августа. 21 августа, когда они открыли люк 9-го отсека, было уже поздно.

Они жили, и это на самом деле доказанный факт, минимум двое с половиной суток. Норвежцам потребовались только сутки на то, чтобы спуститься и открыть люк 9-го отсека. То есть практическая возможность спасения была. А это значит, действия командования Северным флотом нужно было трактовать как халатность.

А если бы подводники прожили меньше суток?

Именно тогда, когда следствие прекратило расследование и начало прикидывать, как вывести из-под уголовной ответственности военных, в деле и появляются экспертизы Колкутина и Козлова.

Комиссионная судебно-медицинская экспертиза главного судебного медицинского эксперта Министерства обороны Виктора Колкутина появилась в деле уже после проведенных судебно-медицинских экспертиз о причинах и времени смерти 12 подводников, тела которых сумели достать из 9-го отсека в октябре 2000 года. Специалисты, проводившие исследование, были едины в том, что с точки зрения судебной медицины установить время смерти выживших после взрывов на «Курске» членов экипажа не представляется возможным. Виктор Колкутин никакого исследования не проводил. Он просто собрал в стопочку все 12 экспертиз и добавил к ним одну страницу с непонятно откуда взявшимся и очень странным для судмедэксперта выводом: подводники в 9-м отсеке погибли «не позднее 4,5–8 часов после взрывов на «Курске».

Еще больше вопросов вызывает экспертиза, проведенная заместителем главного штурмана ВМФ РФ Сергеем Козловым. Сергей Козлов установил, что координаты источника сигналов SOS, которые фиксировались в ходе поисково-спасательной операции и 13 августа, и 14 августа (а, возможно, и позже, так как несколько кассет с записями сигналов были утеряны), не совпадают с координатами утонувшего «Курска». На основании именно этой экспертизы Козлова следствие пришло к выводу, что «сигналы бедствия, издавались не из АПРК «Курск», а из подводной части надводного корабля, находившегося вне пределов района гибели подводного крейсера».

Вот таким образом с помощью «экспертиз», для оценки которых в русском языке приличных слов нет, следствие и пришло к выводу, что 23 члена экипажа «Курска» погибли «не позднее 8 часов после взрывов», и спасти их было в любом случае невозможно. А значит, не важно, была ли в действиях военных халатность, так как причинно-следственной связи с гибелью подводников она не имела.

В публикации «Дело «Курска» надо открывать заново», вышедшей в канун третьей годовщины, мы назвали заключения главного судебного медицинского эксперта Минобороны Виктора Колкутина и заместителя главного штурмана ВМФ Сергея Козлова «подтасовкой фактов». Мы объяснили не только, в чем, по нашему мнению, эта подтасовка заключается, но и зачем она была нужна следствию.

Реакция и на ходатайство Бориса Кузнецова, и на нашу публикацию последовала жесткая. Уже через 50 минут после подачи многостраничного, аргументированного ходатайства адвоката с кучей приложений (в том числе четырех независимых экспертных заключений, опровергающих доводы Колкутина и Козлова),

Затем была срочно организована пресс-конференция, на которой военные обвинили адвоката Кузнецова в попытке «поднять свой имидж в глазах общественности за счет гибели экипажа АПРК «Курск»», а также «в некомпетентности и передергивании фактов».

Ну а в отношении «Новой газеты» Министерство обороны в лице своего главного судмедэксперта Колкутина подало иск о защите чести, достоинства и деловой репутации.

Судья Басманного суда Станислав Вознесенский провел несколько заседаний, в ходе которых внимательно изучил представленные нами материалы, и отказал Колкутину в удовлетворении иска. Судья Вознесенский мотивировал свое решение тем, что газета высказала свое мнение, основывалась на достаточно весомых аргументах, а трагедия «Курска» является общественно важной, и целью газеты было обратить внимание общества на ход следствия.

Это решение было отменено Мосгорсудом и возвращено на новое рассмотрение.

После проигранной (за полчаса) кассации, мы обратились в ЕСПЧ. Это была первая жалоба «Новой газеты» в Страсбургский суд. Быть может, самая важная.

Тринадцать с половиной лет мы ждали, пока ЕСПЧ примет решение по этой жалобе. За это время на родственников погибших подводников государство оказало огромное давление, и они отказались от своей жалобы, которую адвокат Кузнецов подал, пройдя, как и мы, все судебные инстанции по обжалованию отказа Главной военной прокуратуры продолжать следствие по делу «Курска». Таким образом, наша жалоба оказалась единственной жалобой по делу «Курска», дошедшей до Страсбургского суда.

Рассмотрение затянулось по многим причинам, в том числе и потому, что, подкрепляя свою жалобу на нарушении 10-й статьи Европейской конвенции («Свобода выражения мнения»), мы послали в Страсбург почти все уголовное дело по «Курску». И сделать это мы смогли только благодаря усилиями адвоката Кузнецова, который через Верховный суд РФ рассекретил материалы следствия.

ЕСПЧ признал жалобу «Новой газеты» приемлемой, а в действиях правительства Российской федерации усмотрел нарушение статьи 10 Европейской конвенции.

Нескорый Страсбургский суд вынес свое решение по нашей жалобе в день, когда стало известно о новой трагедии в Баренцевом море — гибели 14 человек на АС-31.

Пресс-секретарь президента Путина заявил, что из-за военной секретности мы никогда не узнаем причин этой трагедии.

Знания эти в принципе не могут быть государственной тайной. А когда виновные пытаются спасти военные секреты, спасают на самом деле свою шкуру.

Именно это — главный урок «Курска».