— В прошлом году уже в это время народу много было. Осетины были, русский были, все были. Два месяца в Батуми-Матуми каждый день почти ездил полный. А в этом году из-за конфликта, который грузины сделали, мало народу. Путин же сказал: «Билеты сдавайте, деньги возвращайте». А уже сезон! — жалуется нам на ломаном русском таксист Гарик, глядя на плавящуюся под осетинским солнцем дорогу из-под черных солнцезащитных очков.

Гарик — лысый армянин в красной футболке Gucci и с легкой небритостью — везет нас двоих в своей семиместной праворульной «Тойоте» из аэропорта на автовокзал Владикавказа. Перед автовокзалом с утра до вечера тусуются десятки таксистов с грузинскими, армянскими и российскими номерами, которые возят людей в Грузию по Военно-Грузинской дороге. Гарик уже четыре года живет в Северной Осетии (переехал с семьей из Гюмри в Беслан, чтобы продавать армянские розы, а стал в итоге таксистом), два из которых возит туристов — в том числе в Грузию. Клиентов ему ищет «фирма из Владика», которой он платит 15% с каждой поездки. По его словам, в «фирму» он попал, когда обзавелся семиместной «Тойотой» с армянскими номерами. Так Гарик стал более конкурентоспособным, чем «всякие на четырехместных опелях-шмопелях» — и практически неуязвимым для гаишников: на армянские номера штрафы выписывать можно хоть тоннами. Но для «большой политики» Гарик неуязвимым не стал — из-за «конфликта, который грузины сделали», желающих попасть из России в Тбилиси и Батуми стало намного меньше уже сейчас. И, скорее всего, это лето будет для таксиста Гарика тяжелым.

Гарик и сам, конечно, с радостью докинул бы нас до Тбилиси, но мы решили от начала до конца проделать тот путь, который предстоит проделать большинству российских туристов, решивших добираться до Грузии после 8 июля своим ходом. На «опелях-шмопелях», без турфирмы.

Перед автовокзалом № 1 города Владикавказа в тени огромного клена двое таксистов, сидя на деревянных табуретках, играют в нарды. Еще человек пять следят за игрой.

— До Тбилиси машина шесть рубля. Вот здесь постойте минуту и поехали, — передвигая пальцем шашку, медленно говорит нам грузин в расстегнутой наполовину рубашке и широких джинсах. — Поехали, поехали. Шесть тысяч машина. Вато! Вато! — выплывает издалека другой таксист, быстро бычкуя сигарету марки «Арарат» и зазывая какого-то товарища.

Вообще одно место в такси до Тбилиси стоит полторы тысячи рублей (еще несколько раз в день из Владикавказа и через Владикавказ ходят автобусы ценой от 800 рублей за место). Но все таксисты, стоящие перед автовокзалом (а таких оказывается человек двадцать), сразу предлагают нам заплатить за машину целиком — чтобы не ждать других клиентов. Туристов рядом нет совсем, несмотря на то, что на часах уже 11 утра, — поэтому из таксистов кто в нарды играет, кто спит с открытыми дверьми, кто по телефону болтает.

Но вот нам удается найти улыбчивого осетина Геннадия в футболке с надписью RUSSIA. Геннадий обещает, что «прямо через пять минут» к автовокзалу подъедет его друг, грузин Важа, которому он уже нашел двух клиентов на Грузию:

— Ребята, с кайфом поедете! Щас клиенты подъедут, Важа тоже, сядете вместе, братва, и поедете прямо-прямо! — говорит Геннадий, в одно мгновение вставая с корточек. На мой вопрос, почему он помогает другому таксисту с клиентами, Геннадий как будто обижается: «Он мне помогает, я ему помогаю. Ну как не помочь — он домой же едет, в Тбилиси».

Важу мы ждем минут двадцать. За это время к автовокзалу подъезжают наши попутчики — Резван и Ерлан. Резван, несмотря на свои сорок, — местами уже седой чеченец с бородой, густыми бровями, в солнцезащитных очках и красной кепке. Ерлан — тридцативосьмилетний казах в черных джинсах, черной майке, черных очках и кепке Fight Club Akhmat. Кепку ему подарил Резван — Ерлан приехал к другу в Грозный из Шымкента, но, потусив пару дней, парни решили «уехать кайфовать» в Грузию, в первый раз в жизни. («Да в Грозном ничё он особо не увидит. У нас же, короче, сухой закон. Если в машине найдут у местного — машину заберут, на штрафстоянку поставят. Нормально: отчехлишь тыщ двести».) В Грозном таксисты сказали, что «за шесть тыщ только до границы довезут», поэтому парни решили добираться на такси до Владикавказа (каждый заплатил по 600 рублей), а оттуда уже в Грузию. В дороге разговорились с грозненским таксистом — он позвонил своему знакомому таксисту Геннадию, а Геннадий — своему другу Важе.

И вот мы несемся к границе на Важиной Honda Odyssey с грузинскими номерами. Важа — молчаливый пожилой грузин — ест лаваш и запивает его колой, а Резван, глядя в окно и периодически восклицая «красивей гор могут быть только горы», негромко рассказывает мне свою судьбу: родился в Казахстане, в депортации, успел окончить там 9 классов, когда в 1994 году они с семьей решили вернуться на историческую родину.

— Лет 15–16 мне было. В мае 94-го мы переехали в Грозный, а зимой война началась. Мы с Казахстана — и не у дел поэтому остались: ни к той стороне, ни к этой. Мы просто дома работой занимались все время. Из наших родственников никто не пострадал — но очень мало таких семей.

Среди моих ровесников инвалидов очень много. Родители в Грозном остались — а я в 99-м году при масхадовском правительстве поехал обратно в Казахстан. Теперь опять в Грозный вернулся — и опять на пять лет застрял. С братьями работаю на станции технического обслуживания — красим там, шпаклюем, варим. Родители еще в 90-х гражданство получили российское, а я до сих пор гражданин Казахстана.

Резван не успевает закончить свой рассказ, как мы подъезжаем к российскому КПП «Верхний Ларс», расположенному в 30 километрах от Владикавказа. Перед КПП — небольшая очередь из фур, которую мы по-джигитски быстро объезжаем. Мы с Важей проходим российскую границу минут за двадцать — строгая сотрудница пограничной службы только спросила, где мы живем, чем занимаемся и зачем-то поинтересовалась, вместе ли с Резваном и Ерланом мы едем в Грузию. А вот наших попутчиков с паспортами Республики Казахстан пограничники отвели в отдельную комнату — для дополнительной проверки.

И вот мы ждем наших друзей с Важей на солнцепеке, а прямо перед нами заснеженные горы, на которые облака роняют гигантские тени. Важа курит, задрав ноги на руль, а я спрашиваю его про работу и судьбу.

— Четвертый год я таксую. Потому что больше я ничё не умею — водить умею. Я в Тбилиси живу, а до этого жил в Красноярске тридцать пять лет, после армии остался. Сын там живет, внучка там. Жена умерла, и я вернулся в Грузию, — очень тихо говорит Важа, затягиваясь. И внезапно повышает голос: «Это наверху только конфликт — а простые люди почему должны страдать? Раньше я ездил — машин не хватало, столько туристов. По четыре человека я никогда не возил — полную машину возил. Две–две с половиной тыщи стоило место. Очередь на границе километров 7–8 выстраивалась. А теперь — сам видишь».

Пока мы ждем Резвана с Ерланом, я успеваю сходить в пустой Duty Free за водой (на мой вопрос о том, почему нет людей, молодая продавщица нехотя отвечает: «Машин стало меньше, вот никто и не заходит») и поговорить с семьей Булановых из города Новотроицка Оренбургской области. Они стоят на въезде в Россию — через разделительную линию от нас с Важей. Игорь, Татьяна и их сын впервые ездили в Грузию.

Татьяна делится впечатлениями о поездке:

— Люди там все очень душевные, очень доброжелательные. Когда эта ситуация в политике случилась, мы как раз ездили на экскурсию на водопад. К нам все грузины подходили: «Вы откуда? Мы вас любим, приезжайте к нам, политика — это политика, народ — это народ». Если будет все нормально с таможней, то на следующий год опять поедем. Они там чё-то наверху решают, а люди, которые хотят отдохнуть, — у многих отменились поездки. Вот у нас друг очень хотел поехать — и ему пришлось сдать билет на самолет.

Пробыв минут сорок в комнате для «дополнительной проверки», наши попутчики выходят со штампами в заграничных паспортах.

— Этот следователь говорит: «Много вас таких, которые приезжают, а потом месяцами там ходят. Вдруг там работу найдете». Потом стал спрашивать, какую школу я закончил, в каком году, потом говорит: «Дай телефон брата, дай телефон матери». Ну потом объяснил, что это потому, что в первый раз едем, в следующий раз, говорит, проскакивать будем, — делится впечатлениями Резван.

По одну сторону нас — вечные горы, лес спускается к грузинской земле из-под густых облаков, лежат причудливые валуны, издалека напоминающие застывших овец. По другую — величественные обрывы, внизу которых шумят ледяные реки с отраженным в них высоким солн­цем. В открытые окна нам поют птицы, а дорогу, извивающуюся вдоль каменных церквей, домов с выбитыми окнами и сигнальных башен, пересекают стада коров, погоняемые угрюмыми седыми пастухами с посохами. От свежего воздуха ужасно хочется спать, но Резван и Ерлан глядят во все глаза.

— Да-а-а, люди знают, где жить, — задумчиво произносит Ерлан. — Пусть наши горы не знают позора — выпьем за наш Кавказ.

— Чито-грито, — вторит ему Резван. И тут же с улыбкой спрашивает: «А что, в Батуми теперь в караоке особо не зайдешь? Будешь петь по-русски — не поймут? Мда, сделали власти нам подлянку в курортный сезон».

«Подлянку» власти сделали не только Резвану с Ерланом. Возле большинства ресторанов и гостиниц, которые, как грибы, рассыпались вдоль дороги, практически нет машин. Важа принципиально нигде не останавливается — говорит, что «тут везде невкусно», и везет туда, где будет вкусно. Мы заходим перекусить в ресторан под названием «Чабарухи». В «Чабурухи» три зала, один из которых совсем пустой, а в двух других сидит всего человек 20 — в основном из Польши, Украины и России. Хозяйка ресторана Этери Кавтарадзе отводит нас в пустой зал и с какой-то грустной улыбкой рассказывает:

— Ресторан открылся в 2012 году, и, конечно, в основном у нас гости — россияне. До этого, знаете, когда каникулы были у России с первого мая по девятое, — такой прилив был россиян, что невозможно было обслуживать всех. А сейчас в течение пяти дней меньше туристов стало. Мне очень жаль, что так получилось. В основном здесь, на Военно-Грузинской дороге, рестораны, гостиницы — все работают на россиян. Сейчас половина закроется, если конфликт продолжится. В прошлом году, например, в это время невозможно было вот так сесть и поговорить с кем-нибудь — а теперь вот сидим.

Свой рассказ Этери резюмирует предположением о том, что «это специально сделали — чтобы в Крым ездили».

Хозяйка соседнего ресторана «Пасанаури» Лиа чуть более оптимистична, несмотря на то, что в зале у нее совсем нет гостей:

— Вот сегодня уже заметно, что меньше людей. Чуть-чуть меньше стало, но пока еще есть наши гости. Я очень на­деюсь, что все будет хорошо — это политика, грязная политика. Это от нашего государства ничего не зависит: я надеюсь, Россия поменяет свое отношение. Что происходит в Тбилиси — это молодежь взбунтовалась. Мне сегодня позвонили с Москвы: «Что у вас вообще происходит? Здесь такое показывают, будто к вам нельзя ехать вообще». А здесь ничего не происходит — вот вы зашли, и мы рады, что вы зашли. Какая разница: русский или какой-то иностранец. Процентов сорок у нас клиентов из России. В этом году очень многие хотели приехать, а сейчас звонят и говорят: «Как нам быть? У нас информация, что нельзя ехать в Грузию, — что мы не будем там в безопасности. Мы поедем в Крым».

И вот спустя четыре часа пути под песню Кристины Орбакайте «Пьяная вишня» из телефона Резвана мы въезжаем в Тбилиси. (Раньше в сезон дорога из Владикавказа до Тбилиси могла бы занять и шесть, и восемь часов — в основном из-за очереди на российском пропускном пункте. Теперь же мы долетели с ветерком.) Едем по городу и видим: у старого здания парламента на проспекте Руставели протестует народ — в основном молодежь. Парни и девушки держат в руках таблички с надписями на английском «Ешь, спи, протестуй — и по кругу» и «Россия оккупировала двадцать процентов территории моей страны». В уличных кафе сидит публика. Разлапистые чинары заботливо прячут в тени жаркий город.

Резван, переживший ребенком первую чеченскую войну, завороженно смотрел по сторонам и все восклицал: «Вот Грузия — Европа». Все в диковинку: необычные номера машин, поросшие плющом уютные дворы, сверкающие черными глазами грузинки. Метро — целое событие. Оказывается, Ерлан никогда в метро не был, поэтому никак не мог понять, как пользоваться турникетом, — и стоял хохотал с Резваном. А потом они сидели на проспекте Руставели: ели в тени хинкали, пили вино, смеялись и решали, во сколько завтра поедут в Батуми на море. А в нескольких сотнях метрах от них грузины протестовали у здания старого парламента. Протестующие кричали: «Гахария, уходи!», свистели в свистки и топали ногами. И два эти мира, кажется, совсем не были связаны.

Резван и Ерлан, никогда в своей жизни не бывавшие нигде, кроме России и Казахстана, как будто почувствовали себя в Грузии свободно.

Владикавказ–Тбилиси